Видения из пруда снова нахлынули на нее: женские силуэты, мольбы, крики, огонь. Не все эти женщины и девушки были ведьмами, а некоторые вовсе не доросли ни до каких религиозных практик. Но все они стали жертвами, безвинно пострадавшими от рук Дэвида Форда и его братии, которые, прикрываясь святым делом очищения от скверны, хладнокровно их убивали. Священное Писание всегда преподносило эти конфликты как сражения и войны, но на деле они оказались обыкновенной резней. Чудовищное откровение, но Иммануэль пришлось отодвинуть его на задний план. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на проклятиях, ведьмах, возвращении в Вефиль и… Эзре. Эзра. Иммануэль подняла голову, стараясь найти его взглядом, и встала с земли на подгибающихся ногах. Но на берегу, там, где она видела его в последний раз, Эзры не оказалось. И веревку вокруг ее пояса ничто не держало. Она поплелась вперед, выкрикивая его имя, но он не откликался. А потом, когда Иммануэль шла вдоль берега, она заметила его в камышах. Она бросилась к нему, спотыкаясь на бегу, и упала на землю рядом с ним. Эзра не двигался, лежа с распахнутыми глазами, и его расширенные зрачки почти закрывали собой радужку. Нос и рот были вымазаны в крови, но Иммануэль не знала, его ли это кровь или кровь из пруда. Рана на ладони кровоточила, бинты порвались, и швы разошлись от трения о веревку, которую он до сих пор сжимал мертвой хваткой. А его конечности… Эзра был связан по рукам и ногам колючими ветками и корнями деревьев, намертво пригвоздившими его к земле. В нескольких футах от места, где он лежал, в камышах бесполезно валялось его ружье, металлическое дуло которого было скручено в узел, словно сделанное из проволоки. Иммануэль попыталась сорвать с него растительность, изодрала руки в кровь о ветки ежевики, но лес держал Эзру крепко, и как ни старалась, она не могла его освободить. В отчаянии она схватилась за нож Абрама и принялась рубить спутанные колючки и корни, усердно высвобождая его руки. Эзра потянулся к ней, но его рука застыла в воздухе на полпути. Он смотрел на нее в каком-то немом изумлении, и его взгляд казался отсутствующим и расплывчатым, как будто он видел перед собой не ее одну, а нечто большее. Но чем дольше он на нее смотрел, тем отчетливее менялось выражение его лица: изумление уступило замешательству, замешательство – страху, а страх – неприкрытому ужасу. В лесу что-то переменилось. В воздухе похолодало. В пруду забурлило, мелкие волны забились о кровавые берега. Над головой заклубились темные тучи, штормовой ветер завыл в кронах деревьев. Несколько ворон взмыли в небо, улетая на восток, и ветер разбушевался, терзая деревья и низко клоня их к земле. Иммануэль резала корневища ножом Абрама, стараясь не терять ни секунды. Сражаясь с колючками вокруг его лодыжек, она изранила в кровь и свои ладони. – Все будет хорошо. Я тебя освобожу. Потерпи еще немного, я почти… Эзра? Он смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни… Нет, хуже: он смотрел на нее, как на врага. Он перестал бороться с корнями и ветвями, обездвижившими его, и начал бороться с ней, кидаясь на нее и крича, чтобы она держалась от него подальше. Но Иммануэль отказывалась идти на попятную. Она продолжала упрямо рубить ветки, освобождая его из цепких лап Темного Леса, даже теперь, когда он метался и вырывался, словно ее прикосновение обжигало его. И едва Иммануэль перерезала последнее корневище, мешавшее ему двигаться, Эзра набросился на нее и тотчас вцепился ей в горло, так что она не успела даже вскрикнуть. Его пальцы, скользкие от грязи и крови, глубоко впились во впадины по бокам ее шеи, напрочь перекрывая дыхание. Иммануэль пыталась разжать их, хваталась за его руку, плечи, рубашку. Безрезультатно. Эзра