— Вы сказали, там была резня? — Так сказал отец Дулин. Массовое убийство. — И кто его устроил? — Полиция так и не установила личностей нападавших. Это могла быть кастовая резня. А может, это дело рук индусских фундаменталистов, разозлившихся на то, что среди их братьев по вере живет монахиня-католичка. Могли быть и тамилы, и любая другая сепаратистская группировка, постоянно воюющая там. Они убили всех, доктор Айлз. Женщин, детей, двух медсестер из клиники… — Но Урсула выжила. — Потому что в ту ночь ее не было в деревне. Она уехала накануне, чтобы встретить груз с медикаментами в Хайдарабаде. Когда наутро она вернулась, на месте деревни было пепелище. Там уже трудились рабочие с местной фабрики, они искали живых, но так никого и не нашли. Даже домашних животных — кур, коз — всех вырезали, а трупы сожгли. Сестра Урсула упала в обморок, когда увидела обожженные тела, и доктору с фабрики пришлось поместить ее в свою больницу до приезда отца Дулина. Она была единственной из деревни Бара, кто выжил, доктор Айлз. Ей повезло. «Повезло, — подумала Маура. — Избежала одной резни, только чтобы вернуться домой, в аббатство Грейстоунз, и обнаружить, что Смерть не забыла ее. Что даже здесь не спрятаться от ее карающей руки». Взгляды Мэри Клемент и Мауры встретились. — Вы не найдете ничего постыдного в ее прошлом. Всю свою жизнь она служила во славу Господа. Оставьте в покое память о нашей сестре, доктор Айлз. Оставьте ее с миром. * * * Маура и Риццоли стояли возле здания, которое раньше было рестораном «Мама Кортина», и ветер ледяными струями полосовал их пальто. Маура впервые видела это место при дневном свете — улица заброшенных зданий с пустыми глазницами окон. — В чудное местечко вы меня привезли, — сказала Риццоли и посмотрела на выцветшую вывеску «Мама Кортина». — Вашу Джейн Доу здесь нашли? — Да, в мужском туалете. Она была мертва уже тридцать шесть часов, когда я осматривала ее. — И никаких зацепок для установления личности? Маура покачала головой. — Учитывая позднюю стадию болезни Гансена, велика вероятность того, что она недавно иммигрировала. Возможно, без документов. Риццоли плотнее закуталась в пальто. — «Бен-Гур», — пробормотала она. — Вот что мне вспоминается. Долина прокаженных. — «Бен-Гур» просто фильм. — Но болезнь-то реальна. Только подумать, что она делает с лицом, руками. — Да, калечит со страшной силой. Вот почему она наводила такой ужас на наших предков. От одного только вида прокаженного люди вопили как резаные. — Господи. Страшно подумать, что она была здесь, в Бостоне. — Риццоли содрогнулась. — Холодно. Давайте войдем внутрь. Они пошли по аллее, ступая по обледеневшей тропинке, протоптанной ботинками многочисленных служителей порядка. В этом мрачном колодце между зданиями было не так ветрено, зато заметно холоднее, а воздух, казалось, застыл в зловещей тишине. Лента оцепления болталась на двери бокового входа. Маура достала ключ и вставила его в висячий замок, но он никак не открывался. Она опустилась на корточки и попыталась просунуть ключ во врезной замок двери. — Почему у них отваливаются пальцы? — спросила Риццоли. — Что? — Ну, я про лепру. Почему они теряют пальцы? Она что, поражает кожу, как плотоядные бактерии? — Нет, разрушение происходит по-другому. Микробактерии лепры атакуют периферийные нервы, поэтому пальцы рук и ног теряют чувствительность. Ты просто не чувствуешь боли. Боль — наша система предупреждения, своеобразный механизм противодействия травме. Не испытывая боли, ты можешь случайно обварить палец в кипятке и не почувствовать ожога. Не почувствуешь, что на ноге у тебя вырос волдырь. Ты можешь травмировать конечности снова и снова, а это приводит к вторичным инфекциям. К гангрене, например. — Маура замолчала, испытывая раздражение из-за неподатливости замка. — Дайте я попробую. Маура отошла в сторону и с радостью сунула руки в карманы. Риццоли принялась возиться с ключом. — В бедных странах, — продолжала Маура, — крысы могут серьезно повредить кисти рук и ступни. Риццоли нахмурилась и взглянула