В какой-то момент она ощутила, что комок, уже давно стоявший в горле, стал душить её. Так хотелось проораться. Элайн не снимает боль. Да, он помогает справиться с самыми насущными проблемами принцессы империи, но не способен избавить ото всех. И вряд ли кто-то другой способен. Разве что сам Классик. Но он ничего не станет делать, лишь посмеётся. Впрочем, иногда один его смех мог расставить всё по местам. Вот если бы повернуть время вспять… Она бы попросила Сапфира так перевести всю историю, чтобы всего этого не было. Он наверняка смог бы. Нет, скорее всего, он этого не сделал бы. Все так прославляют его… но он готов жертвовать ради будущего чем угодно. Это наверняка. Ох, знает ли он, в какой ад повергает тех, за чьим будущим присматривает? Со стороны она, Эсса Бесцейн, наверняка кажется счастливейшей из женщин, единственное переживание которой только о том, покроет ли себя славой жених в предстоящей битве. Но хуже того, что владеет ей сейчас, нет ничего. Эсса нырнула снова. Она не дышала так долго, что захотелось спать, расслабиться, вдохнуть воды – этой прохладной тьмы вокруг. Так больно, так ужасно! А она так устала ощущать это, думать об этом, мучиться этим. В очередной раз она набрала воздуха в грудь и ушла под воду. Только на этот раз закричала и попыталась выкричать всю боль. Но вода заполнила лёгкие куда раньше, чем она повредила себе связки безумным напряжением. Паника почти не коснулась сознания. Только проклятая жизнь будто выскальзывала из её тела в окружающую тьму. Сначала было странно, потом невыносимо, будто Классик снова душил её, затем даже немного приятно… Глаза привыкли к темноте, и Уоррен смотрел то на небо, то на песок, то на реку. Он ощущал что-то, но не мог понять, что именно. Ему пришлось думать над тем, как утешить Эссу и как извиниться за своё поведение в то время, когда у неё такой сложный период. Оказывается, сейчас он мог бы радоваться тому, что станет отцом. Но нет. Мысли всё текли друг за другом, и вот уже пришлось гнать свои желания по отношению к обнажённой Эссе, плещущейся неподалёку. Но вдруг Уоррен совершенно отчётливо всё понял. В его голову будто вколотили гвоздь со знанием. Здесь Единый. Он здесь, рядом. Он присутствует прямо сейчас. Только вот порядок своих мыслей Уоррен устроить не мог. Они всё время возвращались к Эссе, прорываясь сквозь горячую молитву-благодарность. Он укорял себя, он стыдился себя, но никак не мог перестать отвлекаться. Подумать только! Бог здесь, рядом, он услышит, а он, Уоррен Элайн, не может обуздать себя. Но вместе того, чтобы собрать всю силу воли, Уоррен разделся и вошёл в воду. Он решил, что стоит поделиться с Эссой знанием присутствия Бога. Может быть, Единый этого хочет? Как вдруг понял, что его невеста… в этой тьме исчезает… на самой глубине. 4. Чудо и проклятие Это было так странно и так неестественно, будто нечисть воплотилась на дне, и впору было бы испугаться. Но страха не было. Волнообразно возрастало чувство опасности. И Элайн всё окончательно понял. Он никогда не был очень хорош в этом, его тело крылатого с полыми костями было слишком лёгким, но ему удалось нырнуть так, чтобы зацепить Эссу за руку и поднять. Её тело отяжелело, и Элайн чуть не пошёл вниз, в чёрную глубину. Но уже через мгновение они были на берегу. Не совсем на берегу… Он споткнулся обо что-то и упал, уронив Эссу и упав на неё сверху. Но вода уже не захлёстывала её рот и нос. Он приподнялся на локтях и направил исцеляющий свет на её голову, потом на её грудь и шею. Она внезапно открыла глаза, спихнула его с себя и выплюнула речную воду, иногда мучительно кашляя. Наконец она застонала, прижимая к носу и горлу руки. Её затрясло. – Милая… – прошептал Уоррен, оглаживая её тело ладонями, исторгающими беспрерывный исцеляющий