– Август и Автократор повелел мне передать тебе скромные дары. Жаль, что не всё я сумел довезти, многое осталось в снегах твоей суровой земли. Прости мне сие, хакан и великий князь! Владимир кивнул благосклонно. Прощаю. Давай тащи, что осталось. Даров было и впрямь немного. Но – хороши. Оружие, дорогая конская сбруя, одежды шелковые, мужские и женские, сосуды серебряные и стеклянные… Князю понравилось. Поблагодарил вежливо. Но начать разговор о делах послу не дал. Пригласил к столу. Кушали культурно. Молодежи не было. Бояре, старшая гридь, отдельно – женщины. «Официальные» жены Владимира: Рогнеда, Айша, дочь булгарского эмира, Малфрида, княжна богемская. Наталии, доставшейся князю «в наследство» от брата Ярополка, не было. Рогнеда – старшая, водимая. Ниже сидели жены боярские, в том числе и Сергеева Сладислава. Возглашали тосты. За здравие. За военные успехи. Обычный набор. Посол, усаженный с почетом – сразу после Духарева, который, в свою очередь, сидел рядом с Добрыней, чувствовал себя неспокойно. Кормили-поили его с золота. Намек? Или у великого князя этого металла – пруд пруди? Посол склонялся к последнему: с золота кушали многие за княжьим столом. Духарев глядел и радовался. Вот тебе, дипломат византийский! Ломай головенку: как купить того, у кого всё есть? Нет, купить-то можно, но – ценник? В этот день никаких переговоров не было. А на следующий великий князь пригласил Духарева к себе. Кроме Владимира в его любимом месте для тайных переговоров – небольшой горнице на самом верху терема, присутствовали еще двое. Дядька и пестун князя воевода Добрыня. И личный телохранитель Владимира Габдулла Шемаханский. Со времен булгарского похода – холоп и цепной пес великого князя. А также его спарринг-партнер по фехтованию. Оружием Габдулла владел виртуозно. Бился и пеше, и конно, из лука за двести шагов стрелу в тыкву вгонял. Обоерукий, как многие варяги, в том числе и сам Владимир, шемаханец был настолько опасным противником, что почти играючи сумел победить духаревского сына Богуслава. Габдулла достался Владимиру по праву клинка. Сам Габдулла, его доспехи, конь… Всё, что было на воине из Шемахи во время поединка, в котором и сразил его великий князь. К чести булгар, они очень старались выкупить своего единоверца. Сам эмир булгарский ходатайствовал. Владимир не согласился. Причина, по которой он пощадил воина бохмичи[14], его потрясающее сходство с убитым братом Ярополком, не позволила князю так просто расстаться с мастером-поединщиком. Так что отбывал Владимир из Волжской Булгарии не только с богатым выкупом и еще одной женой – дочерью эмира булгарского (впрочем, дочерей у эмира было – как грязи, десятка три – не жалко!), но и с новым гриднем, принесшим ему роту[15] на верность по всем исламским правилам. А куда деться? Выбор у Габдуллы был невелик: или на собственном добром коне, в доспехах и при оружии, или – в цепи полонянников, за которых булгары не стали платить выкуп. Габдулла очень интересовал Духарева. В первую очередь из-за внешности. Откуда взялось подобное сходство? Шутка Создателя? Он даже пытался поговорить с шемаханцем, но тот не выразил желания. Трудно сказать почему, но Габдулла относился к варягам с подчеркнутой враждебностью, причины которой никто не знал. Исключение делалось только для великого князя. С ним шемаханец был подчеркнуто вежлив и повиновался безукоризненно. Княжий отрок быстро и ловко наполнил чары: Владимиру – пиво, Добрыне – мёду, Духареву – вина. Налил – и испарился. – Что скажешь, воевода? – нетерпеливо произнес великий князь. – Скажу: момент удачный, – ответил Сергей Иванович. – Василию очень нужна твоя помощь. – Мои воины, – уточнил Владимир. – Именно так. Дела у него – кислые. Два старых ворога, которых он стравил восемь лет назад, ныне сговорились и пошли на него. Причем для того, чтобы создать василевсу трудности, хватило бы одного – Варды Фоки. Не буду докучать тебе подробностями, пока это ни к чему, но, думаю, уже пол-Византии присягнуло новому императору. – Он может взять Константинополь? – спросил Добрыня. – Слыхал я – стены у него – выше самых высоких деревьев… – Верно, стены могучие. Но крепость стен – в крепости тех, кто внутри. Варда и брать их не будет. Обложит город со всех сторон, лишит народ продовольствия, заставит поголодать – городские ворота сами откроются. А может, и до голода дело не дойдет. У Варды Фоки в Константинополе много родичей и друзей, человек он знатный и славный. И его союзник, Варда Склир, тоже в империи непоследний человек. – Они что же, родичи? – спросил Владимир. – Примерно как волк и волкодав, – ответил Сергей. – То, что оба Варды, – не значит ничего. Склир – родич прежнего императора, Цимисхия. Со Склиром мы схватились во Фракии, когда твой отец брал там виру с ромеев. Отличный военачальник, надо признать. А Варда Фока – племянник другого императора, Никифора Фоки. Помог твоему отцу в свое