держал ее мертвой хваткой, которая с каждой секундой становилась только крепче. У нее пропал слух, потом подвело зрение, и глаза начала застилать черная пелена. В эту минуту она поняла, что сейчас умрет здесь, в лесу, от руки юноши, которого хотела бы называть своим другом. В порыве отчаяния Иммануэль подняла нож Абрама и приставила его к груди Эзры. Острие лезвия впилось в ложбинку между его ключицами. На какое-то мгновение они оба застыли в этом положении и не смели пошелохнуться: Эзра, обхвативший Иммануэль за горло, и Иммануэль, державшая нож у его горла. Но как только она начала терять сознание, взгляд Эзры прояснился. В нем промелькнуло осознание, а следом – ужас. Он отпустил ее. Иммануэль попятилась от него, хватая ртом воздух, и выставила нож перед собой, приготовившись пустить его в ход, если он снова бросится на нее. Но Эзра успел лишь пробормотать ее имя, как вдруг его конечности скрутила долгая судорога. Он забился в конвульсиях, до хруста вращая головой и выгибая спину под таким углом, что Иммануэль испугалась, как бы его позвоночник не переломился надвое. И каким-то чудом, несмотря на столь мучительный припадок, Эзра… разговаривал, цедя молитвы и катехизисы, псалмы и притчи, и незнакомые строки Писания, которых Иммануэль никогда прежде не слышала. И только в этот момент она наконец осознала то, чему стала свидетельницей: это было видение – первое видение Эзры. По лесу пронесся ураганный ветер. Низко склонились сосны, задрожали верхушки деревьев. Пока Иммануэль натягивала платье, она лихорадочно соображала, что ей делать дальше. Ее первая мысль была эгоистичной: не рисковать новым нападением и оставить Эзру здесь. Пусть сам ищет выход из леса. Но когда она уже собралась уходить, в ней взыграла совесть. Она повернулась к Эзре, который теперь, когда самая страшная часть видения осталась позади, неподвижно лежал на земле. Либо они покинут этот лес вместе, либо не покинут его вообще. Поэтому она усадила Эзру, подлезла под его руку, стиснула зубы и с огромным трудом выпрямилась, поднимаясь вместе с ним на ноги, после чего поволокла его к деревьям. Иммануэль пыталась звать на помощь, перекрикивая рев ветра, в надежде, что какой-нибудь охотник или полевой работник их услышит, но ее мольбы терялись в бушующей стихии. И она продолжала идти, хотя каждый шаг давался ей с трудом, и легкие горели от усилий. Каждый раз, когда она делала два шага вперед, опушка Темного Леса как будто отползала на три назад, и Иммануэль прибавляла ходу, не обращая внимания на то, что темнота затапливала все вокруг, как вода. Вдалеке она едва могла различить яркую полосу – опушку леса, откуда сквозь деревья пробивался солнечный свет. Вот только, как бы странно и неправильно это ни звучало, несмотря на ее ужас и ее отчаяние, и несмотря на состояние Эзры, какая-то проклятая частичка ее души до безумия хотела остаться здесь. Но Иммануэль так просто не поддастся искушению. Не сейчас, когда от ее дальнейших действий зависела судьба Эзры. Она заставляла себя идти вперед, шаг за шагом приближаясь к солнечному свету. А там, сделав последнее усилие над собой, вырвалась из леса и рухнула на колени на самой опушке. Она утянула Эзру за собой, и они упали вместе, больно ударившись о землю. Иммануэль встала на четвереньки, перекатила Эзру на спину и откинула волосы с его глаз. Она приложила ладонь к его груди, но не услышала там сердцебиения. Издалека, с пастбища их увидел батрак Джозайя и бросился к ним во весь опор, распугав стадо. Иммануэль обхватила голову Эзры ладонями и стерла грязь с его щек, умоляя его вернуться к ней. Но он не ответил. И не шелохнулся. Глава 17 Отец изольет дух Свой в плоть раба Своего, и паства будет звать его Пророком, ибо