Ленка фыркнула, не поднимая взгляда, подхватила со стола бездонный рюкзак и вытащила из него по очереди несколько толстенных книг, пучки разных трав, коробок спичек и упаковку ароматизированных свечей. Вовка, Шмыга и Пашка стали вынимать части маминого тела. Вика старательно прикладывала шарниры на изгибах локтей и плечах, на шее и туловище, на бёдрах и стопах ног, собирая этот странный человеческий пазл. Мама теперь лежала, как живая. Это был её дом, он питал её силой. Губы налились красным, на веках отросли ресницы, проступили брови. Тошик дотронулся до её кисти и ощутил тепло. Показалось даже, что под кожей пульсирует вена. – Укрой, – Ленка протянула простынь. Сама она сосредоточенно листала одну из книг, слюнявя палец. – И все дружно выйдите в сени или на улицу. – Надолго? – спросил Вовка. – Если надолго, дай яблоко, а? Жрать очень хочется. Ленка бросила ему рюкзак. Благодарно хмыкнув, Вовка запустил руку по локоть и стал старательно там что-то искать. Судя по выражению лица, находил он что-то не совсем съедобное. Все вместе вышли за порог. Пашка закрыл дверь. Тошик успел заметить, как Ленка расставляет вокруг простыни свечи и поджигает их одну за одной. – Ага! Яблоко! – Вовка Зацепин вытащил зелёное сочное яблоко в тот момент, когда открылась дверь на улицу. После полумрака комнаты свет показался слишком ярким. Пришлось заморгать часто-часто, чтобы привыкнуть. А потом Тошик увидел Зверя. 2 Тот стоял, облокотившись о плетень, и смотрел на Омертвевший дом, скаля зубы. Потрёпанный, взъерошенный Забытый Зверь. У ног его в лоскутах тумана беспокойно крутились лесные чудища, похожие на огрызки веток и еловые шишки одновременно. А за спиной Зверя – насколько было видно – собирались мёртвые люди из Города Спящих. Они безмолвно выходили из тумана и останавливались перед домом. Мёртвые лица не выражали эмоций. Тошик увидел родителей Ады, они подошли совсем близко с обратной стороны ограды. Рты приоткрыты, веки чуть опущены, глаза не двигаются, но холодный, мёртвый взгляд, казалось, вцепился в Тошика – и больше ни в кого. – Мы не договорили вчера, – сказал Зверь, выплёвывая слова, как шипящие мармеладки. – Нехорошо получилось! Я к вам, волчата, со всей душой, а вы подло убегаете, прячетесь, делаете гадости. Всего-то поговорить! – И забрать ещё одну сущность, – процедил Пашка. Зверь перевёл на него взгляд. Морда, покрытая шерстью, подёрнулась дымкой и вдруг превратилась в мужское лицо с всклоченной бородой. – Помню тебя, пацан, – сказало лицо. – Твои родители не хотели делиться, пришлось забирать добро силой. Хорошие были люди. Моряк и фокусница. Жаль их немного… Как давно ты здесь? Сотню лет? Две сотни? Каждый день, да вспоминаешь родителей, которых нашёл мёртвыми в доме на берегу моря? Пашка не ответил. Он легко спустился с крыльца, сорвал травинку, сунул её в уголок рта. Сел на ступеньку. – Тяжело осознавать, что ничего не можешь сделать, – продолжил Зверь. Бородатое лицо съёжилось и вместо него проступило другое, теперь уже женское. – Ваша мама пришла, молока принесла. Отопритеся, отворитеся. Козлятки, а? Послушайте взрослых. Я же всё равно приду и заберу всё, что мне полагается. Вас бы не тронул вчера, но теперь трону. Всех разом. – Какая ужасная фиговина, – пробормотал Шмыга. – Она же за забор не сунется? Или я не те сказки читал? Словно услышав его, Зверь неторопливо, плавно дотронулся до прутьев ограды. По женскому лицу прошла рябь, снова вернулась зверина морда. Пасть ощерилась зубами, с подбородка закапала слюна. Зверь мелко дрожал, будто через его тело проходил мощный заряд тока. Лесные прихвостни, скуля и повизгивая, разбежались подальше. А мертвецы прибывали. Их стало так много, они встали так плотно друг к другу, что сливались в единую безмолвную массу. Это было новое море, мёртвое, человеческое. Зверь положил вторую руку на прутья. Теперь сомнений не было – его било током (или чем-то похожим). Зверь трясся и скрежетал зубами, вместо слюны из пасти полетела желтоватая пена. Но Зверь не