– О да!.. Саша Максимов стал пятой жертвой маньяка. И первой – мужского пола. Убийца вошел в раж от безнаказанности, почувствовал власть – за две недели до этого расправился с пожилой продавщицей сельпо; в городе пошли слухи, милиция дежурила на вокзалах и остановках. По местному телевидению и радиостанции крутили сообщение об опасности, предостерегали от встреч с незнакомыми мужчинами. Мужья и отцы встречали жен и дочерей после работы и школы, одинокие женщины проводили вечера дома. Тогда Савелий взял мальчика – днем, едва ли не на глазах у других детей. Поймал во дворе, пригрозил, что расскажет родителям, что тот прогуливает школу. Затащил в машину… На свалке за городом убил, нанеся более сорока колотых и резаных ран ножом. Кастрировал, отрезал губы и нос. После выколол глаза и отсек пальцы на руках и ногах. – Пацан носил дешевые китайские кроссовки, подделка под «Адидас», если правильно прочитать, то получится «Абибас». Я обмотал ему вокруг головы шнурки от этих кроссовок. Не просто так… Это был символ! Нити, нити судьбы, вот что это было. Говорят, еще и язык откусил. Может быть, не помню. Просто поцеловал на прощание, перед тем как отправить в лучший из миров. – Вы ощущали, что выполняете какую-то миссию? – Вряд ли у кого-нибудь из нас она в самом деле имеется, – по интонации было ясно, что человек-тень улыбается. – Нет, я делал все сам, без всяких там указаний свыше и голосов из телевизора. Что здесь такого? Разве вам никогда не приходила в голову мысль, что ваш якобы нормальный мир со всеми его моральными устоями с точки зрения безумца выглядит абсолютно ненормальным? Мне просто нравится, я повторяю: нравится мучить и убивать. Как и всем, кто мучает и убивает. Как и всем… Люблю я это. Все остальное: божья воля, происки сатаны, козни инопланетян и тому подобное – идиотские домыслы. Выдумки тех, кто недостаточно смел, чтобы взять на себя ответственность за совершенное. Петр мельком глянул в свои заметки. – Но на суде вы настаивали, что вас что-то подвигло к… к тому, что вы совершили. Сухой смешок из темноты: – Настаивал, было дело. Ну и?.. Я не хотел торчать тут и ждать, когда же явятся за мной ребята с ружьями. Или как это тут делается: повешение, расстрел, смертельная инъекция? Вы знали Чикатило? – Лично не довелось общаться, но вообще, конечно, наслышан. – Жалкий скот. Говорят, он из камеры письма строчил, просил о помиловании, предлагал государству свои услуги в качестве палача. Ну не идиот ли?.. В общем, торопиться на плаху я не собирался. Куда как удобнее было бы отсидеться в клинике, потом выйти на свободу, переждать некоторое время и снова заняться тем, что мне нравится, что я люблю и умею делать. – Поэтому во время судебного процесса вы притворялись? – Притворялся. Мне не поверили. А может, врачи просто слишком по-человечески отнеслись к своим обязанностям и решили, что так будет лучше для всех. Как думаете? Их можно понять. Вот вы бы на их месте как поступили? – Не знаю. Я не был на их месте. – Брось, Петя! Не делай вид, что начисто лишен воображения! Ты же у нас писатель, хоть и документалист… Впрочем, считай, я тебе подкинул идейку для романа. Разве не интересно поставить себя на место человека, оказавшегося перед подобным моральным выбором? Признать сумасшедшего сумасшедшим и позволить ему жить, оставить надежду на излечение и, быть может, свободу. Или же предать убийцу правосудию и обречь на ожидание неминуемой казни. Интересно, а? – Интересно. – Еще бы! А знаешь, почему это интересно? – Расскажите. – Потому что право сделать такой выбор – это власть. – Но вы-то не сумасшедший, и сами это признаете. – Теперь да. Мои апелляции не были приняты во внимание. Адвокат и прокурор – лучшие друзья, а может, даже любовники. