Она замерла. Роды и не самое правильное питание сказались – потяжелела. С него семь потов сошло, пока тащил бесчувственное тело сюда, вниз. Сейчас, когда к Фросе вернулась воля, под слоем жира на предплечьях взбугрились напряженные мышцы, что делало ее даже красивой. Алексей невольно залюбовался. В памяти всплыла прошлая ночь и предыдущие, когда они трахались наверху, в спальне, как сумасшедшие, и ее широкие сильные бедра сжимали его узкий таз. – Слушай, – повторил он и, прикрыв глаза, прислушался сам. – Они говорят. Слышишь? – спросил позже, посмотрев на пленницу с надеждой. Та в ответ что-то нечленораздельно промычала сквозь кляп и замотала головой. – Нет? Ну ничего, ничего… Не переживай, – наклонившись к стулу, Алексей провел ладонями по лицу Фроси, стирая прохладную влагу со лба и щек. – Я все объясню. Я ведь должен ей объяснить?.. Вопрос повис в тишине подвала, заставляя связанную женщину дрожать от страха и таращиться выпученными от ужаса глазами на стоявшего перед ней безумца. Тот, чуть отвернув голову, внимательно вглядывался в темноту за ее спиной, будто кто-то и правда ему сейчас отвечал оттуда. Фрося затаила дыхание и тоже прислушалась. И услышала. Алексей тихонько, вполголоса, засмеялся. – Мне никто не верил, никогда не верил, понимаешь?.. Всю свою жизнь я сталкиваюсь с этим. Бабушка могла бы подтвердить, что я говорю правду, но бабушка умерла. Доктор заставила пить таблетки и почти убедила меня в том, что эти голоса я сам себе придумал. Почти убедила… Фрося завыла сквозь кляп, задергалась всем телом на стуле, под аккомпанемент трещащего дерева. Алексей нежно, но крепко сжал ее плечи, удерживая на месте. – Я знаю, знаю, что ты их не слышишь! – горячо прошептал он на ухо Фросе. – Так и должно быть. Они объяснили! Все дело в том, что услышать их можно лишь в детстве. И тогда если услышишь, то уже никогда не забудешь, они останутся с тобой навечно. Их можно заглушить при помощи таблеток, но лишь временно, понимаешь? Она попыталась ударить его, боднув головой, но Алексей легко увернулся. Позади, в темноте, раздавался детский плач – единственное, что Фрося сейчас на самом деле слышала. – Я так устал… Все эти годы, представь, я ведь и сам не знал, есть они или нет. Думал, что Березовая-шестнадцать права, что я просто псих, шизофреник, шизоид долбанутый. Как и моя бабушка, как и моя мать. Дурная наследственность! Еще раз погладив ее по щеке, он поднялся в полный рост. Заговорил громче, уверенней, его голос возвысился и зазвучал в пустоте подвала, как глас священника под сводом храма: – Мне надо было проверить! Надо было узнать правду! Поэтому я взял твою дочь – чтобы она услышала их! А потом тон его резко снизился почти до шепота: – А если не услышит… Что ж, тогда мы все будем тлеть тут, во мраке. Фрося перестала биться в путах. Алексей вышел из поля ее зрения, скрылся за спиной – там, где плакала Лиза. А еще она почувствовала, что веревка на запястьях немного ослабла. Фросе не хватало кислорода, в груди у нее словно развели костер, пламя которого обжигало легкие и гортань, голова кружилась, а сумрак перед глазами полнился тенями. Ее тошнило из-за тряпки во рту, ноги и руки затекли, мышцы покалывало изнутри, и все ее тело вопило от боли и страха. Но она все-таки заставила себя расслабиться – настолько, насколько это было возможно, слыша хныканье дочери и смешки психопата сзади. – Тише, девочка, тише… Просто прислушайся… Тебе ведь нравятся сказки? О, у них так много замечательных сказок для нас с тобой! Фрося сжала руки в кулак, затем снова расслабилась. И опять сжала. Веревки слабели. – Слышишь? Ты слышишь их, девочка?.. Если он заметит ее возню – все кончено. Фрося старалась об этом не думать, сосредоточившись на веревках и собственном теле. Потянула правую руку, обдирая кожу на запястье. Кажется, получается!.. Дочь тоненько закричала, и это подействовало на Фросю, как спусковой крючок действует на пулю. Большой палец с хрустом вывернулся, когда она рывком высвободила руку. От резкого движения ее повело вместе со стулом, и Фрося упала, завалившись на бок. Ударилась виском о дощатый пол и, кажется, на секунду потеряла сознание, потому как все вокруг потемнело, а в ушах зашумело-загудело. И в этом гуле ей почудились голоса. Гильдия банщиков Одиннадцатого октября девяносто третьего года Игорю Желтому позвонили из Гильдии банщиков. Желтый в подобной организации не состоял, да и само словосочетание слышал впервые. Однако в памяти сразу всплыл подзабытый образ татарина, Назима Салеха. Салех был хозяином бани, которую коммерсант Желтый посещал часто и с размахом. Существовала еще одна связь: именно Желтый убил банщика. Завтра была годовщина со дня его смерти. – Как, вы сказали, вас зовут? – переспросил Желтый и, хотя