на доктора. — Крысы? — Ночью, пока ты спишь, они забираются в постель и грызут пальцы рук и ног. — Серьезно? — А ты ничего не чувствуешь, потому что лепра лишила твою кожу чувствительности. Проснувшись утром, ты обнаруживаешь, что кончики пальцев исчезли. Остались лишь окровавленные култышки. Риццоли уставилась на нее, потом резко провернула ключ в замке. Замок щелкнул. Дверь приоткрылась, впуская серые тени в кромешную темноту. — Добро пожаловать к «Маме Кортине», — сказала Маура. Риццоли замерла на пороге и посветила вокруг себя фонариком. — Что-то там шевелится, — пробормотала она. — Крысы. — Давайте больше не будем про крыс. Маура включила свой фонарик и последовала за Риццоли в темноту, провонявшую прогорклым жиром. — Он протащил ее через эту комнату в столовую, — сказала Маура, освещая фонариком пол. — В пыли обнаружили следы волочения, возможно, оставленные каблуками ее туфель. Должно быть, он держал ее под мышкой и пятился назад. — Вряд ли у него было желание прикасаться к ней. — Я полагаю, он был в перчатках, поскольку отпечатков пальцев не обнаружено. — И все равно, он касался ее одежды. Вполне мог заразиться. — Вы рассуждаете, как наши предки. Думаете, одного прикосновения к прокаженному достаточно, чтобы самому заболеть? Лепра не такая уж и заразная. — Но ведь все равно можно подхватить ее. Вполне можно заразиться. — Да. — А потом нос и пальцы отвалятся. — Это все лечится. Антибиотиками. — Мне плевать, что это лечится, — сказала Риццоли, медленно продвигаясь по кухне. — Мы ведь говорим о проказе. Прямо как сюжет из Библии. Они прошли в столовую. Риццоли очертила фонариком круг, и по краям комнаты высветились стулья. Хотя паразитов и не было видно, слышалось их шуршание. Темнота была живой. — Куда дальше? — спросила Риццоли. Ее голос уже опустился до шепота, как будто они находились на вражеской территории. — Идите вперед. Справа будет коридор. Лучи их фонариков скользили по полу. Следы волочения уже были полностью затерты подошвами криминалистов, которых здесь побывало предостаточно. В ту ночь, когда Маура прибыла на место преступления, ее встретили детективы Кроу и Слипер, и на подходе уже были бригады экспертов и техников. Тогда здесь не было страшно. А сейчас она ловила себя на том, что ей трудно дышать. Она старалась держаться поближе к Риццоли, сознавая, что со спины ее никто не прикрывает. Она чувствовала, как по коже бегут мурашки, и чутко прислушивалась к любым шорохам и звукам. Риццоли остановилась, посветив фонариком вправо. — Этот коридор? — Туалет в самом конце. Риццоли двинулась вперед, луч ее фонарика дергался от одной стены к другой. У последней двери она остановилась, словно предчувствуя, что зрелище предстоит неприятное. Она осветила помещение и уставилась на следы крови на кафельном полу. Луч скользнул по стенам, выхватывая перегородки, фарфоровые писсуары и покрытые ржавчиной раковины. Потом снова опустился на пол, словно его магнитом притягивало к тому месту, где лежал труп. Место смерти обладает магией притяжения. И еще долго после того, как труп вывезут и соскоблят следы крови, оно хранит память о происшедшем. Хранит эхо криков, томительный запах страха. Словно черная дыра оно затягивает в свою орбиту живых, которые не в силах отвернуться, побороть искушение заглянуть в ад. Риццоли опустилась на корточки, чтобы рассмотреть забрызганные кровью плитки. — Выстрел был чистым, прямо в сердце, — сказала Маура, устраиваясь рядом. — Перикардиальная тампонада, приведшая к мгновенной остановке сердца. Вот почему так мало крови на полу. Сердце перестало биться, кровообращение остановилось. Ампутацию он проводил уже на трупе. Они замолчали, уставившись на бурые пятна. Здесь, в ванной, не было окон. Свет отсюда не проникал на улицу. У того, кто орудовал ножом, было достаточно времени, и он мог спокойно заниматься расчленением. Не нужно было подавлять крики жертвы, опасаться, что кто-то войдет в это заброшенное здание. Он мог резать в свое удовольствие, кромсая кожу и суставы, чтобы забрать свой трофей.