— Кэти, ты о чем вообще? Мы и не думали устраивать прием. Я не говорила, что у нас в этом году будет фейерверк, — чеканит она непривычно жестким тоном. Ответить мне не дает неожиданный грохот. Все происходит в одно мгновение. Рори нес шампанское, но, видимо, поскользнулся и выронил бутылку, заодно разбив и множество бокалов, стоявших сбоку на столе. Охи, крики: «Серена, осторожней!» Та стоит спиной к Рейчел, держа ладони на животе. Лоб ее пересекает глубокая морщина, словно она специально скукоживает лицо — закрывает его от внешнего мира. Всюду сверкают осколки. Рори таращится на свою руку. Ее заливает кровь, струящаяся от большого пальца к локтю. Чьи-то руки хватают салфетки, бумажные полотенца, мокрые тряпки. Я наклоняюсь, помогаю убирать мусор. Серену и Рейчел предупреждают, чтобы они не поранились. Приподнимают их и переносят над красными лужами, в которых плавает острое стекло. Срок: 36 недель Серена Почти десять. Я давно проснулась, сижу на террасе, завернувшись в кашемировое одеяло. Рядом на столе чай с мятой. Я давно не выкладывала в «Инстаграм» фотографии, никак не могла поймать нужный свет. Сад в это время года — загляденье. Лучи бледного солнца озаряют газон, усыпанный желтыми листьями. Все подернуто влажной дымкой. Вьющиеся растения на стене за нашим гамаком начинают пылать оранжево-красными красками — последнее «ура» уходящему теплу перед наступлением зимних холодов. Примерно в такой же чудный денек я впервые приехала в Гринвич и познакомилась с родителями Рори. Впервые по-настоящему познакомилась с Хелен и Дэниэлом — по крайней мере, впервые полноценно пообщалась с ними. В тот день с обеда до вечера мы с Рори провалялись в постели в его университетской комнате. Теперь он дымил, стоя у окна, из которого виднелась только трепещущая золотистая листва платана. Я обмоталась одеялом, прикрыв грудь, и читала пыльную книгу, что взяла на его тумбочке. Внезапно Рори затушил сигарету о подоконник и стал одеваться, выуживая рубашку их глубины гардероба. — Мы куда-то собираемся? Не оборачиваясь, Рори объяснил, что у его младшего брата Чарли сегодня день рождения. Он едет домой на ужин. Не желаю ли я составить ему компанию, познакомиться с родителями? Я захлопнула книгу и, сидя в постели, с удивлением посмотрела на него. — Они давно хотят с тобой познакомиться, — сказал он. — Если, конечно, ты готова. И Хелен тоже едет домой, везет с собой какого-то нового бойфренда, — добавил он, почувствовав, что я колеблюсь. — Так что допросу с пристрастием подвергнешься не ты одна. Младшую сестру Рори я знала постольку-поскольку. Она училась в том же колледже, что и я, но тусовались мы в разных компаниях. С тех пор, как мы с Рори стали встречаться, она иногда робко махала мне в столовой или в баре, где ей и ее подругам никогда не удавалось занять столик. Однажды она помахала мне, проезжая мимо по Кингс-парад, но при этом едва не свалилась с велосипеда. Как бы там ни было, я согласилась поехать. Когда мы с Рори прибыли на вокзал, Хелен уже ждала там, махала нам, радостно улыбаясь. Она куталась в зимнее пальто, руки спрятала в теплые варежки, а шею обмотала теплым шарфом так, что казалось, будто на ней фиксирующий воротник. — Привет, Серена, — выпалила она. Билеты Хелен уже купила и теперь раздавала их нам, как учитель, который везет класс на экскурсию. — Это Дэниэл. Ты знакома с Дэниэлом? Он изучает архитектуру вместе с Рори. Она дернула головой в сторону стоявшего рядом высокого спокойного парня в застегнутом на все пуговицы пальто, как у носильщиков гробов на похоронах. Дэниэл остановил на мне взгляд темных глаз, протянул жилистую руку. Пряди его волос ерошились от ветра, падали ему на очки. Казалось, до Гринвича мы добирались очень долго. Мы с Рори медленно шли, держась за руки. Я была в перчатках, он — без. Мягко сияли викторианские газовые фонари, стоявшие по краю парка. Деревья шелестели, сбрасывая пожухлые листья, которые слетали на землю, как мятые бумажные пакеты. Когда мы проходили мимо паба, что находился в конце дороги, ведущей к их дому, из распахнувшейся двери вырвались теплый воздух, смех и треск огня, плясавшего в камине. Я отметила, что стены, ограждающие Гринвич-парк, утыканы маленькими калитками. Это создавало впечатление таинственности. Их улица, идеально сохранившая дух прошлого, нетронутая настоящим, казалось, была сокрыта в глубине