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит… Смешно было слушать весь этот бред. Какие-то свидетели, чьи-то родственники… Как они кричали, как они плакали, как они проклинали меня! А я сидел и улыбался, глядя на весь этот нелепый спектакль. Но, несмотря на молчание, именно я оставался главным действующим лицом на сцене. Громыхнул засов. Лязгнули поочередно замки. Со скрипом приоткрылась дверь. В комнату заглянул молодой кареглазый надзиратель, со значением кивнул на часы. Петр сделал ему знак, что понял, и дверь закрылась. – У нас мало времени, Савелий. Скоро вас поведут обратно в камеру. – Тебе интересно, что я там буду делать? Буду ли я ласкать себя на койке, представляя, как вспарываю твое писательское брюшко? Петр фыркнул. – Нет, если честно, совсем неинтересно. Все равно ведь вы этого не сделаете. Вы не из таких. Более утонченная натура. – Что тогда? Хочешь, оставлю маленькое послание твоим читателям? Писатель задумался. – Пожалуй, это мысль. – Он подвинул микрофон еще чуть ближе к решетке. – Надеюсь, вы сообщите им нечто… значительное. – Никак иначе. – Существо в камере наклонилось к разделяющей их ограде. Свет лампы упал на бритый череп, отразился в блеклых маловыразительных глазах. – Вам снились когда-нибудь кошмары? – вкрадчиво прошептал Савелий, обращаясь уже не к Петру. – Мне – да. Особенно часто в детстве. Как и всем, наверное. По крайней мере, когда я спрашивал у своих знакомых – Адамукайте, Максимова и прочих, они обычно отвечали утвердительно. Ну, пока им было, чем отвечать… Что до меня, то я начинал с малого: голуби, крысы, другие мелкие твари… Мне было любопытно заглянуть в их нутро. Потом кошки, щенки – обычное дело. Но с возрастом аппетиты росли, и я не смог вовремя остановиться. Но я не жалею, я ни о чем не жалею! Вместо этого я говорю вам, я спрашиваю: чем ВЫ отличаетесь от меня? На самом деле. Разве вам никогда не хотелось сделать то, что сделал я? И разве не останавливал вас страх? Этот липкий, неприятный, стесняющий вас страх? Мелочная боязнь потерять работу, друзей, семью, стать изгоем в обществе… Так чем же, в конечном счете, ВЫ лучше МЕНЯ? Я – свободен, даже сидя в камере. А вы все – рабы и грязь под ногтями. Даже умерев, я останусь тем, кто решал, жить вам или нет. Хозяином! Безумец в клетке оскалил зубы как бешеный зверь. Крепко сжал прутья решетки и тряхнул их с такой силой, что Петр невольно отшатнулся. Савелий задрожал в припадке, тряхнул решетку еще раз, другой, а затем неожиданно сник. Хватка его ослабла, а затем и сам он медленно отошел, едва ли не отполз назад, чтобы вновь слиться с тенью. – Все… – донесся усталый шепот. – Хорошая глава должна получиться. – Это точно. Петр медленно протянул руку и выключил запись на магнитофоне. Подобрал с пола кейс, начал неспешно складывать туда бумаги и принадлежности со стола. Пока он собирался, дверь снова открылась, и в комнату зашли двое в форме. Со всеми предосторожностями открыли камеру, заставили осужденного встать на колени и сложить руки за спиной, сковали. Один мужчина пошел впереди, другой позади Савелия. У выхода кареглазый обернулся к Петру: – Вы идете? Мне еще дверь закрывать. Петр кивнул, извиняясь. Выйдя, он проследовал за первым надзирателем, который вел сгорбившегося Савелия по слабо освещенному коридору от одной решетчатой перегородки к другой. Смертник тащился, вяло реагируя на приказания пошевеливаться, не оглядываясь по сторонам, словно на его плечах висел груз неимоверной тяжести. В одном из глухих поворотов, когда охранник приказал Савелию встать лицом к стене и