падал и не отступал. Даже наоборот – в тяжелейшем рывке он навалился на прутья телом, и они стали ломаться под его тяжестью. От шерсти повалил густой дым, и вдруг тело Зверя вспыхнуло, как сухой куст. Тошик схватил Вику на руки, прижал к себе. Зверь закричал от боли, но не отступил. Он падал и падал, ломая ветки ограды, затем, наконец, ввалился во двор и уже тут, у крыльца, бешено завертелся, поднимая клубы пыли. В ноздри ударил мерзкий запах палёной шерсти. Пашка вскочил на ноги, но не отбежал, а стал оглядываться. Приметил сухую белую корягу, валяющуюся рядом, схватил, бесстрашно бросился на Зверя. От первого же удара по вертящемуся горящему телу коряга вспыхнула, а самого Пашку отбросило в сторону. Он кувыркнулся в воздухе и упал, покатившись, поднимая пыль. Вовка кинулся к нему, а за ним и Шмыга. Вика вцепилась в Тошика, не давая сдвинуться с места, но разве он мог стоять в стороне? – Постой-ка здесь. В случае чего беги в дом, – поставил Вику на крыльцо и побежал по ступенькам вниз. Пашка поднимался на ноги, поддерживаемый Шмыгой и Вовкой. – Смотрите! – крикнул он. – Осторожнее, парень! Осторож… Тошик успел заметить, как что-то большое бросается на него. Зверь был страшен – шерсть почти вся сгорела, обнажая потемневшую кожу. Лицо – морда! – постоянно менялось, судорожно дёргалось и переливалось. Подбородок покрылся слюной и пеной, зубы клацали друг о дружку. Зверь схватил Тошика поперёк тела, поднял над собой. Острые когти разодрали одежду, впились в кожу – и глубже, в плоть. Тошик застонал от боли, но сделать ничего не мог. Он задрал голову, разглядел волнующееся море молчаливых мертвецов. Они подошли вплотную к ограде, стояли и смотрели, но ничего больше не делали. – Я… грх… долг… грх… мне плева… грх! – из горла Зверя вылетала смесь человеческих слов и звериных рыков. – Когда же ты сгоришь? – закричал Тошик. – Когда мы от тебя избавимся? Он понял, что сейчас его швырнут на землю, убьют, растопчут. Захлебнулся горячим солёным воздухом, запахом жжёной шерсти и влаги. Закричал. Но его не швырнули. Зато закричал кто-то ещё – Вовка или Шмыга? Лапы разжались, и Тошик упал с метровой высоты лицом в пыль, больно ударился локтем и нижней челюстью. Из глаз брызнули слёзы, но, не раздумывая, Тошик вскочил, готовый на этот раз дать отпор. Он выхватил из-за пояса нож, выставил перед собой. Увидел, как на Зверя бежит, крича во всё горло, Вовка Зацепин, опустив низко голову и прижав руки к груди. Такой Вовкин бросок наводил ужас на врагов из параллельного класса. Шмыга тоже был рядом. Поднимался с земли, потирая голову. Пашка бегом наступал слева, с новой корягой, кричал: – Окружаем! Ни шагу назад! Р-раз, два, на врага! И Тошик тоже побежал, чувствуя удары сердца в висках и горячий воздух в лёгких. Они врезались в Зверя одновременно с четырёх сторон. Пашка колошматил корягой по спине и голове. Тошик бил ножом, не разбирая куда, в густую шерсть. Зверь взвыл, отмахнулся – раз – и Шмыга кувырком покатился к крыльцу. Два – Пашка отлетел в одну сторону, а коряга в другую. Три – Тошик ощутил, как сжалось в груди, а перед глазами потемнело. Мир перевернулся, потом ещё раз. Стало трудно дышать. В рот и ноздри набилась пыль. Мир вокруг сузился и оглох. Сквозь плотную пелену тишины пробивались слабые отзвуки – крики, удары, звериный рык. Тошик сел, пару секунд не соображая, где верх, а где низ, потом увидел голубое небо, крохотное перистое облако, зацепился за него взглядом и как по ниточке выкарабкался из обморочного состояния в реальность. Уши разрезали крики, такие резкие, что заболела голова. Тошик понял, что его отбросило к ограде. За спиной толпились мертвецы, которых, казалось, останавливали только тонкие прутья, перетянутые между собой верёвками. Они безмолвно тянули к Тошику руки, хватали скрюченными пальцами его за одежду, подталкивали, будто желали помочь подняться. Тошик встал, всё ещё ощущая тяжёлый свистящий звук в ушах. Мотнул головой. Тело отказывалось подчиняться в полной мере, вдобавок под