веков, словно потерялась во времени. А дом какой! Безупречная симметрия, формованная живая изгородь, ровненькая черная ограда. Из высоких георгианских окон, выходивших прямо на парк, лился свет ламп и огня, пылавшего в каминах. Словно на картине. — Вот мы и на месте, — просияла Хелен. Ей не удалось замаскировать волнение в голосе. В нем сквозили гордость и нервозность — так ей хотелось, чтобы нам понравился их дом. Она то и дело поглядывала на меня, словно мое одобрение значило для нее не меньше, чем мнение ее парня. И я, и Дэниэл молчали. Мне с трудом верилось, что они и впрямь здесь живут. Хелен позвонила в дверь, и в следующую минуту нас уже взяли в оборот. Мать расцеловала меня в обе щеки, Дэниэла длинными стройными руками загребла в костлявые объятия и затем повела нас на кухню. Отец, Ричард — известный архитектор, о котором я, правда, никогда не слышала, — ползал на четвереньках перед древней на вид газовой духовкой, все пытался заново зажечь ее с помощью курительной трубки, что торчала у него сбоку изо рта, но при этом не выпускал из руки бокала с портвейном — вероятно, уже не первого за вечер, заподозрила я. Поднявшись с пола, он обнял Рори и Хелен, потрепал Дэниэла по плечу, смачно поцеловал меня в щеку и затем сунул мне в руку бокал с джином и тоником. Весь вечер вокруг нас с Дэниэлом суетились так, будто мы были их давно утраченными детьми и вдруг внезапно нашлись. Нас обкармливали разными блюдами, засыпали вопросами. Отвечая, Дэниэл был вынужден прикрывать рукой нижнюю часть лица, чтобы не показывать набитый пищей рот. Каждая подробность его скучного существования поры детства и ранней юности вызывала полнейшее восхищение. Мои полусформировавшиеся представления о юриспруденции, которую я изучала в университете, получали восторженное признание. А как нам живется в Кембридже? Держу ли я Рори в узде? Дэниэл может подтвердить, что Рори действительно посещает лекции по архитектуре? Даже Чарли был с нами любезен. В поезде Хелен в туманных выражениях предупредила нас, что их младший брат — «трудный» ребенок: от учебы в университете отказался, обитает в сумеречном мире игр «По зову долга» и марихуаны, который он создал в своей комнате на самом верхнем этаже. Однако мне Чарли показался довольно приятным юношей, поведал о своих планах окончить музыкальный курс в местном колледже, за столом передавал мне хлеб, Дэниэла глубокомысленно расспрашивал о футбольной команде, за которую тот болеет, хотя было очевидно, что в этой семье отдают предпочтение регби. По ходу вечера я все больше замечала, что Дэниэла обхаживают с особым пристрастием. Все с упоением расхваливали довольно посредственное вино, что он привез в подарок, с пылким энтузиазмом внимали его робким высказываниям об архитектуре. Даже Рори, как заметила я. Этого скромного застенчивого парня он похлопывал по плечу, до упаду хохотал над его не очень смешными шутками. За вечер Дэниэла пригласили на все возможные семейные мероприятия — Рождество за городом, Куршевель на Пасху, путешествие под парусом на летних каникулах. Я пыталась определить, не находит ли он странным такое радушие: как они из кожи вон лезут, чтобы вечер удался; как стараются, чтобы ему понравилось все, что мы ели, пили и видели. Наблюдая за ним, я думала, что он просто не знает, как воспринимать все это: их богатство, декаданс, блюдо роскошеств, что ему предложено. Несколько раз, как я заметила, он растерянно озирался, словно молил о помощи. В какой-то момент Дэниэл тихо спросил у Хелен, когда отходит последний поезд. Его отец поспешил вмешаться, настаивая, чтобы мы отложили возвращение в Кембридж до следующего дня. Дэниэл начал мямлить, что с самого утра у него консультация с научным руководителем и он не успеет передоговориться на другое время, но выражение лица Ричарда вынудило его умолкнуть. Спустя месяцы, когда в силу сложившихся обстоятельств у нас с Хелен завязались дружеские отношения, она, краснея, призналась в том, что происходило в ту ночь. Как в той комнате, что она занимала с детства, она делала Дэниэлу минет. Я представила, как бедняга Дэниэл лежит на кровати и смотрит на полки с плюшевыми мишками, на ветви каштана, стучащие в высокие окна. Хелен со смехом вспомнила, как он выразил беспокойство по поводу производимого ими шума, боялся, что родители их услышат. Она заставила его замолчать. Я представила