Он узрит дива небесные и станет говорить на языке ангелов. Тайны земли и крови откроются Ему, и он познает глас Отца своего. Священное Писание Прошло девять дней, прежде чем Иммануэль услышала хоть какие-то новости об Эзре. Когда Джозайя поскакал за помощью к Амасу, он вернулся в сопровождении доброй половины конницы пророка. Иммануэль все это время оставалась на пастбище вместе с Эзрой, его голова покоилась у нее на коленях, а рядом Анна смачивала ему лоб влажной тканью в тщетной попытке облегчить мучительные видения. Глория плакала, стоя в нескольких ярдах от них, где мертвая высокая трава волнами колыхалась на уровне ее талии. А вдалеке с холмов на пастбище спускалась стража пророка. Дальнейшее происходило стремительно. Во всяком случае, так казалось Иммануэль. В одно мгновение голова Эзры лежала у нее на коленях, и он сжимал ее руку в своей, мучаясь вторым припадком. А в следующее – его уже уносили прочь безликие стражники пророка. Несколько из них остались на пастбище допросить Иммануэль. В ответ она скормила им немного лжи и немного полуправды. Достаточно, чтобы развеять их подозрения, не ставя себя под удар и не раскрывая страшной истины о том, что на самом деле произошло в этот день в Темном Лесу. Иммануэль оставалось лишь надеяться, что если Эзра очнется… нет, когда Эзра очнется, он не выдаст ее лжи. Но даже в противном случае она бы не стала винить его. Только не после всего пережитого им в этом лесу. Когда она наконец получила известие о состоянии Эзры, оно пришло в виде священного эдикта, доставленного из рук в руки одним из личных посыльных пророка. Хотя письмо было адресовано Абраму, он позволил Иммануэль сорвать печать и первой ознакомиться с его содержанием. Трясущимися руками она разломила восковую печать надвое. В письме сообщалось следующее: С превеликой радостью мы спешим уведомить вас о том, что Эзру Чемберса посетило его Первое Видение. После восьми дней пребывания с Отцом посредством дара Провидения, он пришел в сознание и теперь восстанавливает здоровье в Обители перед мессой, которая состоится в наступающую субботу. Да здравствует Эзра Чемберс, преемник Священного Пророчества, и да благословит Отец его предшественника Гранта Чемберса в его последние дни. C пожеланиями света, Священное собрание апостолов Пророка В следующую субботу в церкви проводилось заклание в честь Первого Видения Эзры. Муры проснулись ни свет ни заря, оделись во все самое лучшее, по такому особому случаю не забыв отутюжить складки на юбках и начистить туфли. Они выехали в путь на рассвете и прибыли на место еще до того, как солнце осветило верхушки деревьев. В соборе яблоку негде было упасть. В паре шагов от церковного двора вольно текла река. Большую часть крови с камней смыло течением, и вода очистилась до оттенка ржавчины. Кровавая зараза наконец миновала. Многие провозгласили это чудом – первым чудом Эзры. Иммануэль обвела взглядом толпу во дворе, высматривая Лию. Она обратила внимание, что ее подруги не было видно среди жен пророка, которые понуро стояли на пороге собора, все одетые в одинаковые черные платья. Некоторые промакивали мокрыми носовыми платками опухшие глаза, без стеснения оплакивая то, чего им предстояло лишиться: мужа, отца, наставника. Теперь, когда Эзра обрел силу, пророку оставалось совсем недолго. Если слухи о его болезни окажутся правдивы, он не доживет и до Нового года. Ударили в колокол, Иммануэль пересекла двор и, поднявшись по ступенькам, вошла в собор. Там она заняла место на скамье всего в паре футов от алтаря. Люди набились на скамейки, жались друг к другу стоя, и в помещении было жарко. В воздухе густо висел запах пота и горящего фимиама. Захлопнулись двери собора. Апостолы двинулись вдоль