время. – Это как же? – удивился князь. – Очень вовремя поднял восстание против Цимисхия. Кабы не он, Цимисхий, может, и не согласился на такой хороший для нас договор. А восстание Варды Фоки Склир как раз и подавил. А потом, при Василии, уже Склир поднял восстание, и тогда его побил Варда Фока. А теперь они – вместе. Варда Фока назвал себя императором, а Склир у него в союзниках. Без помощи Василию с ними не совладать. – Ну и ладно, – пробасил Добрыня. – Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим! – Империя большая, – заметил Духарев. – Врагов у нее много. Но вот беда – от нас далеко. Другие народы куда ближе. Они первыми свой кусок и откусят. Нам не слабые ромеи нужны, а такие, чтоб у нас с ними правильная торговля шла. – Тебе бы всё торговать, – проворчал Добрыня укоризненно. – Не я один с ними торгую, – возразил Духарев. – Да и что толку грабить, если потом всё добытое ромеям же спустим? Но не о том речь. Если Варда Фока сядет в Константинополе, нам с того пользы никакой. Полководец он сильный, воинственный. Где другой откупится, этот ударит. – А Василий? – спросил князь. – О нем мало знаю. Но больших побед за ним не числится. Мятеж Склира не он подавил, а Варда Фока. Решил с булгарами дунайскими повоевать – был бит. Удирал оттуда, хвост поджавши. Так что, думаю, нам прямая выгода помочь Василию. Заплатит он хорошо. И обязан нам будет. – А я на дочери его женюсь, – заявил Владимир, уже привыкший к тому, что все мирные договоры с ним закрепляются узами брака. – Есть у него дочь красивая, воевода? Духарев пожал плечами: – Дочери императорской крови в Большом императорском дворце найдутся, а вот о красоте их мне не ведомо. – А если Василия побьют? – спросил Добрыня. – И воев наших – вместе с ним? Тут уж пожал плечами Владимир. Кого боги любят – тому и победа. Зачем гадать? Но спросил напрямик: – Ты против, дядя? – Не то что против… – задумчиво молвил Добрыня. – Но я б еще подумал. – Торопиться некуда, – сказал Духарев. – Этот Мелентий нашей зимой так напуган, что будет сидеть в Киеве до весны. – Но он мог бы не сам идти, а послать кого, – справедливо заметил Добрыня. – Мог бы, – согласился Владимир. – Нам то что? Согласимся мы дать воев – всё равно, пока Днепр не вскроется, не пойдем. Не согласимся – так и вовсе торопиться некуда. – Разумно, – кивнул Добрыня. И, погладив бороду, стрельнул насмешливым взглядом в сторону Духарева: – Хороший мёд должен выстояться. Тогда и цена на него другая будет. На том и порешили. Следующим утром князь Владимир с дружиной отправились на полюдье. А днем в дом Духарева заявились посол Мелентий и ромейский старшина Кирилл Спат. – Мы слышали, хакан Владимир покинул Киев? – после обмена традиционными приветствиями спросил Кирилл. – Да, уехал на полюдье, – подтвердил Духарев. И пояснил: – Это сбор дани. – Сам, лично? – удивился Мелентий. – Такая традиция. И дед его ездил, и отец. Забрать дань, что свезли на погосты, рассудить давние споры… Еще пиры, ловитвы. Это совсем не так скучно, как кажется. И дружину содержать легче. Пока она в Киеве, то кормится из княжьих запасов, а когда в другом городе гостит – из городских. Хотя сейчас это уже не так важно, как при его деде, Игоре. Теперь у князя дружина большая и по всей большой земле рассредоточена. Границы держит, в городах за порядком следит, а бывает, и пощиплет кого, – тут Духарев лукаво улыбнулся. – Воинам, особенно молодым, без дела скучно. – И долго это… полюдье длится? – мрачно спросил посол. – Когда как. Бывает – месяц. А бывает, и до самой весны. – Плохо. – Мелентий какое-то время помолчал, потом спросил осторожно: – Светлейший муж, как думаешь: то, что хакан меня не принял, это – дурной знак? Сергей засмеялся как можно естественнее. Хлопнул панибратски, как старший – младшего, посла по плечу: – Не обижайся, Мелентий, Владимир и думать забыл о тебе и твоем посольстве. Мало ли к нему послов приезжает… Подарки ему понравились, так что он непременно примет тебя еще раз. А нет, так я походатайствую. – Сердечно благодарю тебя, светлейший муж! Верь мне: Автократору непременно сообщат о твоем участии! Духарев махнул рукой: – Не стоит благодарности! Я помогаю империи. Разве это не мой долг – быть ее мечом?[16] Скажи мне, Мелентий, а не хочешь ли ты сам съездить на ловитвы? Мой старший сын, князь уличский, давно меня звал. Составишь компанию? Тонкое лицо посла выразило глубокое сомнение. Не хотелось ему никуда ехать. С другой стороны, он не мог обидеть хозяина отказом. Сергей снова засмеялся. – Вижу: боишься ты нашей зимы. Не бойся. У меня есть хорошее средство от мороза. Погоди! Он на пару минут покинул гостей и вернулся уже с большущим свертком в руках. – Встань, Мелентий! – велел он и освободил содержимое свертка – роскошную лисью шубу. И тут же накинул послу на плечи. – Чуть велика, – заметил он, оглядев результат, – но больше не меньше. Носи, мандатор, дарю! Посол порозовел.