– Но ты не могла. Для груза вины тебе достаточно было знать, что эти разумные не выйдут живыми из предела, и что ты ничего не сделаешь, чтобы им помочь. – Ты опять всё прочитал в моей душе. – Я почти год с тобой. Научился расшифровывать. – Пожалуй, это плохо. Не надо было позволять тебе этого. – Это финал твоей искренности. Если помнишь, мы договаривались быть искренними друг с другом. – Я не думала, что ты сумеешь так… – Это твой огонь? Жестокость Классика в отношении других – это и есть твой огонь? – Меня жжёт моя вина, а не его оправданная или неоправданная жестокость. – Но всё сходится. Если его планы не будут воплощены, то всё это потеряет смысл, и убийства, в пособничестве которым ты себя обвиняешь, окажутся ужасным, несмываемым пятном на твоей совести, а не тем необходимым злом, которое поможет сдержать большее зло. Так и есть, всё верно, я нашёл твой настоящий огонь. – Судя по выражению твоего лица, тебе всё кажется слишком простым. – После снятия военного положения мне вообще всё кажется слишком простым, так что не обращай внимания. Ах, милая, мы абсолютно точно сможем со всем справиться. – Я хочу верить в тебя, Элайн. – Уоррен, меня зовут Уоррен. Мне самому не очень нравится, но это моё имя. – Уоррен. Хорошо. – Поцеловать тебя можно? – Нужно! И гладь меня везде, пожалуйста. – Что ты здесь делаешь? – спросил Брайан. Он снова сидел у постели брата, после очередной операции ещё не пришедшего в себя. – Ты должен быть с женой. – Как я уже понял, я совсем не могу говорить о том, что вызывает у меня сильнейшие эмоции. Но я должен сообщить ей эти свои мысли. И потому я хочу поговорить с тобой. – Не логично. Надо поговорить с ней, вот с ней и говори. – Это вы, Сильверстоуны, придумываете план или прёте напролом. Нормальным крылатым требуется подготовка или адаптация. – Я что, похож на твою жену, чтобы ты со мной адаптировался? – Ты похож на мужчину, не треплющегося о том, что слышал от своего друга. – Ну хорошо, адаптируйся, – вздохнул Брайан. – Я тебя очень внимательно слушаю. – Я уверен, что выкидыши Эссы не случайность, – в свою очередь вздохнув, выпалил Уоррен. – Поясни скорее. Мне уже интересно, какую чушь ты там себе напридумывал. – Как ты помнишь, я никогда не отличался более развитой, чем у Роджера, фантазией… думаю, что я проклят. – Да не может быть!.. – скептично до самого оскорбительного уровня протянул Брайан. Как будто это он проклял Уоррена и они оба прекрасно и давно знают за что. – Я был с Эссой в тот самый момент, когда всё происходило. И ощущал что-то из области того, чем славятся пепелище Лифорда и дворец Санктуариев. – Что-то? Но проклят именно ты? – Санктуарий. То есть я, как Санктуарий. Помнишь, я рассказывал его историю? Он слишком верил и дьявол отнял у него жену и ребёнка. – А, вспомнил. Думаешь, что эти повторяющиеся выкидыши – вариация произошедшего с Санктуарием? – Да. Я снова говорил с Пэмфроем. На этот раз он сказал, что до того вируса с Рилкоя у неё могли быть выкидыши в таком количестве, если применить какие-нибудь сумасшедшие методы исчисления статистических данных. Но после… с этим вирусом кровь просто не может смешаться неверно или дать жизнь ребёнку хотя бы на пару недель. Так почему Эсса беременеет, но не может доносить? И скорее всего дитя вполне жизнеспособное, развивающееся нормально… Теперь он хочет изучать нас. – Пэмфрой? – Да. Но уверен, что он ничего не найдёт, ни одной причины, сколько бы ни копался. – Так и скажи ему. – Но… – Отбросит эту мысль и займётся, наконец, моим братом вплотную. – Думаешь, он бы не занялся, если бы мог? – Поясни. – Сапфир точно знает, как лечить Роджера и потому не подпускает Пэмфроя. А Пэму ужас как хочется запустить свои исследовательские щупальца в лучшего