ее пылающие щеки, рассыпанные по подушке рыжие волосы. Лужа ржавчины. Возможно, тогда Дэниэл не сообразил, что кроется за улыбающимися лицами, за всей этой тщательно продуманной прелюдией — богатым изысканным столом, шумным совокуплением, санкционированным родителями. Думаю, мог бы догадаться, если б знал, на что обратить внимание. Они, конечно, постарались завуалировать свою цель. Но такое, по большому счету, скрыть трудно. Легко узнаваемый запашок отчаяния. Раболепие торговцев бракованным товаром, на который наконец-то нашелся заинтересованный покупатель. Хелен Мы с Дэниэлом перестали говорить о Рейчел. В принципе, мы вообще с ним утратили привычку общаться, поскольку она всегда крутится рядом и ловит каждое наше слово. По утрам на кухне мы ходим от шкафов к тостеру, от тостера к чайнику, вежливо уступая друг другу дорогу, будто соседи по коммунальной квартире. А она в это время сидит за столом, намазывает сливочный сыр на бублики и, причмокивая, хлебает кофе. Перед сном мы молча чистим зубы. Дэниэл теперь надевает беруши еще до того, как ложится спать. Спокойной ночи он не желает. Мне претит сама мысль поделиться с мужем своими подозрениями, рассказать ему про записку, которую я нашла, про то, что, по моему мнению, это может означать. Он и так зол на меня из-за того, что Рейчел живет у нас. А если еще узнает, что она воровка и, возможно, разлучница… Правда, по поводу последней догадки я пока не могу определиться. Порой мне кажется — ну какая может быть интрижка у Рори с Рейчел! Это просто смешно. Но, бывает, думая об этом, я прихожу к выводу, что все сходится. В конце концов, разве Рейчел не призналась мне, что у нее был роман с женатым мужчиной, которому нет дела до ее ребенка? Это объясняет ее стремление подружиться со мной. И потом этот ее непонятный интерес к Серене. Рад ли Рори, что Серена беременна? С какой стати задавать такие вопросы о людях, с которыми она тогда еще даже не была знакома? А как Рейчел обрадовалась, получив приглашение на званый ужин по случаю дня рождения Рори. А реакция Рори? Увидев Рейчел, он выронил бутылку. А какое у него стало лицо! Будто ему явился призрак. Могло быть так, что он опешил, потому что рядом с его женой, на его собственном дне рождении, внезапно возникла неизвестно откуда взявшаяся любовница? А реакция Лайзы? Казалось, она была абсолютно уверена, что прежде уже видела Рейчел. Какой ей смысл лгать? Где еще она могла встретить Рейчел, если не в кабинете Рори? Вероятно, именно там проходили их тайные свидания. Так я рассуждаю, испытывая от этого даже некоторую слабость. Я представляю их вместе, в «Хаверстоке». Они тайно встречались в офисе компании, которую папа создавал с нуля. Пока они развлекались в свое удовольствие, беременная Серена, ни о чем не подозревая, сидела дома, а Дэниэл горбатился на работе, пытаясь спасти компанию. Меня аж затошнило от ярости. Как мог Рори так поступить? Будь мама жива, он никогда не опустился бы до такого. Как будто он больше и не вспоминает о ней! Как будто счел, что больше ему незачем оставаться порядочным человеком! Мысль о свиданиях Рейчел и Рори в «Хаверстоке» порождает еще одно — ужасное — подозрение. А если Дэниэл вовсе и не пребывает в неведении? Если он очень даже в курсе? Может быть, поэтому он так странно ведет себя в присутствии Рейчел, злится, что она живет у нас? Прикрывает Рори? Неужели только мы с Сереной ни о чем не знаем? Ну и, конечно, самая жуткая догадка. Ребенок Рейчел. Если у них был роман, так, может, она носит под сердцем ребенка Рори? Ребенка, который приходится мне родней? После дня рождения Рори время от времени я захаживала в комнату Рейчел, искала вещи, что я там обнаружила. Ноутбук, нашу фотографию вчетвером в Кембридже, записку, которую я нашла у Серены. Теперь я точно знаю, что это она их взяла. Знаю, что они где-то там. А найти не могу. Минувшим вечером, пока Рейчел в очередной раз намывалась в нашей новой ванной, я снова порылась в ее комнате, но, кроме одежды, в чемодане ничего не увидела. В отчаянии я залезла в ее сумку, заглянула в бумажник. Ни записок, ни фотографий. Лишь, как обычно, пачка пятидесяток — ума не приложу, где она берет столько налички? — и старые потрепанные давно просроченные водительские права. РЕЙЧЕЛ ВЭЛЛС. Только вот я до сих пор не могу сообразить, чего добивается Рейчел. Если ей нужен Рори, если она хочет