Она подступает ко мне на шаг. Мне вспоминается прикосновение ее холодных рук к моему животу на рынке. Вспоминается возникшее ощущение: будто я стояла на краю пропасти. Инстинктивно я ладонями накрываю живот. — Я не знаю, куда делась записка из твоей книги, — продолжает она. — Но могу объяснить все остальное. Абсолютно все. — Она показывает на лэптоп, на паспорт, на газетные вырезки. — Хелен, послушай. Ты по-доброму отнеслась ко мне, хотя совсем не обязана была давать мне приют. Но выслушай меня, пожалуйста, хорошо? Мне известно много такого, что ты должна узнать. До того, как родится твой ребенок, — с этими словами она протягивает ко мне руку и кладет ладонь на мой живот. — Сразу объяснить я не могла — должна была убедиться, что все правильно поняла. При прикосновении ее пальцев я в ужасе отшатываюсь и затылком ударяюсь о полку. Стеклянная ваза, что стояла на ней, опрокидывается, но мне удается извернуться, поймать ее на лету и руками неуклюже прижать к стене. Я ощущаю тяжесть вазы в своих ладонях. Толстый ободок, массивное стеклянное дно. Это я отмечаю мельком. Просто хочу, чтобы она замолчала. Хочу, чтобы она ушла. Оставила меня в покое. — Хелен, я на твоей стороне, — не сдается Рейчел. — Доверься мне, хорошо? — Довериться тебе? После этого? — Я серьезно говорю. Ты должна меня выслушать. Иначе мы обе окажемся в опасности. Клянусь. Я смотрю на Рейчел и наконец-то вижу ее такой, какая она есть. Наглая аферистка. Источник неприятностей. Воровка в платье, что она украла у моей покойной матери. Ничтожество с безвкусно выщипанными бровями и дешевым макияжем на лице. Посмешище. Я ей не верю. Не доверяю. Больше не хочу слышать от нее ни единого слова. Просто хочу, чтобы она ушла. Навсегда. — Рейчел, — говорю я ей, — мы не подруги. И никогда ими не были. У Рейчел вытягивается лицо, в широко раскрытых глазах — потрясение. Впервые она не находит что сказать, таращится на меня, как ребенок. — Мне жаль, но я прошу тебя уйти, сегодня же, и, пожалуйста, больше не возвращайся. Кэти Я иду по коридору, рукой держусь за стену. Да, выпила лишнего, много лишнего. Сворачиваю в кухню. И снова замечаю бархатное платье. Вижу его мельком. Это, должно быть, Рейчел, идет в подвал, следом за кем-то. Я не могу разглядеть, кто с ней, а через секунду они оба исчезают. Я смотрю им вслед. Кто с ней был? Парень? Чарли? Они вместе почти весь вечер. Зачем их понесло в подвал? Я чувствую, как цепенею. Могу себе представить, что Чарли понадобилось в подвале. Ему нравятся замкнутые пространства. Места, где прохладно и темно. Прекрати, Кэти. Что за глупости?! Не думай об этом. Выброси из головы. В кухне я нахожу на буфете грязный бокал, ополаскиваю его и наливаю себе воды. До самого верха. Выпив воду, наливаю еще вина и шаткой походкой иду на облюбованное местечко в конце сада. Здесь чудесно. Закуриваю очередную сигарету. Откуда они у меня? Не важно, не важно. Сажусь на траву и смотрю на костер. Через некоторое время перед глазами все плывет, словно я гляжу на огонь под водой. Из темноты и дыма проступает силуэт. Чарли. Он широко улыбается. Хмурясь, я делаю очередную затяжку, чтобы не расплыться в улыбке. Мне и самой противно от того, как радостно сердце взбрыкивает в груди при мысли, что он пошел искать меня. — Все хорошо? — веселым тоном спрашивает Чарли, протягивая мне пиво. — Я пью вино. Спасибо. Он пожимает плечами и ставит банку с пивом на траву, вкручивая ее в землю — для устойчивости. Я окидываю взглядом одежду Чарли. Он покрыт пылью. У меня екает в животе. Значит, это он спускался в подвал с Рейчел. — Ты весь грязный, — говорю я ему, отряхивая пыль с его ноги. Язык у меня заплетается, движения неловкие. Чарли оглядывает свою одежду и поднимает глаза на меня. — А ты в платье, — с улыбкой отмечает он. Я невольно улыбаюсь, отвожу глаза. — Бывает, надеваю. — Ну да, — произносит он. — А я в подвал ходил. Хотел посмотреть на Великий проект. Про Рейчел молчок. У меня сжимается сердце. Хочу спросить, но