тот подчинился, Петр догнал их, достал из кобуры под полой куртки пистолет и выстрелил в затылок «соавтору». Надзиратель отвернулся, дожидаясь напарника, а палач еще дважды нажал на курок. Чтобы наверняка. Сейчас Петр Сергеевич вытер ладонь салфеткой, снял подаренные сыном наушники и положил на стол перед монитором. Теперь можно и покурить. Встал, выудил из-под занавески початую пачку «Явы» – пристрастился к этой гадости еще в девяностых. Внутри лежал коробок со спичками. За окном вечерело. Жужжал комар. Петр Сергеевич пришлепнул гадину на подоконнике, чиркнул спичкой и при свете маленького огня увидел собственное отражение в пыльном стекле – Галине ход в его кабинет был заказан, так что окна здесь не мыли уже давно. На него смотрел человек-тень с большими квадратными глазами-очками, в которых плясало адское пламя. Сколько лет прошло с того дня, когда отменили смертную казнь? Точно уже и не скажешь. Память старика, а он осознавал свои годы, слаба, выборочна. Савушка и другие «соавторы» давным-давно сгнили в своих безымянных могилах, оставив в память о себе лишь несколько аудиозаписей. И еще книги, конечно. Их книги, пусть все они наполнены ложью и недомолвками, даже лучшие из них, что разошлись когда-то миллионными тиражами. Читатель не ведал, как добывается материал. Читатель не знал, кем работает человек с фотокарточки в углу обложки. Обманывать публику было так же весело, как и играть с «соавторами». Савушка, бедный Савушка! Ты мнил себя Жнецом, а Жнец сидел напротив. Ты думал, что играешь со мной, а все было в точности до наоборот. В молодости осознание этого доставляло Петру известное удовлетворение. Ведь всякий раз, когда он брал в руку перо (карандаш, ручку – не важно), когда описывал на бумаге свои беседы с людьми из камеры смертников, – воспоминания вставали перед ним живой и яркой картиной. Сейчас, после многих лет без работы, эти картины поблекли и стерлись из памяти. Но зато, спасибо Витьку, с ним оставались голоса… Даже теперь, спустя столько лет, голоса действовали безотказно. Живые мертвецы говорили с ним в наушниках – визжали, ревели, стенали. Бахвалились, угрожали, смеялись, плакали. Кричали, шептали, мечтали. Доверяли ему самые сокровенные мысли, самые безумные идеи, дарили свои последние мгновения. Рассказывали о ночных кошмарах… И Петр Сергеевич наслаждался. Всякий раз, когда накатывало волной, водопадом обрушивалось Великое Понимание: Он – лучший. В дверь требовательно постучали. – Дед, ну ты что, уснул, что ли? Обещал ведь на речку за карасями сводить! – Сейчас, внучка, сейчас. Петр Сергеевич улыбнулся своему отражению и затушил сигарету. Он могущественнее их всех, он над богом и миром. Он отнимал жизни и рассказывал о своих жертвах, не таясь и не страшась ничего и никого. Он сделал бизнес на крови, обеспечив себя и семью. Он – лучшая Парка. Потому что всему свое время, а главное – каждому свое место. И старик совсем не боялся смерти. Того мгновения, когда Жнец Жнецов коснется его невидимой рукой. Петр был готов пожать эту руку. Девочки спускаются в подвал Она пришла в себя раньше, чем ожидал Алексей. Подняла голову, задышала носом. Закашлялась сквозь кляп, которым был заткнут рот. Оглянулась ошалело по сторонам. Заметила его. Он поставил вторую канистру на мокрый дощатый пол, скрестил руки на груди и улыбнулся Фросе: – Какая ты сильная. Я бы на твоем месте еще часа три дрых. Столько таблеток за один раз… Не сразу, но в ее глазах начал теплиться огонек понимания. И почти сразу вспыхнул пламенем ужаса и гнева. Фрося яростно рванулась, деревянный стул под ней протестующе затрещал. – Не шуми, пожалуйста, – попросил Алексей. – Слушай…