— И нельзя быть такой грустной, — добавила Нони, потянувшись за новым карандашом. Риццоли молча наблюдала за тем, как на листке появляются ярко-красные искры, вырывающиеся из взорвавшейся головы. «Господи, — подумала она, — эта девочка все видит. Бесстрашный маленький гремлин видит больше, чем кто бы то ни было». — У тебя очень хороший глаз, — сказала Риццоли. — Ты многое замечаешь, верно? — Я однажды видела, как взорвалась картофелина. В микроволновке. — Ты в прошлый раз нам что-то рассказывала про сестру Урсулу. Говорила, что она отругала тебя. — Да, отругала. — Она сказала, что ты грубая, потому что ты спросила про руки какой-то женщины. Помнишь? Нони подняла голову, и из-за кудряшек выглянул темный глаз. — Я думала, вам интересно только про сестру Камиллу. — Я хочу спросить и про Урсулу тоже. И еще про ту женщину, у которой что-то не то с руками. Что ты имела в виду? — У нее не было пальцев. — Нони взяла черный карандаш и нарисовала птицу над головой человечка. Стервятника с огромными черными крыльями. — Грифы, — сказала она. — Они питаются мертвечиной. «Докатилась, — подумала о себе Риццоли, — принимаю на веру слова девочки, которая рисует инопланетян и смертоносные лучи». Она наклонилась ниже. И тихо спросила: — Где ты видела эту женщину, Нони? Нони отложила карандаш в сторону и устало вздохнула. — Ладно. Если уж вам так нужно это знать. Девочка соскочила со стула. — Куда ты? — Показать, где была та тетя. * * * Куртка была настолько велика Нони, что она выглядела в ней как персонаж мультика, семенящий по снегу. Риццоли шла за ней, ступая по следам, оставленным резиновыми сапогами девочки, и чувствовала себя робким адъютантом, поспешающим за важным генералом. Нони провела ее через монастырский двор, мимо фонтана, который под снегом смотрелся как свадебный торт. У калитки девочка остановилась и показала пальцем в сторону улицы. — Вон там она была. — За воротами? — Ага. У нее лицо было замотано большим шарфом. Как у грабителя. — Выходит, ты не видела ее лица? Девочка покачала головой, и кудряшки запрыгали. — Эта тетя разговаривала с тобой? — Нет, дядя разговаривал. — Так с ней был дядя? — изумилась Риццоли. — Он попросил меня впустить их, потому что им нужно было поговорить с сестрой Урсулой. Но это не положено, я ему так и сказала. Если сестра нарушит правила, ее выгонят. Моя мама говорит, что сестрам некуда идти, поэтому они никогда не нарушают правила и боятся, что их выгонят. — Нони немного помолчала, потом подняла голову и добавила с оттенком гордости: — А я все время выхожу на улицу. «Это потому, что ты ничего не боишься, — подумала Риццоли. — Ты бесстрашная». Нони начала утрамбовывать ногами снег, и ее маленькие розовые сапожки маршировали с солдатской четкостью. Она протоптала одну тропинку, потом вернулась и принялась выстраивать параллель. «Считает себя неуязвимой, — подумала Риццоли. — Но она такая маленькая и беззащитная. Просто девочка-пылинка в безразмерной куртке». — А что было потом, Нони? Девочка перестала трамбовать снег и резко остановилась, устремив взгляд на свои сапоги, которые покрылись снежной коркой. — Тетя кинула письмо через решетку. — Нони приблизилась к Риццоли и прошептала: — И тогда я увидела, что у нее нет пальцев. — Ты передала письмо сестре Урсуле? Девочка кивнула. — И она сразу вышла. Прямо за ворота. — Она говорила с теми людьми? Нони покачала головой. — Почему нет? — Потому что, когда она вышла, их уже не было. Риццоли уставилась на дорожку, где когда-то стояли двое посетителей, умоляя непокорную девочку впустить их. Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь. «Крысиная леди. Она была здесь». 16 Риццоли вышла из больничного лифта и, не обращая внимания на вывеску: «Все посетители должны пройти регистрацию», стремительной походкой направилась прямо в отделение интенсивной терапии. Был час ночи, и свет в отделении приглушили, чтобы пациенты могли спокойно спать. После ярко освещенного коридора медсестры в полумраке выглядели безликими силуэтами. Только в одном боксе горел свет, и Джейн направилась туда, как на маяк. — Привет, детектив. Вы быстро добрались, — приветствовала Риццоли черная женщина-полицейский, дежурившая у входа в бокс. — Она уже что-нибудь сказала? — Пока не может. У нее в гортани дыхательная трубка. Но она в полном сознании. Глаза открыты, и я слышала, как медсестра говорила, что она выполняет все указания. Все очень удивлены, что она вообще очнулась. Тревожный сигнал аппарата искусственного дыхания заставил Риццоли заглянуть в бокс, где она увидела столпившихся вокруг больничной койки медиков. Она узнала нейрохирурга, доктора Юэня, и терапевта, доктора Сатклиффа с его неизменным конским хвостом, который смотрелся особенно нелепо на фоне мрачного собрания профессионалов. — Что там происходит? — Не знаю. Что-то с давлением. Доктор Сатклифф прибыл сразу же, как только началась вся эта суматоха. Следом за ним явился доктор Юэнь, и с тех пор они там суетятся возле нее. — Дежурная покачала головой. — Наверное, что-то случилось. Аппараты пищат, как бешеные. — Господи, только не говорите, что мы ее теряем именно тогда, когда она очнулась! Риццоли проскользнула в бокс. Ослепительный свет больно резанул ее уставшие глаза. Она не могла разглядеть сестру Урсулу в плотном окружении медперсонала, зато видела установленные над ее кроватью мониторы, на экранах которых отражались резкие скачки сердечного ритма. — Она пытается вытащить эндотрахеальную трубку! — воскликнула медсестра. — Привяжите руку покрепче! — Урсула, расслабьтесь. Попытайтесь расслабиться. — Систолическое опустилось почти до восьмидесяти… — Почему она такая красная? — спросил Юэнь. — Посмотрите на ее лицо. — Он покосился на визжащий сервовентилятор. — Сопротивление дыхательных путей, — сказала медсестра. — Она сражается с вентилятором. — Давление падает, доктор Юэнь. Систолическое восемьдесят. — Нужно ввести допамин. Ставьте капельницу. Медсестра вдруг заметила Риццоли, стоявшую в дверях.