Для человека непосвященного название болезни звучало бы вполне безобидно. Но у этого недуга есть и другое название, в котором слышится эхо ужаса из далеких времен, — лепра. Оно наполняет мысли образами средневековых прокаженных с закрытыми лицами и в черных одеждах, гонимых и несчастных, вымаливающих милостыню. У них на груди позвякивали колокольчики, предупреждавшие неосмотрительных горожан о приближении чудовища. А эти чудовища были всего лишь жертвами микроскопического захватчика — микробактерии лепры, медленно растущего внутриклеточного паразита, который, размножаясь, калечит организм и покрывает кожу уродливыми наростами. Он разрушает нервные окончания кистей и стоп, так что жертва перестает чувствовать боль, не реагирует на раны и ушибы, а потому конечности становятся особенно уязвимыми для ожогов, травм и инфекций. С течением лет заболевание приобретает все более зловещий характер. Наросты утолщаются, нос проваливается. Пальцы рук и ног, постоянно травмируемые, просто-напросто исчезают. И когда мученик в конце концов умирал, его не хоронили на церковном кладбище, а выдворяли за пределы его ограды. Даже после смерти прокаженный оставался изгоем. — Пациент в поздней стадии этого заболевания — вещь для Штатов неслыханная, — сказала доктор Коули. — Современная медицина способна остановить болезнь задолго до того, как она обезобразит пациента. Комбинированная лекарственная терапия может вылечить даже самые тяжелые случаи лепроматозной лепры. — Я полагаю, эту женщину лечили, — заметила Маура, — поскольку я не обнаружила активных бактерий при исследовании биопсийного материала. — Да, но совершенно очевидно, что с лечением запоздали. Посмотрите, как она изуродована: беззубая, с разрушенными лицевыми костями. Она была инфицирована довольно давно, возможно, не один десяток лет, прежде чем ее начали лечить. — Даже самый бедный пациент в этой стране смог бы лечиться. — По крайней мере я на это надеюсь. Потому что болезнь Гансена — это уже общенациональная проблема. — Тогда остается предположить, что женщина была иммигранткой. Коули кивнула. — Эта болезнь еще встречается среди сельского населения в некоторых странах мира. Большинство случаев зарегистрировано только в пяти государствах. — В каких? — Бразилия и Бангладеш, Индонезия и Мьянма. И конечно, Индия. Доктор Коули вернула череп на полку, потом собрала со стола фотографии и сложила их в стопку. Но Маура не следила за ее движениями. Она пристально смотрела на рентгеновский снимок Крысиной леди и думала о другой жертве, другом месте преступления. О крови, пролитой под распятием. «Индия, — думала она. — Сестра Урсула работала в Индии». * * * Аббатство Грейстоунз казалось еще более холодным и унылым, когда сразу после визита в Гарвард Маура вновь ступила за его ворота. Старенькая сестра Изабель вела ее через двор, зимние сапоги от «Л.Л. Бин» нелепо выглядывали из-под подола черного монашеского платья. Когда мороз крепчает, даже монахини вынуждены прибегать к спасительному гортексу. Сестра Изабель провела Мауру в пустой кабинет аббатисы, после чего растворилась в темном коридоре, и топот ее сапог вскоре стих. Маура коснулась чугунного радиатора, стоявшего рядом; он был холодным. Она не стала снимать пальто. Прошло много времени, и она уже начала подумывать, что про нее просто забыли. Видимо, пока сестра Изабель шаркала по коридору, приезд Мауры постепенно стерся из ее памяти. Прислушиваясь к поскрипыванию половиц и дверей старого здания, к порывам ветра за окном, Маура представляла себе, каково провести жизнь под этой крышей. Годы тишины и молитв, неизменных ритуалов. Возможно, в этом и есть утешение, подумала она. Встаешь на рассвете и точно знаешь, как будет прожит день. Никаких сюрпризов, никаких страданий. Встаешь с постели и надеваешь все ту же одежду, становишься на колени и читаешь все те же молитвы, идешь по тем же тусклым коридорам на завтрак. За монастырскими стенами женские юбки меняют свою длину от мини до макси, автомобили могут приобретать новые формы и цвета, а на экранах одно созвездие актеров будет сменяться другим. Но здесь, в этих стенах, традиции останутся незыблемыми, даже если твое тело потеряет упругость, а руки начнут