– Извините, Анна Станиславовна, я вынужден буду сейчас вас обнять. – Как жаль, что – вынуждены… – прошептала она. – Княжна?.. – помолчав, недоверчиво переспросил он. Какое-то время Аннет молчала. Затем, не глядя на Сметова, спокойно сказала: – Андрей Петрович, я сейчас упаду в обморок. Вы позовёте жандарма, скажете, что ваша невеста лишилась чувств и свидание окончено. Вам и так сейчас несладко. Я не могу делать ваше положение ещё тяжелей, вынуждая вас к объятиям со мной. – Аннет! – в его голосе было столько изумления, что она чуть не заплакала снова. Крепясь из последних сил, попросила: – Отойдите чуть в сторону. Иначе я упаду головой вам в живот, а это может быть больно. Но Сметов уже пришёл в себя и, взяв Аннет за плечи, насильно развернул её к себе. – Чем я вас обидел? – настойчиво, почти жёстко спросил он. – Княжна, извольте отвечать! Что я сказал не так? – Это не имеет значения, Андрей Петрович, – Аннет, покосившись на запертую дверь, нежно положила руки ему на плечи. – Я пришла сюда по делу. Слава богу, удалось обмануть полковника и выпросить это свидание. И это не моя заслуга, а маменькина. Вы бы видели, как она изображала даму из высшего света и упоминала то генерал-губернатора, то князя Стшевалинского… Это маменька-то, которая никогда светскими знакомствами не кичилась! Конечно, господин полковник пришёл в замешательство… Что вас ждёт, Андрей Петрович? – Ничего выдающегося, – пожал плечами Андрей, не сводя с Аннет тяжёлого, вопрошающего взгляда. – Суд, как я уже говорил. Ссылка. Скорее всего, Сибирь, на моё пензенское имение вряд ли уже можно рассчитывать. Этого следовало ожидать. Жаль, что именно сейчас, когда в Польше почти всё уже на мази… Остаётся надеяться, что паны сами управятся. Аннет, я очень благодарен и вам, и княгине… – Не за что благодарить. Мы же друзья. Большей благодарности Оля Семчинова заслуживает, это она всё устроила… Сметов чуть заметно поморщился, но всё же сказал: – Зачем же они вас-то заставили в мою невесту играть? Пусть бы пришла Ольга, у неё… – Ольга Андреевна, к сожалению, куда худшая актриса, чем я, – через силу улыбнулась Аннет. – Ни разрыдаться, ни в обморок упасть, ни на шею вам кинуться у неё, думаю, не вышло бы. Сметов медленно кивнул. Затем, не поднимая глаз, сказал: – Мне, право, очень жаль, что вам пришлось участвовать в этом цирке. Если бы можно было как-то по-другому… – Довольно говорить об этом. Ради дела пришлось, так что ж? Вы ведь тоже меня обнимали не морщась! – Морщиться – обнимая вас? – вдруг хрипло перебил он. И Аннет чуть не потеряла равновесия, когда жёсткие, крепкие руки стиснули её талию. – Андрей Петрович, что вы де… Но договорить Аннет не удалось. Сметов обнял её так, что она ахнула от боли. Попыталась отстраниться – не смогла. «Господи, сейчас и впрямь… в обморок… как глупо!» – мелькнуло в голове. Но он уже целовал её – торопливо, неловко, тёплыми, твёрдыми губами. И Аннет сама не заметила, в какой миг обняла его в ответ. И – словно не было серых, унылых стен, осеннего дождя за окном, решётки, жандарма за дверью… Ничего не было, кроме этих жёстких, неумелых объятий, горячего дыхания и упрямых, чёрных глаз. – Чёрт возьми, Аннет… Простите меня, – хмуро сказал Андрей минуту спустя. Аннет печально улыбнулась: – За что же? – За то, что я набитый дурак… и люблю вас. И всегда любил. Как болван последний! И… пропади всё это пропадом! Очень вовремя, нечего сказать! – Пропадайте сами пропадом, – хладнокровно ответила она, – Коли заняться больше нечем. А я не намерена. Я, видите ли, тоже вас люблю. И сама удивлена, что нашла на это время. – Что?.. – опешил Андрей. – Аннет, к чему это? Вы же… Что это за игра такая, княжна?! Не место этому сейчас! И мы не на рауте! Я… – Вы и впрямь болван, Сметов, – со вздохом сказала Аннет, поворачивая к нему