свет. – Уоррен! – прошептала она сперва, а затем повторила его имя в полный голос, набрала полные лёгкие воздуха и нечётко, но быстро проговорила: – Никогда не думала, что можно чувствовать себя так замечательно после попытки самоубийства. Спасибо. Его руки упали. Он хотел, чтобы это была шутка, но надеяться на это было бы глупо. Сел рядом, не отрывая от неё глаз. Она смотрела по сторонам так, будто это всё было забавным приключением. Его захлестнул гнев: Уоррен вскочил, скрипнув зубами, трясущимися руками натянул все доступные вещи на невесту, оделся сам и повёл к лагерю. Но на половине пути остановился и прошипел ей всё, что подумал о ней там, у кромки воды. Она не дрожала, не смотря на пережитое в реке, не смотря на сильный ветер и на то, что её мокрые волосы, лишь слегка вытертые его рубашкой, должно быть, теперь холодили ей голову и шею. – Мне стало лучше! – рассмеялась она в ответ. – Это было так сильно, что всё отступило на какое-то время. Мне понравилось. Я сделаю это снова. Думал Уоррен о том, что делает или не думал, но он сжал плечи принцессы так, что она вскрикнула от боли. – Дура. Больная сука! – сдавленно прорычал он. – О, в последний раз это было с… Классиком? – в её голосе был спокойный интерес, не смотря на брызнувшие слёзы. Уоррен отдёрнул руки. Во рту пересохло. Кажется, он только что переступил невидимую черту. – Ты знаешь, какова вероятность, что принцессе крови кто-то причинит физическую боль? – спокойно вопрошала Эсса, не обращая внимания на бегущие слёзы. Голос даже ни разу не дрогнул: – Ничтожно малая. Послушай… А в тебе та же кровь, что и в Классике… потому ты сделал это сейчас. Причинил боль дочери своего властелина. Он тоже так делал. Хоакин. Она почти обнимала себя за плечи, но не касалась их, словно защищала и от ветра, и от Элайна. – Мне абсолютно всё равно, насколько я похож на Классика, Эсса. Мне плевать, что ты принцесса и что, кажется, испытываешь удовольствие от этого кошмара. Но бесит сам факт того, что я не могу понять, как ты, так переживая за жизнь нашего ребёнка, так беспечно относишься к своей собственной жизни! – Он погиб во мне, наш ребёнок погиб внутри меня! Вдруг я больше не способна дать жизнь ни одному живому существу? – Это не ответ! И вдруг это я не способен стать отцом, Эсса? Плохо, ну и что? – Да это ты больная сука, Уоррен! Как можно?.. – Заткнись. Дай знак, если я не прав, но я думаю, что причина твоего поступка вовсе не в том, что ты не можешь родить от меня. – Что?! – Так, теперь я уверен в этом. А теперь отправляйся к себе в Сердце Цитадели, разбей пару десятков графинов и ваз и возвращайся. Тогда выскажешь мне всё спокойно. Выскажешь правду. И я так же спокойно и обдуманно постараюсь ответить. – Нет, – отрезала она и тут же очень мягко пояснила: – Это не поможет. Я была готова к этому ещё до встречи с тобой. Ты был моей последней надеждой. Но ты не оправдал ожиданий. Сочувствую твоей утрате. Заранее. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? Уоррен глубоко дышал – это всё, что он сейчас мог делать. Ему бы хотелось заорать как сумасшедшему, но могут услышать в лагере. Ему бы хотелось выпороть принцессу, но это не поможет, да и может понравиться. Хотелось посадить её к себе на колени и рассказать сотню историй о том, как разумные выбирались из самых сложных ситуаций. Хотелось уговорить её остаться в живых. Но… итог один. Да, она повторит попытку. Она ушла к лагерю, сказав, что сегодня наверняка поспит очень хорошо. Он медленно сел в траву. Такого в его жизни ещё не было. Все женщины, с которыми он был близок, приносили в его жизнь счастье и радость, потому что им немного было нужно, чтобы создавать свет из любви к нему. А таких как Эсса, с бездной страдания внутри, он никогда не баловал вниманием. Чаще всего они не привлекали