— Мэм, вам придется выйти. — Она в сознании? — спросила Риццоли. — Выйдите из бокса. — Я все улажу, — сказал Сатклифф. Он довольно грубо взял Риццоли за руку и вывел ее из бокса. Потом задернул штору в боксе, и пациентка исчезла из виду. Стоя в сумрачном холле, она ощущала на себе взгляды дежурных медсестер. — Детектив Риццоли, — сказал Сатклифф, — позвольте нам поработать. — Но я тоже работаю. Она наш единственный свидетель. — И находится в критическом состоянии. Мы должны вывести ее из кризиса, прежде чем с ней кто-либо будет разговаривать. — Она хотя бы в сознании? — Да. — И понимает, что происходит? Он немного помолчал. При слабом освещении нельзя было разглядеть выражение его лица. Риццоли видела лишь широкоплечий силуэт и отражавшиеся в глазах доктора зеленые огоньки мониторов на пультах медсестер. — Не уверен. Честно говоря, я вообще не надеялся, что она придет в сознание. — Почему у нее падает давление? Что-нибудь еще случилось? — Совсем недавно она начала паниковать, возможно, из-за эндотрахеальной трубки. Трубка, действительно, вызывает неприятные ощущения и страх, но ее нельзя убрать, она помогает дышать. Когда давление подскочило, мы дали Урсуле валиум. Но потом давление резко упало. Медсестра отдернула штору и выглянула из бокса: — Доктор Сатклифф! — Да? — Давление не меняется даже с допамином. Сатклифф вернулся в бокс. В открытую дверь Риццоли наблюдала разыгрывавшуюся на ее глазах драму. Руки монахини были зажаты в кулаки, сухожилия выделялись тугими шнурами — она боролась с фиксирующими ремнями, которыми ее пристегнули к поручням кровати. Ее голова была забинтована, а рот закрывала эндотрахеальная трубка, но лицо было хорошо видно. Оно выглядело опухшим, щеки полыхали ярко-красным. Замотанная, словно мумия, в массу бинтов и трубок, Урсула смотрела глазами загнанного животного, зрачки были расширены от страха, безумный взгляд метался из стороны в сторону так, словно она искала лазейку из западни. Поручни кровати дрожали, как решетки клетки, когда она предпринимала очередную попытку вырваться. Вдруг ее тело выгнулось над кроватью, и кардиомонитор издал протяжный писк. Риццоли тут же метнула взгляд на экран, по которому плыла совершенно прямая линия. — Все нормально! Нормально! — сказал Сатклифф. — Она просто сорвала один из датчиков. Доктор вернул датчик на место, и на экране снова появился ритм. Частое бип-бип-бип. — Увеличьте дозу допамина, — сказал Юэнь. — Будем вливать растворы. Риццоли смотрела, как медсестра открывает клапан, подавая в вену Урсулы солевой раствор. Когда сознание уже покидало монахиню, ее взгляд упал на Риццоли. И прежде чем ее глаза начали затуманиваться, прежде чем в них погасла последняя искорка сознания, Риццоли успела увидеть во взгляде Урсулы смертельный страх. — Давление не поднимается! Упало до шестидесяти… Мышцы на лице Урсулы расслабились, и руки замерли. Под нависающими веками глаза смотрели в никуда. Взгляд стал невидящим. — Тахикардия, — сказала медсестра. — Я вижу сигналы! Взгляды врачей тотчас устремились на кардиомонитор. Кривая, которая только что была относительно равномерной, теперь исказилась так, будто кто-то вонзал в нее кинжал. — Фибрилляция желудочков! — воскликнул Юэнь. — Я не могу поймать давление! У нее нет перфузии. — Уберите этот поручень. Быстрей, быстрей, начинаем компрессию. Риццоли отпрянула от двери, когда одна из медсестер бросилась в коридор с криком: — У нас синий сигнал! В окошко бокса Риццоли наблюдала за тем, как вокруг Урсулы все завертелось в страшном вихре. Она наблюдала, как голова Юэня то появлялась, то исчезала из виду, пока он делал искусственное дыхание. Видела, как одно за другим вливаются в капельницу лекарства и стерильные упаковки