— Чувствую себя ужасно. Он как будто выкачивает из меня всю энергию. И мне ничего не остается. — Она залпом допила остатки кофе и швырнула пустой стакан в мусорную корзину. Промахнулась. И молча уставилась на стаканчик, не чувствуя в себе сил даже на то, чтобы встать и поднять его с пола. — Девочка опознала его, — сказала Риццоли. — Что? — Нони. — Она помолчала. — Габриэль поладил с ней. Меня это даже удивило. Я не ожидала, что он может ладить с детьми. Ты ведь знаешь, по его лицу ничего не угадаешь. Он всегда так сдержан. Но он сел рядом с ней и так быстро расположил ее к себе, прямо приручил… — Взгляд Риццоли стал печальным, но она почти сразу же взяла себя в руки и встряхнулась. — Она узнала Говарда Редфилда на фотографии. — Так это он приходил в Грейстоунз с Джейн Доу? Риццоли кивнула. — Они приходили вместе. Пытались пройти в монастырь, чтобы встретиться с ней. Маура покачала головой. — Ничего не понимаю. Что общего может быть у этих трех людей? — На этот вопрос могла бы ответить только Урсула. — Риццоли поднялась и надела пальто. У двери она остановилась, оглянулась на Мауру. — Знаешь, она была в сознании. — Сестра Урсула? — Буквально за мгновение до того, как сердце остановилось, она открыла глаза. — Ты уверена, что она была в сознании? Понимала, что происходит? — Она сжимала руку медсестры. Она выполняла указания. Но мне так и не удалось поговорить с ней. Я стояла рядом, и она смотрела на меня, перед тем как… — Риццоли осеклась, словно содрогнувшись от мысли, вдруг пришедшей в голову. — Я последняя, кого она видела. * * * Маура прошла в отделение интенсивной терапии, мимо мониторов с прыгающими на экранах зелеными линиями, мимо медсестер, которые перешептывались, стоя возле боксов. Когда она была врачом-интерном, поздние вызовы в реанимацию всегда были поводами для беспокойства — значит, пациент в критическом состоянии, и от нее требуется принятие срочного решения. Даже спустя годы столь поздний визит в отделение интенсивной терапии заставил ее пульс участиться. Но сегодня ее ожидал не кризис; ей предстояло наблюдать его последствия. Она застала доктора Сатклиффа возле кровати Урсулы, он что-то записывал в карту. На мгновение кончик пера замер на бумаге, словно доктор затруднялся сформулировать следующее предложение. — Доктор Сатклифф! — окликнула она. Он обернулся, и Маура заметила, что на его загорелом лице от усталости залегли новые морщинки. — Детектив Риццоли попросила меня подойти к вам. Она сказала, что вы собираетесь отключить систему жизнеобеспечения. — Вы опять несколько преждевременно, — сказал он. — Доктор Юэнь решил подождать еще день-два. Он хочет сначала изучить ЭЭГ. — Сатклифф опять углубился в свои записи. — Какая ирония судьбы, вы не находите? Ее последним дням на земле посвящены целые страницы. А вся жизнь уместится в один короткий параграф. Есть в этом что-то неправильное. Оскорбительное. — Вы по крайней мере знакомитесь со своими пациентами, пока они еще дышат. Я даже такой привилегии лишена. — Мне вряд ли пришлась бы по душе ваша работа, доктор Айлз. — Бывают дни, когда я тоже не в восторге от нее. — Тогда почему вы ее выбрали? Почему предпочли мертвых живым? — Они тоже заслуживают внимания. И хотят, чтобы мы узнали, отчего они умерли. Доктор посмотрел на Урсулу. — Если вам интересно, что произошло в данном случае, могу ответить. Мы проявили нерасторопность. Стояли вокруг и наблюдали за ее паникой, вместо того чтобы дать успокоительное. Если бы мы раньше это сделали… — Хотите сказать, что причиной остановки сердца была паника? — С этого все началось. Сначала резкий скачок давления и пульса. Потом точно так же давление упало, и началась аритмия. Нам понадобилось двадцать минут, чтобы вернуть в норму сердечный ритм. — Что показывает ЭКГ? — Острый инфаркт миокарда. Сейчас она в глубокой коме. Зрачки не реагируют. Нулевая реакция на боль. Скорее всего произошло необратимое повреждение мозга. — По-моему, еще рано так говорить. — Я реалист. Доктор Юэнь надеется вытащить ее, но на то он и