И вот она, наконец, очутилась в гостиной. Не красивая? От Эссы невозможно было оторвать взгляда. Невозможно было перестать прислушиваться к её словам. Он сбился со счёта, отмечая каждый раз новую, неповторимую улыбку. Они все были разные. Вспоминая вкус чего-то сладкого, она прикрывала веками глаза и склоняла голову вниз и набок, улыбалась мило, но не широко. Шире её улыбка становилась, когда она, откидывая голову немного назад и вбок, поднимала лицо при воспоминании о какой-то картине, виде или особенной погоде. И так во всём – все её реакции были разными. Её открытость в выражении чувственного наслаждения поразила его. Да, она не из тех, кто словами выражает свои чувства. Нет, она из тех, кто их показывает мимикой, телодвижениями и жестами, выражением смеющихся глаз. Правда, для того, чтобы распознать всё это непередаваемое богатство, надо смотреть на неё, и смотреть внимательно. Но мало кто делал это. И слава Единому, что её внешность не во вкусе большинства, а вокруг море более ярких женщин – иначе Эссу носили бы на руках толпы мужчин, и он сам обратил бы на неё внимание заметно раньше. Он не заметил, как очутился рядом с ней. – Вы с ума сошли?! – вдруг с неприязнью и довольно громко заговорила Эсса. – Перестаньте! – Перестаньте – что? – Вы меня нюхаете, похоже? Вы слишком близко сидите. – Прошу прощения. Эсса смерила его недовольным взглядом и, посмотрев на кого-то, сказала: – Вы посмотрите, извиняется, но с места не двигается. – Влюбился, – насмешливо сказал её собеседник. – Да так, что не соображает, – дополнил ещё кто-то со смешком. – Что же, он не слепой. Элайн, – вдруг раздался голос императора, – можете прийти ко мне завтра утром и попросить разрешения ухаживать за Эссой. – Завтра утром я попросил его покинуть регион, ваше императорское величество, – возразил принц Фенимор своему отцу. – Взгляните на отметины кнута Эссы на лице Элайна. Я не думаю, что его ухаживания ей по нраву. – Подойди, Элайн, – нахмурившись, повелел император, и Уоррену пришлось подойти и по жесту Бесцейна сесть рядом. – Чем вы провинились? – спросил Эрик после долгого разглядывания лица Уоррена. – Тем, что ношу святость так, будто её нет. – За этой продуманной лаконичностью ответа я вижу богатство прочувствованных эпитетов и массу интересных и важных нюансов. Завтра утром вы всё расскажете мне… Фенимор, я сам послежу за Элайном. – Так когда свадьба? – спросила вдруг Бриана. Уоррен в недоумении воззрился на неё и понял, что дочка друга выпила чуть больше нужного. Её супруг, принц Санктуарий, выглядел трезвым и вполне естественно засмеялся, услышав вопрос. – Моя дорогая эрцеллет, похоже, искренне считает, что причинение увечий мужчине – это способ показать ему своё расположение, – пояснил он, потерев свой многострадальный, множество раз переломанный нос. Бриана действительно не единожды колотила мужа. И обожала его при этом. Прямо сейчас она обвилась вокруг сильной руки Санктуария с самым счастливым видом. – А разве нет? – выпрямилась эрцеллет Санктуария. – Нет, – улыбнулся супруге Алекс. – Не верю, – в ответ ослепительно улыбнулась Бриана и повернулась к эрцеллет Рашингавы и принцессе Соно. – Это же так логично – избиваете мужчину и проверяете, сколько вытерпит. Если терпеливый и не слишком гордый, значит, годен для брака. Совместная жизнь, в конце концов, готовит немало неожиданностей. И если не вытерпит холодности, жестокости и капризов на стадии ухаживаний, то на что он вообще сгодится потом? – Есть своя правда, – вдруг сказал весь из себя идеальный Ричард Сильвертон. – Пусть и нестандартного образа. – Вообще-то, – заговорила Шесна Коли, древнейшая, мать принца Даймонда Лайта, – я знавала места, где царили подобные порядки. – О, Шесна, ты мой кумир, – мечтательно простонала Бриана, и тут же очень живенько обратилась к Эссе и Уоррену: – Так что на свадьбу не забудьте пригласить меня. – Ты получил отсрочку, – шепнул на ухо Уоррену отец. – Так что поблагодари императора за это. Уоррен так и сделал. Но что-то его сильно раздражало в тот момент и последующие, и он никак не мог понять, что именно. Ночью он вспоминал этот вечер в деталях: Вот Эсса показывает великолепное владение собой. Вот она смеётся словам Брианы. Вот она произносит тост за то, чтобы в конечном итоге счастливых союзов, начинающихся неудачно, было больше, чем удачно начинающихся несчастливых союзов. Вот ей поддакивает герцог Ветреный, подходит к ней и подливает ей вина. Вот она снова показывает великолепное владение