усталое, улыбающееся лицо, и от взгляда чёрных, мокрых глаз у Сметова остановилось дыхание. – Болван – хоть и великий человек, надо отдать вам должное. Впрочем, что с вас взять? В сердце – железка, в голове – дело и борьба… Ума не приложу, что я только в вас нашла. Но не беспокойтесь, я не стану вас душить своей страстью. Можете с чистой совестью забыть этот разговор. Сметов молча покачал головой. И, вздрогнув, резко обернулся на звук поворачиваемого в замке ключа: – Что за дьявол?! Полчаса ещё не прошли! – Уж куда как больше прошло, барин. – проворчал пожилой жандарм, отпирая дверь. – Барышню просто жалко было… вон, зарёванные какие стоят. Извините, барышня, свиданье окончено. Прощайтесь. Сметов, не поднимая взгляда, протянул Аннет руку. Она, взяв в ладони его горячие, жёсткие пальцы, чуть слышно приказала: – Забудьте обо всём. – Ну уж нетушки, – мрачно, почти с угрозой заявил он. Отвернулся к стене. И стоял так, не оборачиваясь, до тех пор, пока Аннет в сопровождении жандарма не вышла за тяжёлую дверь. * * * День за днём Николаевский завод засыпало снегом. Свинцовые, провисшие тучи обложили небо и без конца крошились мелкой белой крупой. К вечеру крупа превращалась в огромные хлопья, и снег валил клоками, а по улицам с разбойничьим свистом гуляла метель. За неделю сугробы поднялись выше окон, и половину дня каторжанам приходилось тратить на то, чтобы очистить тропинки до винниц, дровяных сараев и острогов. Невозможно было выйти на крыльцо: в лицо тут же швыряло пригоршни ледяного крошева. Снег слепил глаза, пронизывающий ветер сбивал с ног, холод мгновенно взбирался под одежду тысячей колючих коготков. Но заводчанам было не привыкать, и винницы привычно пыхтели кислым бражным духом, а трубы выбрасывали в небо облака чёрного дыма. «По-другому не зимуем!» – невесело шутили каторжане, предъявляя в лазарете обмороженные пальцы, уши и носы, – и Меланья, ворча, привычно растирала страдальцев гусиным жиром. Наступили Святки. В домах заводских служащих уже стояли ёлки. Ещё никогда на заводе не было такого святочного веселья, как в эти снежные дни. Барышни чуть не каждый вечер собирались то у одной, то у другой, терзали разбитые клавикорды у Стевецких, играли на гитаре у поповен, пели и декламировали стихи в доме казначея Конотоплева и танцевали у Тимаевых. Вовсю шли гадания на женихов, бросались карты, тащились угли из печи и лился воск в миски с ледяной водой. И все эти шумные, голосистые забавы были пронизаны трепещущей ниточкой ожидания в гости мужчин. С появлением поляков в заводском обществе число свободных кавалеров выросло ровно вчетверо – а такого не бывало на Николаевском заводе с тех незабвенных пор, когда у Конотоплева гостили двое старших сыновей-улан вместе с приятелями. Не было недели, чтобы «несчастных бойцов за отчизну» не пригласили на вечер с танцами, на чаепитие или на доморощенный концерт. Галантные, умеющие себя вести, окутанные романтическим флером изгнания, поляки имели в дамском обществе бешеный успех. Они флиртовали с барышнями, танцевали, говорили изысканные комплименты – но на более откровенные ухаживания благоразумно не шли. И только Стрежинский, казалось, всерьёз увлёкся мадемуазель Тимаевой. На вечерах он не отходил от Наташи ни на шаг, подолгу о чём-то разговаривал с ней, приглашал на все танцы – и звонкий Наташин смех то и дело заставлял всех в комнате оборачиваться на красивую пару, кружащуюся в вальсе. Новость о том, что знаменитый польский мятежник без ума влюбился в Тимаеву, затмила все заводские сплетни. Наташина неожиданная смелость взахлёб обсуждалась в девичьем кружке. Событию придавало пикантной остроты и то, что Михаил Иверзнев, давно записанный заводскими дамами в женихи Натали, казалось, в упор не замечает вероломства своей невесты. Иверзнев по-прежнему