— Нет. Я собираюсь передать это дело одному из моих коллег. Если у вас возникнут какие-то вопросы после праздников, обращайтесь к доктору Эйбу Бристолу. Она была рада тому, что он не спросил, почему не она будет проводить вскрытие. Что бы она ответила? «Мой бывший муж подозревается в смерти этой женщины. Я не могу допустить даже намека на то, что провела вскрытие без особой тщательности. Непрофессионально». — Священник прибыл, — сказал Сатклифф. — Думаю, пора. Маура повернулась к двери и почувствовала, как вспыхнули щеки, когда она увидела отца Брофи. Их взгляды на мгновение встретились, это были взгляды двух людей, которые в столь печальный момент вдруг ощутили искру, пробежавшую между ними. Она опустила глаза, когда священник вошел в бокс. Маура и Сатклифф удалились, предоставив священнику право провести последние приготовления. В окно бокса она видела, как отец Брофи стоит у изножья кровати, и его губы шевелятся в молитве — он отпускал монахине грехи. «А как насчет моих грехов, святой отец? — мысленно обратилась она к его четкому профилю. — Будете ли вы шокированы, когда узнаете, что я думаю и чувствую, глядя на вас? Отпустите ли вы мне мои прегрешения, простите ли мои слабости?» Брофи помазал миром лоб Урсулы, прочертив рукой крест. Потом поднял взгляд. Пора было отпустить Урсулу. Отец Брофи вышел и встал рядом с Маурой возле окна. В бокс зашли Сатклифф и медсестра. Процедура оказалась будничной. Щелкнули несколько выключателей, и на этом все было кончено. Сервовентилятор стих, его лопасти перестали гнать воздух. Медсестра посмотрела на кардиомонитор, сигналы которого звучали все реже. Маура почувствовала, что отец Брофи приблизился к ней, словно хотел поддержать, если ей понадобится утешение. Но не утешение он внушал, а смятение. Влечение. Она не сводила глаз с разыгрывавшейся за стеклом драмы, думая: «Как всегда, не тот мужчина. Почему меня тянет к тем, кто мне противопоказан?» На мониторе появился первый сбивчивый сигнал, следом другой. Лишенное кислорода сердце отчаянно боролось за жизнь, пусть даже его клетки умирали. Удары сбились до трепетания. Мауре пришлось подавить в себе инстинктивное желание броситься на помощь, выработавшееся за долгие годы медицинской практики. Но эту аритмию уже нельзя было вылечить, это сердце нельзя было спасти. Линия наконец выпрямилась. Маура задержалась у бокса, наблюдая последствия ухода Урсулы. Никто не тратил времени на скорбное молчание или размышления. Доктор Сатклифф приложил стетоскоп к груди Урсулы, покачал головой и вышел из бокса. Медсестра отключила монитор, отсоединила кардиодатчики и капельницы, приготовив покойную к перевозке. Бригада санитаров из морга была на подходе. Мауре больше нечего было здесь делать. Она оставила отца Брофи возле бокса и вернулась к пульту дежурной. — Я забыла кое-что спросить, — обратилась она к дежурной медсестре. — Да? — Нам понадобится информация для контактов с ближайшими родственниками. В карте покойной указан только телефон аббатства. Я так понимаю, что у нее есть племянник. У вас есть его телефон? — Доктор Айлз! Она обернулась и увидела отца Брофи, который стоял у нее за спиной, застегивая пальто. Он виновато улыбнулся. — Прошу прощения, я не собирался подслушивать, но я могу помочь вам. У нас в приходском офисе есть вся информация о родственниках монахинь. Я поищу нужный вам телефон, а вы мне потом позвоните. — Очень любезно с вашей стороны. Спасибо. — Маура забрала копию карты и направилась к выходу. — Доктор Айлз! Она оглянулась. — Да? — Я знаю, сейчас неподходящий момент для этого, но я все равно хотел бы сказать вам кое-что. — Он улыбнулся. — Счастливого Рождества. — И вам тоже, святой отец. — Не заглянете как-нибудь? Просто поздороваться? — Я постараюсь, — ответила она. Зная, что это была вежливая ложь. И что от этого мужчины ей нужно бежать без оглядки. Что она и сделала. На выходе из госпиталя ее обдало волной холодного воздуха. Она прижала к груди карту и ринулась в ледяные объятия ветра. В эту священную ночь она шла одна, и ее единственным компаньоном была пачка бумаги в руках. В гараже опять было безлюдно, и она слышала только собственные шаги и их эхо. Маура ускорила шаг. Пару раз остановилась и оглянулась, чтобы убедиться, что ее никто не преследует. До машины она добралась, тяжело дыша. «Я видела слишком много смерти, — подумала она. — И теперь она мерещится мне повсюду». Маура забралась в машину и закрыла двери. «С Рождеством, доктор Айлз. Что посеешь, то и пожнешь, как говорится, и сегодня ночью ты будешь пожинать одиночество». Выезжая из гаража, она