стен, попутно закрывая ставни на окнах. Следом за ними шел пророк, одетый в парадную сутану, шаркая по полу босыми ногами. Он сильно хромал, и складывалось впечатление, что каждый шаг давался ему со все большим трудом. Несколько раз он хватался за спинки скамей, для поддержки. Когда пророк тащился мимо нее, Иммануэль услышала тяжелое дыхание, глубоким хрипом вырывавшееся у него из груди. Было ясно, что от какой бы хвори он ни страдал, будь то подагра, лихорадка или какая-то иная, безымянная болезнь, его состояние стремительно ухудшалось. Вслед за отцом вошел Эзра, замедлив шаг, чтобы не обгонять его. Они подошли к алтарю вместе и встали плечом к плечу, поворачиваясь лицом к пастве. Раздались редкие аплодисменты, но пророк поднял руку вверх, призывая к тишине. Парадные двери снова распахнулись. По залу эхом разнесся стук копыт по мостовой, в то время как апостол Айзек внес в собор жертву. Это был маленький теленок, с большими карими глазами, как у олененка, у которого только начали проклевываться сквозь шкуру рога. Онор вцепилась в юбки Иммануэль. Ей никогда не нравились заклания. – Все будет хорошо, – прошептала Иммануэль, гладя ее по волосам. Апостол Айзек втащил теленка на алтарь. Тот поскользнулся на липком камне, копытца под ним разъехались, ножки задрожали, пока он ловил равновесие. Айзек переместил руку теленку на бок и обхватил его ноги, укладывая плашмя животом на холодную алтарную плиту. Теленок послушно лег, слишком маленький и глупенький, чтобы почуять в воздухе запах смерти. Пророк, с Эзрой под боком, вышел вперед, шурша по полу босыми ногами. Он занес клинок высоко над головой. – За Эзру. Паства в один голос ответила: – Долгих лет царствования! Через несколько часов после субботней мессы и заклания Иммануэль простилась с семьей и в экипаже Лии отправилась в Обитель. Стоило Иммануэль войти в галерею, как все взгляды оказались устремлены на нее. Вопреки ее первоначальным опасениям, Эзра, благослови его Отец, не выдал ее церкви. И даже напротив. Что бы он ни наплел, объясняя, как они оказались в тот день в Темном Лесу, это выставило ее в героическом свете. И теперь всем хотелось узнать историю бедной пастушки, которая вырвала преемника пророка из цепких когтей Темного Леса. Но Иммануэль устала от историй и вранья. И она, как могла, избегала любопытных взглядов, пока усаживалась на свое место за праздничным столом и вяло ковырялась в еде. Она старалась следить за ходом беседы, но когда разговор свернул к теме тягот деторождения, она потеряла интерес и стала блуждать взглядом по помещению. Убранство галереи восхищало. Столы украшали венки из свежих роз, срезанных в оранжерее пророка. Вдоль стен на равных интервалах друг от друга стояли канделябры с Абрама ростом, и свет от них согревал лица гостей, которые болтали, поглощая горы мяса и картофеля. Теперь, когда кровавое бедствие закончилось, и приказ о нормировании пайков был отменен, вино и вода текли в изобилии. В начале галереи стоял длинный дубовый стол, за которым восседал пророк. По левую руку от него сидела Эстер в бледно-сиреневом платье, а по правую – Эзра с остекленевшими и налитыми кровью глазами. Пророк наклонился вперед, чтобы отрезать кусок мяса от жареной козы на блюде в центре стола. Орудуя ножом между костями, он обвел глазами гостей, пока не нашел среди них Иммануэль. Их взгляды встретились, и пророк отложил нож и с некоторым усилием поднял свой бокал, как бы поднимая тост за нее, что вслед за ним повторили и некоторые из собравшихся. В ответ на этот жест Иммануэль смогла лишь коротко кивнуть. Она уставилась в тарелку, сглатывая тошноту, которая подступала к горлу всякий раз, когда в нее упирался взгляд пророка. В последнее время это случалось особенно часто.