бывал на всех вечерах вместе с нею и не утруждал себя ухаживаниями ни за одной другой барышней – что, по мнению Надин Стевецкой, было тяжелейшим преступлением. – Это просто ни в какие ворота, mesdames! – цедила она сквозь зубы, сидя в гостях у поповен Богоявленских и нервно отламывая кусок за куском от орехового печенья. – Ей-богу, не хочется казаться сплетницей… но ведь всё происходит у людей на глазах, без всякого стыда! Давеча у нас на вечере – помните? Этот Стрежинский попросту не отходил от Натали! Никому не давал её пригласить! Мазурку – с ней, котильон – с ней, все вальсы – с ней, с ней, с ней! А она, похоже, потеряла и совесть, и ум! Кокетничает, по-польски с ним разговаривает, – и откуда умеет только?! Хохочет на всю залу, как… как совестно сказать, кто! Ну как же, право, это возможно – так распущенно себя вести! И это наша Натали! Наш синий чулочек! Которая и танцевать-то толком в институте не умела, все фигуры вечно путала! И почему господин Тимаев этому покровительствует – ума не приложу! Право, до слёз жаль Михаила Николаевича… Терпеть такое прямо у себя на глазах! Какой же он после этого жених ей?! – Да, это в самом деле нехорошо, – рассудительно отозвалась толстенькая Поленька Богоявленская. – Ежели господину Иверзневу дана отставка, то надо же об этом объявить! – Какая отставка, ma cherie?! – закатила глаза Надин. – Кто в здравом уме откажет господину Иверзневу ради каторжанина?! Даже если этот Стрежинский попросит её руки – неужто господин Тимаев отдаст? – Разумеется, нет… – Об этом я вам и толкую! Но Натали-то хороша! Держать около себя сразу двоих, вертеть ими вовсю, сталкивать между собой – да-да, скоро ведь и до дуэли дойдёт, вы бы видели, как Иверзнев и Стрежинский друг на друга смотрят! И для чего это всё?.. Просто для забавы? А мы-то думали – дурочка, сухарь, ничего, кроме глупых книг, не интересно… Очень даже всё ей интересно, оказывается! И как это одним – всё, а другим – ничего? И о чём только они болтают всё время?! Полин, вы ведь, кажется, пытались это выяснить? – Пыталась, но не вышло ничего, – огорчённо созналась Поленька Богоявленская. – Битый час рядом с ними поправляла плерезы, и… Они ведь не только по-людски, а даже и по-французски меж собой не говорили! Всё по-польски только! Кажется, что стихи Стрежинский ей читал… – Стихи! Как же! – хваталась за виски от такой наивности опытная Надин. – Да только слепой не видит, что у них уже всё сговорено! Он её ещё похитит, честное слово! И увезёт в свою Польшу! А там бесчестным образом бросит, потому что не принимать же Натали католичество! Это убьёт её отца и Михаила Николаевича! Вот чего добьётся эта особа! Бож-же мой, а маменька-то её ещё у себя принимала! Прочие барышни, видя возмущённую мину Надин, наперебой торопились негодовать вместе с ней, но в глубине души таяли от отчаянной романтичности ситуации. И всем до одной было страшно интересно: кого из кавалеров выберет в конце концов Натали? Как это воспримет господин Тимаев? И случится ли, наконец, дуэль?! В один из святочных вечеров Наташа Тимаева собрала подруг у себя. Были приглашены и молодые люди. Уже было подано угощение, запыхтел круглый медный самовар, уже барышни, потеряв терпение, не сводили глаз с дверей – но кавалеры всё не появлялись. Надин, переступив через собственную гордость, даже решилась спросить о них у Наташи. Но та только пожала плечами, глядя в окно, на падающий снег. Заглянув в её бледное, странно напряжённое лицо, Надин даже заволновалась: – Что с вами, Натали? Вы так бледны нынче… Может быть, морс не очень свеж оказался? – Что?.. Ах, нет, право же, морс удивительный! Я целых два стакана выпила… – Наташа, наконец, повернулась к подруге и вымученно улыбнулась. – Не беспокойтесь, Надин, наши кавалеры должны быть с минуты на минуту. Я обещала