поставить его перед выбором, почему не раскроет карты? Или, может быть, свой выбор он уже сделал, а она отказывается его принять? Может быть, таким вот изощренным способом она пытается подобраться к нему ближе. Но зачем? Она терзает его, наказывает за то, что он выбрал Серену? Или здесь что-то еще? И потом эти синяки у нее на шее. Сейчас они почти исчезли, поблекли до маленьких желтовато-серых пятен. Едва заметных. Откуда они у нее? Кто желает ей зла? И самое главное: почему она все еще живет у нас дома, завтракает вместе с нами за одним столом, шокирует нас своей непонятной вздорной болтовней? Что ей от нас нужно? Мне не терпится обсудить все это с мужем, обсудить основательно. Дэниэл всегда знает, как поступить. Прежде мы частенько обсуждали подобные вопросы, вместе решали проблемы. Чувствовали себя сплоченной командой. Мне невыносимо, что мы удаляемся друг друга, что между нами разверзается пропасть с тех пор, как Рейчел поселилась в нашем доме. Но я знаю, что скажет Дэниэл. Он всегда столь рассудителен. Скажет, что я преувеличиваю. Что у меня разыгралось воображение. Ему нужно представить доказательства, иначе он не поверит. А я сама в глубине души даже знать не желаю, что происходит на самом деле. Просто хочу, чтобы весь этот кошмар закончился. Чтобы она исчезла. Оглядываясь назад, я не в состоянии понять, как дошла до жизни такой. Разве эта девица когда-нибудь мне нравилась? Разве я поощряла ее дружбу? Вряд ли. Однако она превратилась в мою проблему. Проблему, которую я не в силах разрешить. Гринвич-парк Она всегда ненавидела встречаться в туннеле. Ей милее запахи травы, земли, мха. Но сегодня вечером льет как из ведра. К тому же у них мало времени. Небо свинцовое, затянуто гигантскими клубами грозовых туч. Раскаты грома разгоняют людей по домам. С первыми каплями дождя они бросаются врассыпную, как мыши. Она идет мимо чужих домов, источающих теплое сияние. Ее путь лежит через туннель, размеченный концентрическими кругами света и тени. Она минует указатели на стенах туннеля. S9, S11, S12. Что означают эти цифры, ей неведомо. С потолка капает. Ее шаги эхом разносятся в северном и южном направлениях. S19, S20, S24. Она ощущает давление воды над головой, ее тяжесть, сырость, пропитывающую воздух. Обычно они встречаются под мигающей лампой, похожей на огромное насекомое, рядом с табличкой «Езда на велосипедах запрещена». Приближаясь к месту встречи, она вздрагивает от внезапного грохота. Это какой-то велосипедист наехал на канализационную решетку. Тот проезжает мимо, фарой освещая темноту. Она идет дальше. Наконец она на месте. Он расхаживает взад-вперед, тяжело дыша. Глаза безумные. Видно, что злится. Он отрывает ее от земли, грубо прижимает к стене. Она чувствует спиной холод белых плиток, на шее — его горячее дыхание. Ей кажется, что она невесома. Они договаривались, что больше этого не повторится. Но теперь ландшафт изменился, горизонт сдвинулся. Их двери закрываются раньше, чем ожидалось. Опять гремит гром. Пора выработать план. Он напуган. Боится ее, их обоих, грома, всего. Боится уйти. Боится остаться. Боится того, на что они могут решиться. Когда она возвращается домой, гром умолкает, в атмосфере что-то меняется. Она идет быстро, минуя калитки в стенах, ограждающих парк. Ими кто-то пользуется? Она никогда не видела, чтобы они открывались или закрывались. У нижнего края каждой калитки ворох листьев, похожий на ржавые растопыренные пальцы. Кирпичная кладка потемнела от дождя. На следующий день над парком кружат птицы, мечутся в поднебесье, словно летающие железные опилки. Они сбиваются в стаи и летят зимовать на юг. Это он обратил ее внимание на их меланхоличное кружение. Теперь и она невольно наблюдает за птицами. Не может не думать об этом. Жаль, что нельзя с ними улететь. Жаль, что они еще не уехали. Она боится, что, возможно, они опоздали. Так и есть. Они по-прежнему здесь. Остались в мире, покинутом птицами. В мире, где воцаряется холод. Срок: 37 недель Хелен Монти я закрываю в нашей комнате на верхнем этаже дома. Кот жалобно смотрит на меня, наблюдая, как возле гардероба я ставлю корм и воду, а возле двери — кошачий туалет. Он не любит, чтобы его здесь запирали. Но последний раз, когда Чарли приводил сюда друзей на один из наших приемов, кто-то из них счел, что было бы забавно зажигалкой опалить Монти усы. Рисковать я не хочу.