сощурилась от яркого света фар, которые отражались в зеркале заднего вида. Следом за ней выехала еще одна машина. «Отец Брофи? — подумала она. — И куда же он поедет в эту ночь перед Рождеством? Домой, в свою приходскую резиденцию? Или же будет бродить по церкви, привечая одиноких прихожан, которые могут забрести туда?» Зазвонил ее сотовый телефон. Она выудила его из сумочки и ответила: — Доктор Айлз. — Привет, Маура, — прозвучал в трубке голос ее коллеги Эйба Бристола. — Что это за сюрприз ты мне посылаешь из госпиталя Святого Франциска? — Я не могу проводить это вскрытие, Эйб. — Значит, вручаешь его мне на Рождество? Прекрасно. — Извини, что так получилось. Ты же знаешь, не в моих привычках перекладывать ответственность на других. — Это та самая монахиня? — Да. Никакой срочности нет. Вскрытие можно провести после праздника. Все это время она находилась в госпитале, и только что ее отключили от системы жизнеобеспечения. Там была крупная нейрохирургическая операция. — Значит, внутричерепной осмотр нам не поможет. — Нет, там послеоперационные изменения. — Причина смерти? — Вчера утром у нее остановилось сердце вследствие инфаркта миокарда. Поскольку я знакома с делом, я уже все для тебя подготовила. У меня копия ее больничной карты, и я принесу ее тебе послезавтра. — Могу я спросить, почему ты сама не участвуешь? — Мое имя не должно фигурировать в протоколе вскрытия. — Почему? Она молчала. — Маура, почему ты самоустранилась от этого дела? — Личные причины. — Ты знала пациентку? — Нет. — Тогда что? — Я знакома с одним из подозреваемых, — ответила она. — Я была его женой. Она захлопнула крышку, швырнула телефон на сиденье и сосредоточилась на дороге и скором возвращении домой. Там она окажется в безопасности. К тому времени как она свернула на свою улицу, снежные хлопья, падавшие с неба, стали похожи на шарики хлопка. Зрелище было волшебное — плотный серебристый занавес покрывалом ложился на лужайки. Ощущение чуда усиливалось тишиной и покоем священной ночи. Она разогрела духовку и приготовила будничный ужин, состоявший из томатного супа и тоста с сыром. Налила бокал вина и прошла в гостиную, где посверкивали рождественские огоньки. Но не смогла съесть даже этот скромный ужин. Отодвинув поднос, Маура допила вино, не отрывая взгляда от огня в камине. Она отчаянно боролась с желанием схватить телефонную трубку и позвонить Виктору. Успел ли он на самолет? Она даже не знала, где он проводит сегодняшнюю ночь, не знала, что скажет ему. Мы предали друг друга, подумала она; никакая любовь не сможет пережить это. Она встала, погасила свет и пошла спать. 21 Кастрюля с телятиной под соусом вот уже два часа томилась на плите, и запахи помидоров, чеснока и нежнейшего жаркого соперничали в своей соблазнительности с пикантным ароматом девятикилограммовой индейки, которая посверкивала своей поджаристой корочкой на противне, готовая к подаче на стол. Риццоли сидела за столом на кухне матери, взбивая теплый картофель, который только что сварила и размяла, с яйцом и растопленным маслом. У себя дома она редко готовила, и ее трапеза состояла из того, что удавалось выудить из закромов кухонных шкафчиков или морозилки. Но здесь, у матери, приготовление еды всегда было процессом неспешным. Это было целое действо во славу пищи как таковой, независимо от ее ингредиентов. Каждый шаг, начиная с нарезки продуктов и заканчивая украшением блюда, был частью торжественного ритуала, и вынос кулинарных шедевров к столу неизменно сопровождался одобрительными возгласами гостей. На кухне Анжелы спешка не приветствовалась. Джейн не спеша всыпала немного муки в плошку с картофельным пюре и стала месить тесто руками. Ей нравилось перемешивать теплое тесто с сознанием того, что оно не терпит спешки. Она не так-то много позволяла себе в этой жизни. Тратила слишком много энергии на то, чтобы быть быстрее, лучше, полезнее других. Поэтому иногда очень приятно сдаться в плен чему-то неизбежному и просто приготовить ньокки. Она добавила еще немного муки и продолжила месить тесто, наслаждаясь его шелковистой консистенцией. В соседней комнате, где собрались мужчины, как всегда, на полную громкость был включен телевизор, настроенный на спортивный канал. Но здесь, на кухне, изолированная закрытой дверью от рева стадионов и болтовни спортивных комментаторов, она наслаждалась покоем, и ее руки неспешно разминали теперь уже эластичное тесто. Ее уединение было нарушено лишь однажды, когда один из сыновей Айрин, влетев на кухню, стукнулся головой об стол и разревелся. Айрин вбежала следом за ним, схватила малыша на руки.