— Где Шэрон? — снова спросил док. — Она с детьми и Люсиной. Все в порядке. Ребята начали паковаться на случай, если придется переезжать, но Джеб говорит, что это маловероятно. Док выдохнул, медленно подошел к столу и облокотился на него, тяжело дыша, словно только что пробежал стометровку. — Значит, ничего нового, — пробормотал он. — Угу. Но на несколько дней придется залечь, — предупредил Брандт. Его взгляд снова шарил по комнате, то и дело возвращаясь ко мне. — Есть под рукой веревка? — Брандт сдернул простыню с незанятой койки и теперь вертел ее в руках. — Веревка? — непонимающе отозвался док. — Для паразитки. Кайл велел ее связать. По моему телу прокатилась судорога; я непроизвольно сжала пальцы Уолтера, и он захныкал. Я постаралась расслабить мышцы, не спуская глаз с сурового лица Брандта. Тот выжидающе смотрел на дока. — Ты явился сюда, чтобы связать Анни? — жестко спросил доктор. — А с какой стати вы решили, что это понадобится? — Ладно тебе, док, не дури. У тебя тут полно трещин в потолке и металлических поверхностей. — Брандт указал на шкаф у дальней стены. — Стоит тебе на минуту отвлечься, и эта тварь подаст сигнал Ищейке. Я едва не задохнулась от обиды и с громким шумом втянула воздух. — Видишь? — оживился Брандт. — Расстроилась, что ее план разгадали. Я готова была погибнуть в пустыне, лишь бы скрыться от неумолимого взгляда выпученных глаз моей Ищейки, а Брандт считает, что я приведу ее сюда, погублю Джейми, Джареда, Джеба, Иена… Я чуть не поперхнулась. — Ступай, Брандт, — ледяным тоном заявил док. — Я присмотрю за Анни. Брандт разозлился: — Да что с вами, ребята? С тобой, с Иеном, с Труди, с остальными? Загипнотизировала она вас, что ли? Если б не ваши глаза, я бы подумал… — Ступай и думай, сколько тебе влезет. Только, желательно, где-нибудь подальше отсюда. Брандт мотнул головой. — Что приказано, то и делаю. Док скрестил руки на груди и встал между мной и Брандтом. — Ты к ней не прикоснешься. Вдали затарахтели, приближаясь, лопасти вертолета. Мы замерли и затаили дыхание, дожидаясь, пока стихнет гул. Наконец звук вертолета умолк. Брандт еще раз покачал головой, подошел к столу дока, передвинул стул к стене возле шкафа и плюхнулся на сиденье всем весом. Металлические ножки заскрежетали о камень. Брандт нагнулся вперед, положил руки на колени и уставился на меня, как стервятник, который дожидается последнего вздоха умирающей жертвы. Доктор стиснул челюсти. — Глэдис, — пробормотал Уолтер, выныривая из полудремы. — Ты здесь. Под неотрывным взглядом Брандта я осторожно погладила пальцы умирающего. Уолтер затуманенным взглядом всматривался мне в лицо, видя несуществующие черты. — Больно, Глэдис. Так больно. — Знаю, — прошептала я. — Док? — Доктор уже стоял рядом с бренди наготове. — Открой рот, Уолтер. Где-то вдали — и в то же время слишком близко — затарахтел вертолет. Док вздрогнул, и бренди пролилось мне на руку. Это был ужасный день, худший день моей жизни на этой планете: хуже, чем первый день в пещерах и даже хуже, чем последний знойный день в раскаленной пустыне в ожидании смерти. Вертолет все кружил и кружил. Иногда наступала тишина, и казалось, что кошмар закончился. Но звук неумолимо возвращался, и перед глазами вставало упрямое лицо Ищейки, глаза навыкате, прочесывающие пустыню в поисках малейших признаков человеческого присутствия. Я попыталась отогнать навязчивый образ и сосредоточилась на воспоминаниях о бесцветном однообразном пейзаже пустыни, словно мои мысли могли передаться Ищейке, нагнать тоску и заставить улететь. Брандт не сводил с меня подозрительного взгляда. Я все время его чувствовала, хотя почти не смотрела на Брандта. Иен вернулся, принес одновременно и завтрак, и обед. Стало чуть легче. Иен перепачкался, пока упаковывал вещи, готовясь к эвакуации — что бы это ни означало. Куда им было податься? Брандт в двух словах объяснил, зачем пришел. Иен так разозлился, что стал похож на Кайла. Он притащил еще одну койку и сел рядом со мной, заслонив меня от Брандта. И вертолет, и Брандта с его недоверием можно было вытерпеть. В обычный день — если он еще когда-нибудь настанет, обычный день, — любая из этих двух неприятностей доставила бы мне невообразимые мучения. Сегодня же они не значили ничего. К полудню док споил Уолтеру остатки бренди. Почти сразу после этого Уолтер начал ворочаться, стонать и задыхаться. Его пальцы сдавили мои, оставляя синяки, а едва я убирала руку, стоны переходили в пронзительный крик. Один раз я улизнула в туалет; Брандт увязался следом, и Иен, соответственно, тоже. Всю дорогу я почти бежала, но к нашему возвращению стоны Уолтера превратились в звериный вой. Док осунулся от переживаний. Как только я заговорила с Уолтером, он затих — решил, что жена рядом. Это была невинная ложь, ложь во спасение. Брандт раздраженно фыркнул, но злость его ничего не значила. Рядом с болью, которую испытывал Уолтер, меркло все. Уолтер корчился и стонал, а Брандт метался из угла в угол в другом конце комнаты, не находя себе места. К вечеру в лазарет заглянул Джейми, принес еды на четверых. Я побыстрее отправила его с Иеном ужинать на кухню, но предварительно взяла с Иена обещание, что ночью он останется с Джейми, чтобы тот тайком не прокрался сюда. Уолтер заворочался и душераздирающе закричал — похоже, случайно задел сломанную кость. Мне не хотелось, чтобы эта ночь навеки врезалась в память Джейми, потому что в нашей с доком памяти боль Уолтера словно выжгли каленым железом. Возможно, и в памяти Брандта тоже, хотя он и старался отгородиться от криков умирающего, заткнув уши и насвистывая неразборчивую мелодию. Док же не пытался отстраниться; напротив, он страдал вместе с Уолтером. Крики боли прокладывали на лице врача глубокие борозды, похожие на следы от когтей. Как ни странно, оказалось, что люди, и в частности доктор, способны на подобное сопереживание. В ту ночь я взглянула на дока другими глазами: его сочувствие было так велико, что сердце обливалось кровью. Доктор пропускал через себя чужую боль, и невозможно было представить, что он способен на жестокость. Язык не поворачивался назвать его палачом. Я постаралась вспомнить, на чем основывались мои догадки — как я могла его винить? Должно быть, я просто ошиблась от испуга. После этой кошмарной ночи я больше никогда не усомнюсь в доке! Впрочем, лазарет пугал меня по-прежнему. Наконец скрылись последние лучи солнца, и вертолет исчез. Мы сидели в темноте, не решаясь зажечь даже тусклый голубой свет, не в силах поверить, что опасность миновала. Первым это признал Брандт: по видимому, его уже тошнило от лазарета. — Похоже, сдалась, — пробормотал он, пробираясь к выходу. — Ночью ничего не видно. Пошел я… только прихвачу лампу, чтобы тварь до нее не добралась. Док не ответил и даже не посмотрел в его сторону. — Помоги мне, Глэдис, сделай так, чтобы эта боль прошла! — умолял меня Уолтер, стискивая мне руку. Я осторожно вытирала пот с его лица. Время словно остановилось — казалось, что ночь никогда не кончится. Уолтер кричал все чаще и страшнее. Мелани улизнула, понимая, что ничем не сможет помочь. Я бы тоже спряталась, но Уолтер нуждался во мне. Я осталась наедине с собой, как когда-то мечтала, но мне было очень одиноко. Сквозь высокие трещины в потолке стал проникать тусклый серый свет. Я то дремала, то выныривала из сна, разбуженная стонами и вскриками Уолтера. Рядом похрапывал док. Я была рада, что он хоть ненадолго отключился. Я пыталась успокоить Уолтера, бормоча в полусне слова утешения. — Я с тобой, рядом, — повторяла я снова и снова, всякий раз как он звал жену. — Ш-ш-ш, все в порядке. — Слова утратили смысл, но все-таки они помогали: мой голос, казалось, успокаивал Уолтера. Крики и стоны умирающего заглушили приход Джареда. Джаред долго смотрел, как я сижу у постели Уолтера. Едва осознав, что он в комнате, я решила, что первой его реакцией будет злость. К моему удивлению, Джаред был спокоен. — Док, — окликнул он и потряс доктора за плечо. — Док, проснись. Я отдернула руку, оглянулась, не понимая, что происходит, и увидела лицо Джареда — лицо человека, которому принадлежал этот незабываемый голос. Он пытался разбудить доктора и смотрел на меня. В тусклом свете невозможно было определить выражение его глаз. Непроницаемое лицо. Мелани встрепенулась. Она всматривалась в знакомые черты, пытаясь прочитать его мысли. — Глэдис, не уходи! Пожалуйста! — От пронзительного вопля Уолтера доктор вскочил, едва не перевернув койку. Я вложила онемелую руку в шарящие по простыне пальцы умирающего. — Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Уолтер, я тут. Я никуда не уйду, обещаю. Уолтер захныкал, как младенец, а я провела влажной тряпицей по его лбу; всхлип оборвался, закончившись вздохом. — Что здесь происходит? — шепнул сзади Джаред. — Анни — лучшее обезболивающее, какое мне удалось найти, — устало проговорил док. — Что ж, я нашел кое-что поэффективнее, чем ручная Ищейка. У меня внутри все оборвалось. «Упрямый идиот, — зашипела Мелани. — Скажешь ему, что солнце садится на западе, все равно не поверит». Но доку было не до моих обид. — Неужели достал? — Морфин — немного, правда. Я б давным-давно вернулся, не кружи тут эта Ищейка. Док немедленно начал действовать. Зашуршала бумага, и доктор восхищенно вскрикнул. — Джаред, ты волшебник! — Док, на минутку… Но док с сияющим изможденным лицом уже вонзил иглу небольшого шприца в предплечье Уолтера. Я отвернулась. Как можно втыкать что-то под кожу!