– Мне Никифора жалко! – Вот как? – Конечно. Он же не виноват, что мне с ним было скучно. Волгина подумала, что, может быть, и виноват. Нужно было помнить о своём возрасте, прежде чем отбивать невесту, молоденькую девушку, у сына своего лучшего друга. Озвучивать свои мысли она не стала. Снежана же, расценив её молчание по-своему, продолжила: – Все почему-то думают, что я бесчувственная, Снегурочкой называют. А у меня тоже есть сердце! И я испытываю разные чувства. Просто не привыкла их наружу выплёскивать да душу наизнанку выворачивать перед каждым встречным-поперечным. – И это правильно, – одобрила Мирослава. Твердохлёбова внимательно посмотрела на неё, точно хотела убедиться, не смеётся ли над ней детектив, и, убедившись, что лицо Мирославы было серьёзным, тихо сказала: – Вот и я так же думаю. – Снежана, – спросила Мирослава, – вы позволите мне переговорить с тёткой вашего мужа? – Разве я вправе вам это запретить? – пожала плечами женщина. – Вы хозяйка в этом доме. А я лицо неофициальное. – Знаю. Но Лукерья Самсоновна здесь такая же хозяйка, как и я. Так что давайте поднимемся на второй этаж и спросим у неё, захочет она с вами разговаривать или нет. – Хорошо, – согласилась Мирослава. Женщины друг за другом поднялись на второй этаж, Снежана шла впереди, Мирослава за ней. Оказавшись в широком коридоре, который с обеих сторон заканчивался большими, сверкающими от падающего на них света окнами, Снежана дошла до второй от лестницы двери и, постучав, проговорила: – Лукерья Самсоновна, это я, Снежана. – Войди. – Я не одна. – А с кем? – С детективом. – Пусть и он входит, чего же человека в коридоре держать, – ответил глуховатый женский голос. – Это не он, а она, – проговорила Снежана, толкнула дверь и кивнула Мирославе, чтобы пропустить её вперёд. Комната, в которую они вошли, была большой и, вероятно, светлой. Но сейчас два её окна были завешены плотными шторами. На столике возле кровати, на которой сидела уже далеко не молодая женщина, горел ночник. – Лукерья Самсоновна, – Снежана кивнула на Мирославу, – вот она хочет с вами поговорить. – Что ж, пусть поговорит. – А я тогда пойду, – сказала Снежана и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты. – Я Мирослава Волгина, частный детектив, – представилась Мирослава. – Ко мне обратились за помощью супруги Калитовские. Их сын обвинён в убийстве вашего племянника. – Это мне известно. Вы садитесь, барышня, в ногах правды нет, – устало проговорила Лукерья Самсоновна. – Спасибо. Калитовские не верят, что их сын мог оказаться убийцей. – Так я тоже не верю, – отозвалась женщина, – я Виталика давно знаю. – Как давно? – С той поры, как Никифор ушёл в отставку и поселился на своей малой родине. Калитовские сразу же за ним тоже здесь осели. – В этом посёлке? – Нет, у них квартира в городе. Но они часто навещали Никифора. И сын с ними приезжал, особенно часто, пока взрослым парнем не стал. Там уже у него свои интересы появились, отдельные от родителей. К тому же, – продолжила Лукерья Самсоновна, – брат знал Виталия намного дольше, чем я, они с Калитовским вместе служили. – Но вы ведь знаете, что ваш брат отбил у него невесту. – Знаю. Это ни для кого не является секретом. Никифор был не прав, – тяжело вздохнула Лукерья Самсоновна, – и был наказан за своё вероломство. – Вы имеете в виду его убийство? – Нет, я имею в виду, что Снежана не была ему верна. – Об этом тоже все знают? – Кто не знает, тот догадывается, – горько усмехнулась Лукерья Самсоновна. – Вы считаете, что Виталий не мог затаить обиды на вашего брата? – Затаить не мог, – не раздумывая, ответила женщина. – Конечно, ему было больно, обидно, но он перестрадал и понял, что Снежана не его девушка. – Откуда вы об этом можете знать? – Так не один десяток лет живу я на свете, научилась видеть, что у людей на душе… Мирослава кивнула, давая понять, что ответ принимается. И немного погодя спросила: – Лукерья Самсоновна, а вы кого-нибудь подозреваете? – Э, милая, кого я могу подозревать? – грустно ответила тётка Твердохлёбова. – Говорят, что у зятя вашего племянника Тихона Позднякова серьёзно больна мать. – Кто говорит? – Люди… – Мне об этом ничего не известно. И это значит, что Никифор тоже ничего не знал. – Почему вы так думаете? – Потому что племянник всегда со мной всем делился и обо всём советовался. – Интересно. – Да ничего интересного в этом нет, – вздохнула Лукерья Самсоновна, – просто ему не с кем было советоваться-то, кроме меня. Не со Снежаной же. – Тоже верно. – А в себе всё держать с ума сойдёшь. Так что если бы он узнал о болезни свахи, сразу бы ко мне прибежал. И мы бы с ним нашли как подсобить ей. – В таком случае почему Анфиса не сказала об этом отцу? – Из-за Тихона, – тихо обронила женщина. – Что, он слишком гордый? – Дело не в гордости, – Лукерья Самсоновна сложила руки на коленях и принялась их рассматривать. – А в чём же? – Не знаю, как и объяснить вам. – Как есть. – Ну, если как есть, то слушайте. Никифору сначала-то жених дочери не глянулся. Но, чтобы не причинять боли дочери, он смирился и не противился их браку. Но Тихон-то не слепой, понял он, что тесть от него нос воротит. Обидно стало парню. Вот он и решил за помощью к тестю не обращаться, всё своё тянуть на себе. – Я, кажется, поняла. А какие отношения у вашего племянника были с его собственным племянником? – С Олегом-то? – почти так же, как Снежана, удивилась Лукерья Самсоновна. – Хорошие были отношения. Дай бог всякому таких. – А невеста Олега пришлась по вкусу вашему племяннику? – Чего не знаю, того не знаю, – развела руками женщина, – но ведь мы все её только 31 декабря первый раз и увидели. Ещё и понять ничего не успели. Так-то она девочка тихая, вежливая, воспитанная, симпатичная. Да и Олежку, видать, любит. Поэтому я сомневаюсь в том, что Никифор не одобрил бы выбор Олега. Скорее всего, благословил бы и свадьбу им устроил. – А как вы думаете, Эдуард мог убить отца? – прямо спросила Мирослава.