трястись, разве что звуков в мире поубавится, по мере того как ослабеет твой слух. Покой, подумала Маура. Умиротворение. Да, ради этого можно было покинуть мир, эти мотивы ей были понятны. Она не услышала, как пришла Мэри Клемент, и с удивлением обнаружила, что аббатиса стоит в дверях и смотрит на нее. — Мать-настоятельница. — Я так понимаю, у вас возникли новые вопросы? — Это касается сестры Урсулы. Мэри Клемент вплыла в комнату и села за свой стол. Зимняя стужа даже ее заставила утеплиться: из-под ее монашеского покрывала выглядывал серый шерстяной свитер с вышивкой в виде белых котят. Она сложила руки на столе и устремила на Мауру тяжелый взгляд. Это было совсем не то дружеское выражение лица, с которым аббатиса приветствовала ее в день первого знакомства. — Вы сделали все, чтобы внести беспорядок в нашу жизнь. Вы разрушили светлую память о сестре Камилле. А теперь хотите проделать все это с сестрой Урсулой? — Ей бы наверняка хотелось, чтобы мы нашли того, кто на нее напал. — И какие, по-вашему, страшные тайны она хранит? В каких грехах вы пытаетесь уличить ее, доктор Айлз? — Совсем не обязательно речь пойдет о грехах. — Всего несколько дней назад вас интересовала только Камилла. — И, возможно, это отвлекло нас от более пристального изучения жизни сестры Урсулы. — Вы не найдете в ней никаких скандалов. — Я и не ищу скандалов. Мне нужно знать мотив убийцы. — Зачем лишать жизни шестидесятивосьмилетнюю монахиню? — Мэри Клемент покачала головой. — Не могу представить никакого рационального мотива. — Вы говорили, что сестра Урсула работала в заграничной миссии. В Индии. Внезапная перемена темы разговора, казалось, удивила Мэри Клемент. Она откинулась на спинку кресла. — Какое это имеет отношение к делу? — Расскажите мне поподробнее о ее жизни в Индии. — Даже не представляю, что именно вам хочется узнать. — Она была медсестрой? — Да. Она работала в маленькой деревушке неподалеку от Хайдарабада. Пробыла там около пяти лет. — И вернулась в Грейстоунз год назад? — В январе. — Она рассказывала что-то о своей работе? — Нет. — Она пробыла пять лет за границей и никогда не делилась своими впечатлениями? — У нас здесь ценится молчание, а не праздная болтовня. — Вряд ли можно считать праздной болтовней рассказ о заграничной миссии. — Вы когда-нибудь жили за границей, доктор Айлз? Я имею в виду, не в шикарном туристическом отеле, где горничные меняют простыни каждый день. Я говорю о деревнях, где нечистоты стекают прямо на улицу, а дети умирают от холеры. Ее впечатления о тамошней жизни были малоприятной темой для разговоров. — Вы говорили, что там, в Индии, произошло какое-то страшное событие. Деревня, где она работала, подверглась жестокому нападению. Аббатиса уставилась на свои руки, шершавые и покрасневшие. — Мать-настоятельница, — напомнила о себе Маура. — Я не знаю всей истории. Она никогда не рассказывала мне. То немногое, что мне известно, я услышала от отца Дулина. — Кто это? — Он служит в митрополии в Хайдарабаде. Когда все это случилось, он позвонил мне из Индии и сообщил, что сестра Урсула возвращается в Грейстоунз. Что она хочет вернуться к монастырской жизни. Разумеется, мы с удовольствием приняли ее обратно. Ведь это ее дом. Естественно, только здесь она могла найти утешение после… — После чего, мать-настоятельница? — После резни в деревне Бара. Стекла вдруг задрожали от порыва ветра. День полностью утратил свои краски, оставив только серый цвет. — Там она работала? — спросила Маура. Мэри Клемент кивнула. — Деревня была настолько бедной, что там не было ни телефона, ни электричества. Около сотни жителей, но мало кто из чужих осмеливался туда наведываться. Вот такую жизнь выбрала наша сестра — служить самым обездоленным на земле. Маура вспомнила вскрытие Крысиной леди. Ее череп, деформированный болезнью. И тихо произнесла: — В этой деревне жили прокаженные. Мэри Клемент кивнула. — В Индии их считают самыми нечистыми. Их презирают и боятся. Изгоняют из семей. Они живут в специальных деревнях, где могут спрятаться от мира, где им не приходится скрывать свои лица. Там все вокруг одинаково уродливы. — Она посмотрела на Мауру. — Но даже это не уберегло их от нападения. Деревни Бара больше не существует.