осекаюсь. — Ну и как там, на что похоже? — Пока сплошь незастывший бетон. Сегодня как раз фундамент залили. Совсем еще жидкий, даже имя свое не написать. Дай затянуться? Я повожу глазами, но даю ему сигарету. Он берет ее, пальцами касаясь моей руки. Я закрываю глаза. Как же мне хочется положить голову ему на грудь. — Не понимаю, зачем они это затеяли, — молвит Чарли. Я поворачиваюсь к нему. Голос у него теперь другой. Он расстроен? Чарли затягивается сигаретой. — Папа всегда говорил, что наш дом — само совершенство. И в реконструкции не нуждается. Мне всегда казалось, что Хелен в этом полностью согласна с ним. — Хелен с тобой это не обсуждала? До того, как начался ремонт? Он качает головой, снова затягивается сигаретой. Отвечает: — Нет. Не обсуждала. Костер трещит. Я смотрю на лицо Чарли, освещаемое огненными языками, но оно непроницаемо. Я никогда не спрашивала его, что он думает по поводу завещания. Насколько я поняла, вопрос с наследством был решен довольно просто. Если коротко, Рори отошла семейная компания, Хелен — семейный дом, а Чарли получил все остальное, в денежном эквиваленте. Порой я задумываюсь, не считает ли он себя обделенным. Но Чарли, при всех его недостатках, никогда не зацикливался на деньгах. — По-моему, Рейчел — милая девушка, — осторожно говорю я. Он морщит лоб, склоняет набок голову, глядя на меня. — Что ты имеешь в виду? — То, что сказала: она — милая девушка. — Я плотнее закутываюсь в свою куртку И добавляю: — Я видела, что ты беседовал с ней. Чарли тушит сигарету о ствол дерева в глубине сада. — Понятно. — Понятно? — Да. С минуту мы сидим в молчании. Чарли вытягивает шею, пытаясь поймать мой взгляд. — Ой-ой, — смеется он. — Иди ко мне. Я замерз. — Сомневаюсь. — Я стряхиваю его руку со своего плеча. — Прямо перед нами пылает огромный костер. — Ну и что. А мне холодно, — заявляет он и переплетает свои пальцы с моими. Привлекает к себе, заставляет посмотреть ему в глаза. Потом целует в губы. Сама того не желая, я улыбаюсь в темноте. Серена Я захожу на кухню и вижу Хелен у раковины. Склонив голову, она держится за ее фаянсовые края. — Хелен? Она оборачивается. На лбу блестит испарина, серо-голубые глаза запали. Кажется, что ей жарко и холодно одновременно. Видно, что она возбуждена чуть ли не до безумия. Когда ей удается сосредоточить на мне взгляд, я замечаю, что зрачки у нее расширены. Такое впечатление, что она не сразу узнала меня. — Серена. — В голосе Хелен слышится облегчение. — Я тебя не видела. Она поднимает к лицу дрожащую руку, манжетой кардигана вытирает нос. — Тебе плохо? У тебя ветка в волосах. — Я снимаю сучок с ее макушки. Волосы Хелен — это нечто экстраординарное. Ярко-рыжие. Огненные. Она с благодарностью смотрит на меня. Говорит, что ходила в сад. Видела Монти у костра. Пыталась вернуть его в дом… Тут на ее лице мелькает смятение. Словно облако на мгновение затмевает солнце. — Вроде я кого-то побеспокоила. Точнее, их там было двое. В дальней части сада… Я морщусь, сочувственно улыбаюсь. Ничего удивительного. С тех пор, как разожгли костер и гости начали опустошать винотеку родителей Хелен, вечеринка постепенно приобрела характер вакханалии. Сад затягивала мгла от дыма костра. Появился запах марихуаны. Столовая и гостиная превратились в дансинг. Но вообще-то, если говорить о вечеринках, эта, в доме Хелен, удалась на славу. Правда, народ уже расходится. Еще остается кое-кто из странных типов. Бродят туда-сюда, сидят развалившись в креслах Хелен, курят в кустах. Пальцами я приглаживаю ее волосы, убираю ей за ухо одну выбившуюся прядь, как малому ребенку. Она едва ли это замечает. Смотрит в сад. — Серена, там мои умершие детки, — тихо произносит Хелен. — Я тебе говорила? Она не говорила. Дэниэл рассказывал. Как они вдвоем их хоронили под дождем, приникая друг к другу. Дрожащими руками развеивали четыре маленьких мешочка с пеплом над клумбами, где посадили четыре куста степной розы. Каждый в память об утраченном сердечке.