мечника и соблазнителя женщин, – Уоррен растопырил пальцы и вразнобой пошевелил ими, изображая якобы герцога Пэмфроя над Роджером. – Первым делом парень вскроет твоего брата и проверит, есть ли там вообще сердце. Брайан рассмеялся. Талантливый лекарь тел и душ, герцог Пэмфрой, приходился Шерил родным сыном. И это он когда-то дал советы матери о том, как держать самого любвеобильного Сильверстоуна на расстоянии. – И всё же Сапфир не слишком похож на того, кто точно знает. Я больше верю Даймонду. Он хотя бы чётко объясняет, что и как. – А может и зря. Отец мне кое-что рассказывал о Сапфире. Конечно, он добавлял, что всё это слухи, но в одной вселенной поговаривали, что Сапфир перенёс кое-что похожее и потому теперь ваша кровь обращается серебром, волосы чёрные, а страсть нахамить и подраться отличает Сильверстоунов от крылатых и сближает с перевёртышами. Так же рассказывали, что у Сапфира внутри кусок ясновидящего-перевёртыша. Может и глаза у него тёмно-синие из-за симбиоза с врагом. – Любопытно. А про Хайнека Вайсваррена говорили, что он пил кровь перевёртышей. Я у него спросил как-то раз. Он сказал, что чёрные волосы – редчайшее совпадение смешения крови предков. Все его родственники – с цветными волосами и глазами. Как и дети. – Если слух про Сапфира правдив хоть сколько-нибудь, то Роджер тоже станет другим. – Он уже стал, – негромко сказал Брайан. И действительно, вот уже три лунных периода с Роджера не сходила чернота. – А глаза цвет не поменяли? Брайан глянул на Уоррена и потянулся к брату. Поднял сначала одно веко, потом другое. – Один потемнел, другой совсем чёрный, – сказал Брайан о глазах близнеца и немного помолчал, прежде чем задумчиво покачал головой и сказал: – Сапфир слишком не любит говорить о своём прошлом, тем более о молодости. Впрочем, если он поймёт, что мне не столько интересно его прошлое, сколько будущее Роджера… как думаешь, он расскажет? – Не знаю я. – Пойду и спрошу, пока он здесь, – и Брайан исчез за дверью. – Потрясающее отношение. У его лучшего друга горе, между прочим, а он сбегает. А, Роджер, что скажешь? Но Роджер молчал. – Ты, друг, поправляйся поскорее. Леди очень переживают за тебя. И потом, если ты умрёшь, то веков через шесть называть детей Роджерами, Кардифами или Шедвардами вовсе перестанут. Эпоха Мистера Пёрышко или Приближения Весны закончится. А если выберешься, то обязательно нарвёшься на очередную феноменальную заварушку или скандальное секс-приключение, и Роджеры в империи не переведутся ещё тысячи лет. В наступившей тишине стал слышен щебет птиц за окном. – Ну, на этом все мои благожелательные слова тебе, придурку. И, поскольку ты, в отличие от твоего брата, мне не можешь ни нахамить, ни прервать меня, я расскажу всё ещё раз. Заканчивая изложение проблемы в третий раз, Уоррен ощутил какое-то просветление. И как раз вернулся Брайан. – Ну и что сказал Сапфир? – Ничего. Разозлился и обозвал меня. Сказал, что я ничего не понимаю и не мне судить его. Короче, как всегда попутал будущее и настоящее. – Попутал? – У него это случается. Если сильно повезёт, то в такие моменты можно подслушать что-то интересное о будущем. Но… теперь-то ты понимаешь, почему я больше доверяю Даймонду и в принципе не против, чтобы Пэм посмотрел наличие сердца у Роджера? – М. Так что ты думаешь о том, что я сказал? – Чушь полнейшая. – Я про Эссу и проклятие. – Это не проклятие, Уоррен. Но замешан ли в этом дьявол? – Брайан поднял брови и покачал головой: – Не думаю, что могу знать это лучше тебя. Едва Роджер очнётся, я примусь молиться за ваше дитя, за тебя и Эссу. Это я могу обещать. – Спасибо. – Кстати, знаешь, почему один из нас обязательно должен был выжить? – Нет. Об этом никто не говорил. Просто должен и всё.