его именно потому, что он видел их мучения и не желал ввязываться. Считал это лишней тратой сил и времени. Иногда он опасался, что такая леди может утянуть его в свою непролазную густую тьму и задушить ею. А иногда опасался получить чувство вины за муки такой женщины, даже если они вовсе не любовного характера и с ним никак не связаны. И вот его будущая жена относится к такому ряду. Вторая жена Джулиана Дарка, возможно, была такой. Она ведь покончила с собой, когда их сыну было два-три года. Злые языки говорили, что это главком довёл супругу до такого. Но Уоррен теперь видел параллель: эрцеллет Дарка не оставила бы сына в этом мире одного, если бы только могла остаться в мире живых. Эсса тоже не способна жить только ради того, чтобы однажды в будущем произвести на свет крошечное живое существо. Она мучается здесь и сейчас. Эссу не спасла бы и любовь к мужчине, появись такая. Или это он себя уговаривает? Что же… у неё есть камеристки. Он вошёл к Эссе и разбудил её комнатных девушек. Всё прямо им объяснил и ушёл. Эсса догнала его: – Зачем ты впутал их? Как ты не понимаешь, что у них будут неприятности, когда выяснится, что они знали о моих планах?! – К сожалению, у меня будут те же неприятности, но тебе ничто не помешало всё рассказать мне. Об этом ты не подумала, так? Однако они доложат Пэмфрою, и твоему отцу, потому что это их долг. – И тогда мне запретят быть с тобой, идиот! Что это за жених, невеста которого собирается покончить с собой? – Что я могу тебе сказать? Ситуация плачевная. Тебе остаётся только разобраться с приоритетами. Либо продолжать свои рискованные эксперименты, либо быть со мной. Иди и постарайся быть искренней со своими камеристками и убеди их, что оставаться моей невестой важнее, чем исследовать границу жизни и смерти. Но я готов к любому твоему решению. Она подавленно молчала. Уоррен ушёл. – Нельзя отнимать у разумного право на самоубийство, – шепнула она ему на следующее утро. – Я не отнимал. Я просто спросил, готова ли ты остаться абсолютно одна перед смертью и пережить эпизод разбирательства со своим отцом. Оказалось, что ты этого совсем не хочешь. Тебе так страшно поговорить с императором начистоту… – Он запрёт меня, как мою безумную мать. – Мало ли шансов сделать это в процессе разбирательств? Ведь ты всё равно причинишь ему боль, сделав это до или после разговора с ним. Любишь отца, не так ли? Ой, дело ведь не в том. – А в чём же? – А в том, что ты упиваешься своей болью, своим состоянием, и сделаешь свой последний шаг только тогда, когда твоё горе заглушит всё остальное. Иначе говоря, чтобы сделать это, тебе нужен порыв. Сделать это иначе, по решению, а не в соответствии с раскрученными ощущениями, тебе не под силу. – Какого чёрта?! – воскликнула она и вскочила. – Не смотри ко мне в душу, Элайн! – Значит, я прав, – тоже поднялся он. Она смерила его гневным и высокомерным взглядом. – Осторожнее, Элайн, – шепнул ему кто-то из-за плеча. Только что они сидели за грубо сколоченным столом и поглощали завтрак, одновременно штудируя учебники. Рядом завтракали другие офицеры. – Почему ты не можешь рассказать мне всё до конца? – как можно тише спросил Уоррен. – Ты можешь не бояться потерять мою любовь, я всё равно сделаю всё, что обещал. Мы договаривались быть искренними. – Сейчас последует обычная фраза… – Какая? – Не всё так просто, Элайн. Уоррен промолчал, ощутив, что подступает к краю очередной пропасти, а Эсса, сверкнув слегка неуверенной улыбкой, объяснила: – Знаешь, есть две старые стихотворные строки, точно дающие ответ: "То, что не высказал я, ценнее того, что сказал". И так будет всегда. Я попробую объяснить, но не смогу. В языках нет названия тому, что я чувствую. – А вдруг там найдётся моя вина и что-то про то, что в моих силах всё исправить?