рёбрами разлилась жгучая боль. Зверь стоял у крыльца и смотрел на дверной проём, в котором его ждала Вика. Она не убежала, не закрыла дверь, а наоборот – встала с широко расставленными руками и ногами, будто эта её поза была весомым препятствием. – Какая славная девочка, храбрая, – прорычал Зверь, скалясь. – И что же ты сделаешь? – Ты не сможешь пройти, – ответила Вика. На лице её появилось знакомое Тошику выражение. Так Вика выглядела, когда не хотела идти спать, есть манную кашу или читать на ночь книгу. И переубедить её было невозможно. – Папа никогда не сделает мне плохого. А папа там, внутри тебя. Так ведь? Зверь засмеялся, тяжело дыша. От его шерсти всё ещё шёл тёмный дым. Тошик заметил, как Пашка, Вовка Зацепин и Шмыга осторожно обходят Зверя со всех сторон. Тогда и он нагнулся, подобрал два камня, зажал в кулаках. – Девочка, мне жаль, но твоего отца больше нет! Сущность не живёт внутри меня, она растворяется, делая лучше, сильнее. Ладно, я обманываю. Мне нисколько не жаль. Так и было задумано, честно-честно. Вика мотнула головой. – И всё равно, я не верю! Он не даст тебе сделать плохое! Думаешь, я две недели спала на заднем сиденье автомобиля, чтобы ты вот так прошёл? Папа не даст! Зверь не стал отвечать, он бросился по крыльцу к Вике. Казалось, всего секунда – и он подхватит девочку, швырнёт её вниз, а сам ворвётся в Омертвевший дом… Тошик понял, что не успевает. Никто бы не успел. Вика зажмурилась, но не отступила. Но Зверь остановился вдруг, будто ударился о невидимую стену. Обгоревшая шерсть встала дыбом. Зубы оскалились. Он приподнялся на лапах, ударил когтями по воздуху, и перед Викиным лицом очертились четыре неровные линии. – Я не могу!.. – прохрипел Зверь и попытался снова подняться выше. Снова ударился о невидимый барьер, встряхнул головой, прыгнул вперёд, ударился, отступил, обрушил на Вику отчаянные торопливые удары – но они не доходили до цели, царапали воздух, оставляя на нём следы. – Что происходит? – к Тошику подошёл Вовка Зацепин. – Это и правда ваш отец? Тошик не знал ответа, да он и не потребовался. Из-за спины Вики вышла Ленка-пенка. Ленка держала в руках большой гребень с редкими изогнутыми зубьями, похожими на коготки, и равнодушно окинула взглядом забытого Зверя, который бесновался на ступеньках. – Не получается? – спросила она без всякого сочувствия. – Какая жалость. Из темноты дверного проёма следом за ней вышла и мама. Настоящая и живая. Одета она была в плотное белое платье, закрывающее ноги до пола, с длинными рукавами и высоким воротом. А в волосах торчал цветок. Вика обернулась, закричала звонко: – Мама! – и бросилась ей на шею. – Мама, мамочка! Это ты! Это правда ты! Я так рада, так рада! Зверь застыл внизу, глядя на маму. Вся его ярость куда-то пропала. Теперь он походил на уставшего и вымотавшегося медведя. Мама же, поддерживая Вику одной рукой, легко спустилась по ступенькам и остановилась перед Зверем. Положила руку ему на плечо. Зверь не успел увернуться (да и вряд ли бы смог). Он заскулил – тихо и трусливо. Медленно опустился на задние лапы. По лицу у него снова пошла крупная дрожащая рябь. – А ведь я помню тебя совсем другим, Зверь, – сказала мама. – Когда ты был ещё похож на человека, думал, как человек, и был влюблён, как человек. Сейчас в тебе уже ничего не осталось. Зверь продолжал скулить, даже не делая попыток отступить или сбежать. – Я не убью тебя, не бойся, – продолжала мама, глядя на лицо Зверя. Её голос успокаивал. – В городе никто не умирает просто так. Я заберу все сущности, что ты накопил, а потом ты уберёшься обратно в лес и никогда больше не выберешься оттуда. – И папу заберёшь? – спросила Вика негромко. – И папу, конечно. Но это всё не так просто, как кажется. Мама осмотрела двор (улыбнулась Тошику), взгляд остановился на мертвецах, застывших за оградой. Море из тысяч бледных лиц колыхалось в тумане. – Слышите все? – спросила мама. – С этого момента дом снова приглашает путников. А Зверь уберётся восвояси. Никто не причинит вам вреда!