постепенно устилают пол. Риццоли уставилась на монитор. Зубчатая линия прорезала экран. — Разряд на двести! Все расступились, пропуская медсестру, которая наклонилась к телу с дефибриллятором. Риццоли увидела обнаженные груди Урсулы, кожа была красной и в пятнах. В голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: «Зачем монахине такие большие груди?» Прошел электрический разряд. Тело Урсулы дернулось, будто его стянули веревками. Женщина-полицейский, стоявшая рядом с Риццоли, тихо произнесла: — У меня дурное предчувствие. Похоже, она не выкарабкается. Сатклифф снова посмотрел на монитор, потом на Риццоли. Их взгляды встретились. Он покачал головой. * * * Часом позже в госпиталь приехала Маура. После звонка Риццоли она выскочила из постели, стараясь не разбудить Виктора, который спал на ее подушке, и быстро оделась, даже не приняв душ. Поднимаясь в лифте в отделение реанимации, она ощущала запах Виктора на своей коже, и тело еще ныло после любовной агонии. Она ехала в госпиталь, от нее разило сексом, и мысли были сосредоточены на теплых телах, а не на холодных. На живых, а не на мертвых. Прислонившись к стенке лифта, она закрыла глаза и позволила себе еще немного посмаковать сладкие воспоминания. Растянуть удовольствие. Когда двери лифта распахнулись, она немного удивилась. Даже отпрянула, увидев двух медсестер, ожидавших, пока она выйдет. И тут же выскочила из кабины, чувствуя, как полыхают щеки. «Интересно, они заметили? — думала она, спеша по коридору. — Конечно, любой увидел бы преступный румянец страсти на моем лице». Риццоли сидела на диване в комнате ожидания и потягивала кофе из пластикового стаканчика. Когда Маура вошла, Риццоли посмотрела на нее долгим взглядом, как будто тоже обнаружила что-то новое в ее облике. Возможно, румянец на щеках, столь неуместный в эту трагическую ночь, которая вновь свела их. — Говорят, у нее был сердечный приступ, — сказала Риццоли. — Дело плохо. Она подключена к системе жизнеобеспечения. — В котором часу был приступ? — Около часа ночи. Они почти час бились над ней, и в конце концов удалось вернуть сердечный ритм. Но теперь она в коме. Никаких попыток спонтанного дыхания. Зрачки не реагируют на свет. — Она покачала головой. — Думаю, это конец. — Что говорят врачи? — Мнения разделились. Доктор Юэнь пока не хочет отключать ее. Но хиппи считает, что мозг уже мертв. — Ты имеешь в виду доктора Сатклиффа? — Ну да. Мальчишку с хвостом. Он заказал на утро электроэнцефалограмму, проверить степень активности мозга. — Если результат окажется отрицательным, трудно будет обосновать необходимость поддержания жизнеобеспечения. Риццоли кивнула. — Я так и знала, что ты это скажешь. — Были свидетели остановки сердца? — Что? — Кто-нибудь из медперсонала присутствовал в тот момент, когда остановилось сердце? Риццоли уже начала раздражаться от вопросов Мауры. Она отставила стакан, капнув кофе на стол. — Да там целая толпа была. Я, кстати, тоже. — Что привело к остановке сердца? — Они сказали, сначала у нее подскочило давление и участился пульс. К тому времени, как я приехала, давление стало падать. А потом сердце остановилось. И все это происходило буквально на глазах. Они немного помолчали. Телевизор работал, но без звука. Взгляд Риццоли упал на экран как раз во время выпуска новостей Си-эн-эн. Она стала читать бегущую строку. «Служащий в приступе раздражения убивает четырех человек на автозаводе в Северной Каролине… Разлив токсичных веществ в результате крушения поезда в Колорадо…» Казалось, трагические новости сыплются отовсюду. Вот и они, две усталые женщины, с трудом пытаются пережить эту ночь. Маура присела на диван рядом с Риццоли. — Как вы, Джейн? Выглядите как выжатый лимон.