собой, но уже что-то не так. В её глазах появляется что-то сложное. Что это? Похоже на её огонь, но немного не то. Здесь в ней есть упрямство, но и беззащитность. Что-то не так. Что-то не так с Ветреным. Он неправильно смотрел на Эссу. Будто бы… Раньше, чем подумал, Элайн вышел из комнаты и отправился к Эссе. Дверь была открыта. – Ветреный, какого дьявола вы здесь делаете?! – громким шёпотом поинтересовался Уоррен у снимающего сапоги сына принца Классика. – А ты вовсе не такой слепой, как о том говорят, – негромко протянул Ветреный. Сейчас, в темноте, парень казался совсем невинным подростком. Низкорослый для перевёртыша, хрупкий и худой, с тонкими чертами лица в форме сердечка, с жутковатыми и красивыми серыми глазами под тонкими бровями, с шапкой разлетающихся шелковистых каштановых волос, герцог Ветреный чем-то напоминал тощеватого принца дождя Рэйна Росслея. То же количество высокомерия и заносчивости в забавном сочетании с миловидным, почти девичьим лицом. И столько же притворства. Разве что сын Классика был греховодником и извращенцем, жестоким и распущенным, а Рэйн Росслей – нет, страдал от циклических приступов безумия. Но Ветреный – опасный тип, совершенно немилосердный. Перейти ему дорогу можно, он не мстительный, но никогда не знаешь, чего от него можно ожидать. И Элайн сделал единственное, что мог сделать, нарушив планы Ветреного, но сделав это как можно более тактично. Он… призвал крест. Комнатка осветилась золотым светом, и из сосредоточия его проявился символ. На лице Ветреного расцвёл детский восторг. Извращенец потрогал пальцем символ, лизнул его, заулыбался и ушёл. Что творится в голове у этого типа?! Уоррен потряс головой, чтобы избавиться от мыслей о Ветреном, запер за ним дверь и вошёл к Эссе. Она сидела на постели и смотрела так, будто сейчас заплачет. – Эй, всё в порядке, он ушёл. – На данный момент я не знаю, может быть, всё в порядке было бы, если бы ушёл именно ты. – Он – самый мерзкий тип. Говорят, он называет жалкими сучками всех леди, с которыми спит. И делает это до, во время и после соития. – Так и есть, – легко сказала Эсса. – Ты же не хочешь сказать… Ты и этот мелкий… я не верю. Здесь сумрачно, наверное, и я не разглядел твоих глаз… – Я спала с ним ещё в то время, когда была в контракте с Классиком. И, кажется, сам Классик знал об этом. – Сколько грязи… – на выдохе прошептал Элайн. – Именно это так мучает тебя? Это было давно. Хочешь помолиться вместе со мной, чтобы Единый… – Наивный, глупый Элайн. – Думаешь, он так и будет приставать к тебе? – Наивный, глупый Элайн, – снова тем же тоном повторила Эсса. – Иди ко мне. – А как же молитва? – Я хочу секса. Немедленно. – Там, за дверью, крест призванный стоит. Я не могу. – Если бы он работал как надо, то я бы не вспомнила о том, что мы творили с Ветреным и не возбудилась бы до предела. А ты бы не испытывал ту неуверенность, что я слышу в твоём голосе. – Да, меня к тебе тянет. Но я у тебя на поводу не пойду. Знаешь почему? Потому что один раз ты уже подставила меня, и второго раза не допущу. Ты хорошо слышала, что я должен завтра рассказать твоему отцу всё то, что понял о тебе в лесу. Но была уверена, что тот факт, что я чуть было не стянул с тебя брюки, удержит меня от подробного рассказа. Теперь же я знаю о твоей связи с Ветреным, и ты захотела, чтобы я ничего не смог рассказать императору, потому что переспал с тобой. Я всё правильно сказал? – Я сама сказала тебе о том, что спала с ним, – немного, но заметно разозлилась Эсса. – Сам бы догадался, – парировал Уоррен. – Убирайся из моих покоев! – Лучше бы продолжала соблазнять. – Убирайся!.. – В таком случае… закрой двери после моего ухода, пожалуйста. Меня вовсе не радует перспектива стоять всю ночь у твоих дверей в ожидании схватки с очередным любовником. – Всё это совершенно точно не твоё дело! – Как это не моё? Я же влюбился в тебя так, что потерял рассудок. – Абсурд. – Все вокруг теперь будут считать, что я млею от одного твоего вида. Что, в принципе, правда. Но если все вокруг будут знать, что у тебя любовник и это не я, то меня будут считать жалким, обманутым глупцом, слепым, тупым и глухим. А мне такая слава ни к чему. – То есть из-за твоего тщеславия и я должна быть одинока и несчастна? – Это не тщеславие. Разумным не запрещено хранить честь и достоинство как внешний образ отражения кинъе перевёртышей. – Спасибо за лекцию, но ты несёшь просто дивный бред, – спокойно улыбнулась Эсса, и тут же, мгновенно вскипев, закричала: – Пошёл вон!