– Это очень дорогой подарок, светлейший муж, – пробормотал он. – У нас, в империи, – целое состояние… – Здесь – тоже, – усмехнулся Духарев, который, естественно, знал, сколько стоят меха в Византии, если продавать их на свободном рынке, а не по фиксированным ценам на подворье близ монастыря Святого Мамы близ Константинополя, отведенного русам по договору. – Считай это дружеским подарком. Мелентий поклонился и произнес торжественно: – Ты мог бы считать меня своим верным другом, светлейший муж, только за то, что спас нам жизнь. Такая великая щедрость излишня! – и попытался снять подарок. Но Духарев не позволил. – Нет уж! – заявил он. – У нас дареного не возвращают. – Зато у вас принято отдариваться, – сказал Мелентий. – А мне – нечем. – Поедешь со мной на ловитвы! – заявил Духарев. – Это и будет твоей отдаркой. Уверяю: в такой шубе ты ни за что не замерзнешь, а с моими воинами к нам ни один разбойник не сунется. Ни степной, ни лесной. Тут он малость ошибся, но выяснилось это только через пару недель. Глава пятая, в которой мирное путешествие заканчивается кровавой сечей Выехали через два дня. Сладислава тоже захотела повидать сына, и ей надо было закончить домашние дела, отдать нужные распоряжения… За старшего в доме оставался Рёрех, но он так, для общего пригляду. Слада больше доверяла ключнице Марфе, немолодой уже вдове-христианке с Подола, у которой несколько лет назад сварожичи сожгли дом. Хорошо, ее и детей не тронули. Слада Марфу сначала просто приютила, взявши в рядные холопки, а потом, увидев, что баба толковая, стала приучать к руководству дворней. «Ей бы к старательности еще и властности немного», – жаловалась Сладислава мужу. В общем, роль главы рода – Рёреху. Дворню – Марфе, а торговые дела – приказчику Кузьме, тому, что владел и ромейским, и латинским письмом, да и сам был не дурак, в торговле ловок. Оставили на всякий случай десяток дружинных и отбыли. Выехали комфортно: с восемью санями, везшими зимние шатры на всех, припасы, подарки и Сладиславу. Было в санях и лишнее место: ежели занедужит кто или просто устанет. До Улича путь не то чтобы далек, но и не близок. Погода стояла солнечная, умеренно морозная. Зимник вдоль Днепра был накатан, сани скользили легко, дружина шла тоже свободно, не сторожась. Посланник ромейский взбодрился. Хоть и был укутан в шубу до глаз, но глаза были – веселые. На ночь ставили шатры, варили кулеш со свежатиной, добытой духаревскими гриднями. А то и рыбой баловались: вои пробивали полыньи и ставили на ночь сети, которые поутру редко были пустыми. Чтобы прокормить почти сто человек: гридь да челядь – еды требуется немало. Да еще лошадкам корм нужен. Сено брали у поселян: где за деньги, а где и так, если Духарев не успевал уследить. Гридь смотрела на смердов как на овец. Кто ж овцам за шерсть платит? Сложнее стало, когда пришлось свернуть с большой дороги на малую, что вела в уличские земли. Теперь всадники шли уже не вольно, а попарно, а сани кое-где приходилось гуртом перетаскивать через могучие коренья. Лес здесь был частый и густой. Не такие великаны, как на севере, но деревья тоже немаленькие. Встречались и дубы. Иные – с мелкими приношениями. Дуб – дерево священное. Хорошо хоть погода радовала. Ни снегопада, ни метели, ни вьюги. Посыплет иногда мелким пухом с неба, и всё. Но однажды ночью Духареву приснился дурной сон. Лесная заснеженная поляна, полная луна, огромная, яркая, а на испятнанном черным снегу – побитые гридни. Его гридни. Почему-то без броней и одетые не по-зимнему… Тут Сергей и проснулся. Сел, осторожно выпроставшись из-под медвежьего одеяла, огляделся. В шатре все спали: Слада, челядинка-служанка, ромей под дареной шубой… Снаружи всё тихо было. Но воевода всё-таки выглянул… Нет, действительно тихо. Караульный у шатра, караульные по границам лагеря. Бдят. Глянул и на луну. Луна была похожа на ту, что во сне. Только не целая, а со щербиной на боку. Сергей попытался припомнить: в убыли она сейчас или в прибыли. Не