жил один, прикрыл телефонную трубку ладонью. – Шишков, – ответил бодрый голос. – Вы должны меня помнить, мы встречались как-то в «Добром Паре». Желтый вспомнил: худощавый молодой человек, которого Салех представил ему как своего способного и талантливого ученика. «Добрым Паром» называлась та самая злосчастная салеховская баня. – Назим Саламатович вас очень ценил. Восхищался, какие люди к нему захаживают: меценаты! Местные знаменитости! Желтый и правда был меценатом, выйдя из тени и «очеловечив» свой бизнес, он спонсировал строительство церкви и регулярно помогал школам. Что до Салеха, то банщик запомнился ему простодушным добряком и отличным хозяином. Сервис его удивлял качеством. Салех исполнял любую причуду клиента, что не попроси. Желтый специально проверял: если закажет что-то эдакое, справится ли татарин? Всегда справлялся. И китаянку посреди ночи находил, и гигантского осетра живым в бассейн запускал. В течение двух лет Желтый отдыхал у Салеха, пока однажды, спьяну, не подпалил его баню. Салех прибыл немедленно, но пожар уже охватил деревянную постройку. Будь Желтый трезвый, возможно, решил бы дело деньгами, в конце концов, ему, атеисту, что церковь строить, что баню – разница несущественная. Но помутившийся от водки рассудок уже принял решение. Вспомнив темное прошлое, меценат задушил банщика и бросил тело в огонь, после чего героически вытащил из пожара своего спящего товарища Глебушку Понтеева. Майор Понтеев расследовал смерть Салеха и пришел к заключению, что причиной стал несчастный случай. Возгорание же, по мнению милиции, произошло из-за неисправной проводки. Тот случай успел выветриться из памяти Желтого, и звонок Шишкова застал его врасплох. Чего не любил Игорь Константинович, так это внезапности. – Ближе к делу, – мрачно сказал он. – Да какое тут дело, тут отдых для души и тела, – сладко пропел Шишков. – Я баньку новую открыл, русскую, обзваниваю вот друзей Назима Саламатовича, формирую, так сказать, клиентскую базу. Прошу и вас, как эксперта, оценить пар да веник. Желтый прислушался к внутреннему голосу. Голос сомневался. Угрозы в словах Шишкова не было, обыкновенный банщик. С другой стороны, навевала подозрение символическая дата… «Проверить стоит», – подумал коммерсант. Если бы в свое время он оставлял хвосты, дожить до тридцати семи ему было бы не суждено. Желтый спросил координаты. – О, нас несложно найти! Восемнадцать километров за город по Первомайскому шоссе. Там поворот будет, и на повороте мы. «Спарта» называемся. Мимо не проедете. Коммерсант повесил трубку и задумался. В последний год круг тех, кому он мог беззаветно доверять, сильно сузился. Кто-то из товарищей лежал в земле, кто-то – ел казенный хлеб. Теперь Желтый выпивал с депутатами, попами и народными артистами. Оставался Глебушка. Желтый позвонил ему, рассказал в двух словах о странном звонке. Майор не воспринял опасения друга всерьез, но и попариться вместе не отказался. – Давно нам дерябнуть надо. Договорились встретиться завтра, в десять тридцать, прямо там, на восемнадцатом километре. Ночью Желтый спал беспокойно, и с утра позвонил Мише, своему племяннику. Миша был здоровым девятнадцатилетним лбом с купленным в военкомате диагнозом «энурез». Он сидел на шее у матери, и та слезно просила брата взять оболтуса в бизнес. Желтый подумал, что пора испытать племяша. По телефону он сделал лишь пару намеков, но Миша понял правильно. Когда они встретились, при парне был свинцовый кастет и самопал. Дядя усмехнулся, рассматривая конструкцию из стальной трубки, грубо отесанной рукояти, резинки и альпинистского карабина, заменяющего курок и спусковой крючок. Давно он не держал в руках такие изобретения. – Чем начинил? – Стальной стружкой, пружинами, гвоздями, ну и серой, ясен пень. Желтый усмехнулся и отодвинул пиджак так, что стала видна кожаная кобура под мышкой. – ТТ! Учись, пацан, и у тебя скоро такой будет. Племяш уважительно присвистнул. В условленное время они подъехали к высокому деревянному частоколу. Никаких иных строений вокруг не было. По междугороднему шоссе проезжали редкие грузовики. Сразу за баней начиналась роща. БМВ коммерсанта остановился у гостеприимно открытых ворот. Телефон «Спарты» Желтый узнал в справочной. Миша позвонил туда час назад, зарезервировал сауну на ночь. Все шло гладко, разве что Глебушка опаздывал. – Подождем его внутри, – решил Желтый, въезжая в ворота. Посреди безлюдного двора стояла двухэтажная изба. Справа от нее, вдоль забора, тянулись ряды беседок. Слева располагалась пустая парковка, где коммерсант и оставил свой автомобиль. Вдвоем с племянником они пошли по двору на ароматный запах жарящегося мяса. Запах привел к главному входу в избу, здесь же, у мангала, они застали первого обитателя «Спарты».