хирург. Ему нужна хорошая статистика. Если пациент выживает после операции, он может записать это себе в актив. Даже если пациент до конца дней своих обречен на растительное существование. Маура подошла к койке и, нахмурившись, посмотрела на пациентку. — Почему она такая отечная? — Мы закачали в нее много жидкости, пытаясь поднять давление. Поэтому и лицо такое опухшее. Маура посмотрела на руки Урсулы и увидела вспухшие красноватые волдыри. — Похоже на угасающую крапивницу. Какие препараты вы применяли? — Обычный коктейль, который применяют при сердечных приступах. Антиаритмические. Допамин. — Мне кажется, нужно заказать токсикологическую экспертизу. — Что, простите? — Произошла совершенно необъяснимая остановка сердца. А эта крапивница напоминает реакцию на лекарства. — У нас как-то не принято делать токсикологическую экспертизу сразу после инфаркта. — В данном случае ее нужно провести. — Почему? Вы считаете, мы допустили ошибку? Применили не тот препарат? — Теперь он уже защищался, и усталость сменилась злостью. — Она свидетель преступления, — заметила Маура. — Единственный свидетель. — Мы целый час боролись за ее жизнь. А теперь вы обвиняете нас в непрофессионализме. — Послушайте, я всего лишь пытаюсь разобраться в случившемся. — Хорошо. — Он захлопнул карту. — Я распоряжусь, чтобы сделали токсикологию, специально для вас, — добавил он и вышел. Маура осталась в боксе наедине с Урсулой, которая лежала неподвижно под тусклым, едва ли не погребальным светом лампочки. Маура не увидела мусора, обычно скапливающегося в процессе экстренной реанимации. Использованные шприцы, ампулы с лекарствами, стерильные упаковки — все было выметено. Грудь пациентки мягко вздымалась только за счет воздуха, вдуваемого в ее легкие аппаратом искусственного дыхания. Маура достала ручку-фонарик и посветила им в глаза Урсулы. Зрачки не реагировали на свет. Выпрямляясь, она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Она обернулась и остолбенела, увидев в дверях отца Брофи. — Меня вызвали медсестры, — сказал он. — Они подумали, уже пора. Темные круги залегли у него под глазами, и уже проглядывала щетина на лице. Как всегда, он был в своей клерикальной одежде, но в этот ранний час рубашка выглядела мятой. Маура представила, как святой отец вскакивает с постели, судорожно ищет одежду. Автоматически берет эту рубашку и покидает свою теплую спальню. — Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил он. — Я могу вернуться позже. — Нет, пожалуйста, входите, святой отец. Я просто хотела просмотреть записи в ее карте. Брофи кивнул и зашел в бокс. Расстояние между ними сразу же уменьшилось, стало слишком интимным. Маура взяла карту, которую оставил Сатклифф. Устраиваясь на стуле возле кровати, она вдруг вспомнила о запахе, который источает ее тело, и задалась вопросом, почувствовал ли его Брофи. Запах Виктора. Секса. Когда святой отец начал бормотать молитву, она заставила себя сосредоточиться на записях, сделанных медсестрой. «00.15: Давление до 130/90, пульс 80. Глаза открыты. Выполняет осмысленные движения. Сжимает правую руку по команде. Доктора Юэнь и Сатклифф извещены о положительной динамике. 00.43: Давление до 180/100, пульс 120. Доктор Сатклифф здесь. Пациентка взволнована и пытается вытащить эндотрахеальную трубку. 00.50: Систолическое давление упало до 110. Очень взволнована, покраснела. Прибыл доктор Юэнь. 00.55: Систолическое 85, пульс 180. Поставлена капельница…» По мере того как давление падало, записи становились все короче, почерк все торопливее, пока не превратился в неразборчивые каракули. Маура уже могла представить себе, как разворачивались события в этом боксе. Медсестры суетились в поисках пластиковых мешочков с раствором для внутривенного вливания, шприцев. Кто-то из них бегал на склад за лекарствами. Вскрывались стерильные упаковки, опустошались ампулы, правильные дозы просчитывались неточно, в спешке. И все это на фоне возраставшего беспокойства пациентки и бешеного падения кровяного давления. «01.00: Синий сигнал».