вспомнил. Кажется, прибывает… Воевода вернулся в шатер, осторожно, чтоб не разбудить жену, залез в тепло, под шкуру. Ведовской дар теперь редко посещал Духарева, так что сон вряд ли был вещим. Или – был? Утром, после того как тронулись, Сергей спросил у Развая: – Скажи мне, сотник, луна нынче убывает или прибывает? – Прибывает, – не раздумывая, ответил варяг. – Завтрашней ночью в полную силу войдет. – Ага… – Духарев подумал немного и распорядился: – Дозоры усилить. Брони вздеть, но шубы поверх накинуть. Чтоб железом не светили. Пошлешь двоих с заводными к уличскому князю, пусть известят: «Отец в гости едет. Встречай». Надежных пошли. Таких, чтоб опасность нюхом чуяли! – А ты, воевода, что? Чуешь? – насторожился Развай. – Наверняка не знаю, но… лучше поберечься. – Ой, не думаю я, батька, что на нас кто рискнет наехать! – беспечно заявил Развай. – Это ж какие наглые разбойники должны быть, чтоб на малую сотню гриди налететь? – А ты не думай, – холодно произнес Духарев. – Ты делай. – Сделаем, батька! – пообещал сотник и умчался отдавать распоряжения. Непохоже, что он принял опасения воеводы всерьез, но это – наплевать. Сделает всё как следует. И сделал. Даже на «обеденной» остановке, без всякого напоминания Духарева, Развай организовал дополнительную охрану. И дозор вперед отправил… Ничего не случилось. Даже чужого взгляда Сергей за весь день не ощутил ни разу. Хотя не факт, что не было. Когда вокруг столько народу, сосредоточиться трудно. А самому в дозор уехать как-то неавторитетно. Да и дружинников обижать недоверием не хотелось. Вечером, когда встали лагерем (поляну выбрали побольше), Духарев распорядился ставить сани полукольцом, а лошадей привязать поблизости. А когда ложились спать, велел всем спать в бронях. Дружина не роптала. Есть опасность, нет опасности – воевода сказал, они сделали. Луны на небе не было. Еще не взошла. – Дозоры удвоить, – велел Духарев. – Костры потушить. Бдить. Луна когда взойдет? – К третьей страже, – не раздумывая, ответил сотник. – Третью стражу примешь сам. И меня разбудишь. – Понял, батька. Серьезность воеводы сделала свое дело: Развай проникся. – Что, светлейший Сергий, нам кто-то угрожает? – поинтересовался Мелентий. – Может – да, а может, и нет, – неопределенно ответил Духарев. – Неспокойно мне что-то. Лучше поберечься. Уснул – как в черную дыру упал. Сразу и без сновидений. Проснулся от легкого прикосновения. – Время, батька… Снаружи было тихо, только лошади перетаптывались, да какая-то ночная птица протяжно ухала. Луна только-только показалась над верхушками деревьев. Большая, дымчатая… Духарев втянул носом воздух, прислушался… Ничего. Может, зря всполошился? – Лошадки волнуются, – вдруг сказал Развай. – Чуют кого-то. Может, волки? – Может, и волки, – пробормотал Духарев. – Сотник! Поднимай гридь. Только пусть до времени в шатрах сидят, не показываются. Теперь он был уверен: враг недалеко. Вопрос: что за враг? И сколько их? Размышляя, Духарев накинул тетиву. Открыл крышку колчана… Не было печали, так с ведьмой повенчали. Еще бы дня два – и были бы в Уличе. И леса эти… Теснота, видимость – пятьдесят метров. То ли дело – степь. Хотя в степи сейчас снегу – по пояс. А то и по грудь. А что это там мелькнуло, беленькое на черном фоне? Духарев вскинул лук. Звонко щелкнула тетива… И – короткий вопль. Есть попадание! Тотчас всё пространство на лесной опушке заполнилось людьми. Запели-заверещали стрелы… Быстрый взгляд вокруг: нет, атака только с одной стороны. На то и рассчитывал Сергей, выстраивая сани полмесяцем. Духарев прижался к стенке шатра, чтоб не отсвечивать, и пошел метать по две стрелы сразу. Нападающие бежали так густо, что и целиться не надо. Не вои, а мужичье какое-то… Но как много. Всё валят и валят. Воевода сорвал с пояса рог. Затрубил: «К бою!» Из шатров выскочили гридни, выстроились в две линии, прикрываясь щитами. Третья линия – отроки, у которых и бронь поплоше и опыта меньше, – встали за спинами своих, меча стрелы навесом.