Михаилу Николаевичу книги, которые ему очень нужны, так что он-то наверное будет… Да вот, я думаю, и они! Наташа была права: именно в это время поляки, Иверзнев и Лазарев раскланивались в сенях с господином Тимаевым. – Ну, наконец-то, господа! Впору посылать за вами было! Проходите поскорей, без вас барышням скучно! Наташа для вас, Михаил Николаевич, гору книжек приготовила, так что благоволите забрать! И сама целую ночь свечу жгла, листала что-то… Право же, хоть вовсе запрещай ей это чтение! Глаза испортит – и только… – А вы-то разве не останетесь, Владимир Ксаверьевич? – удивился Иверзнев, передавая свою шинель горничной, – На что это похоже: гости – в дом, а хозяин – из дому? – Виноват, никак не могу: дела, дела! – мелко, словно горох рассыпал, засмеялся Тимаев. – Через часок вернусь. Надеюсь, не опасно с вами барышень оставлять? Хи-хи-хи… Впрочем, там с дочерьми Аделаида Григорьевна пришла, так под её надзором, смею надеяться, всё прилично будет… – На ночь глядя – у вас дела? – в упор спросил Лазарев. – Что поделать, должность такова! Обязательства! Да я скоро уж и вернусь… в штос ещё сыграем с вами, господа! – Тимаев боком протиснулся мимо Лазарева, избегая его пристального взгляда. – Честь имею кланяться, развлекайтесь, барышни счастливы будут! Агаша, закрой за мною дверь… – Удивительная скотина! – проворчал Лазарев. – Дела у него, помилуйте! Весь завод знает, куда он по сугробам среди ночи несётся… Вон, смотри-смотри, Мишка! Поскакал, ж-жеребец… – Вася, помолчи, – тихо сказал Иверзнев, поправляя перед тусклым зеркалом волосы. – Он не трогает вас с Малашей – и слава богу! – Попробовал бы! – ощетинился Лазарев. – Малаша – вольная, и я – не каторжанин! – Может, вам с ней лучше уехать? – озабоченно подумал вслух Иверзнев. – Право слово, чем далее от этого господина – тем лучше! – Весной у Малаши кончается срок поселения, – задумчиво сказал инженер. – И она должна родить. Тогда – возможно… если, разумеется, моя благоверная за нами не потянется. Брр-р… – Панове, нас ждут! – вполголоса окликнул их Стрежинский. Глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду – и первым шагнул в освещённую комнату, откуда сразу же донёсся восхищённый писк собравшихся барышень. Вечер прошёл как обычно: шумно, весело, немного бестолково. За разбитыми клавикордами сменяли друг друга Наташа Тимаева и Надин Стевецкая. Надин почти не умела играть, но даже её аккомпанемента хватало на то, чтобы по щербатым половицам кружились одновременно пять пар: именно столько оказалось кавалеров. Иверзнев то и дело предлагал свои услуги, чтобы сменить девушек за инструментом, но его останавливали дружным, возмущённым хором: – Помилуйте, Михаил Николаевич, ведь вы нас кавалера лишаете! Нас ведь – восемь, а вас – всего пятеро! Получается, опять две девицы – шерочка с машерочкой, а одна – и вовсе стой столбом?! Ну уж нет, пусть играет Натали! У неё отменно получается! Наташа, не споря, снова и снова барабанила по клавишам, и в конце концов даже Надин почувствовала себя неловко. – Натали, право слово, идите тоже потанцуйте! Это ведь нехорошо даже – хозяйка целый вечер за инструментом! – Честно говоря, я и впрямь утомилась, – без улыбки сказала Наташа. – Вы не похозяйничаете вместо меня за самоваром, ma сherie? Я покину вас всего на несколько минут… Отчего-то страшно кружится голова. Посижу немного – и сразу же назад! – Ах, Натали, разумеется! – почти искренне взволновалась Надин. – Подите прилягте, вы бледная вся! Мы с маменькой прекрасно справимся! – Спасибо, Надин, вы ангел! Я совсем скоро вернусь! – Наташа поднялась из-за клавикордов и вышла из гостиной. Через несколько минут Надин, наполняя дымящимся чаем фарфоровые чашки, украдкой осмотрела стол – и улыбнулась краем губ: среди гостей не видно было доктора Иверзнева.