Лия положила руку ей на плечо. – Ты в порядке? – В полном, – ответила Иммануэль, водя вилкой в лужице подливки. – Почему ты спрашиваешь? – Потому что у тебя бледный и испуганный вид, как будто ты увидала лик самой Темной Матери. Ты не заболела? – поинтересовалась Лия. – Нет. – Устала, наверное? Иммануэль кивнула. Еще как устала. Ей до смерти надоело снова и снова рассказывать одну и ту же историю, отвечать на одни и те же вопросы и развлекать одних и тех же людей, которые при обычных обстоятельствах не пожелали бы иметь с ней ничего общего. Ей хотелось только одного: вернуться домой и лечь спать. Она не помнила, когда в последний раз чувствовала себя настолько не в своей тарелке. Вообще, в иной ситуации Иммануэль никогда бы и не посетила столь почетное мероприятие, но раз уж именно она «спасла» Эзру, пророк послал ей официальное приглашение на праздничный пир. Ей бы обрадоваться, но единственной реакцией Иммануэль на приглашение был мерзкий леденящий страх. Она никогда не любила светские мероприятия, а без поддержки семьи они становились и вовсе невыносимы. Она испробовала все возможные отговорки, чтобы остаться дома, но Марта настояла на своем и заставила принять приглашение и не оскорблять церковь отказом. И вот, она здесь. – Прости меня. Я сегодня сама не своя. Лия сочувственно потерла ее руку. – Ничего страшного. Пейшенс всего лишь спросила, не расскажешь ли ты нам еще раз эту историю. Стройная миловидная девушка, которая, очевидно, и была Пейшенс, лукаво улыбнулась с дальнего конца стола. Заметив шелушащийся рубец печати между бровями девушки, Иммануэль поняла, что та недавно вышла замуж. И если судить по ее дорогому платью и утонченным манерам, то вышла удачно. Чтобы потянуть время, Иммануэль сделала глоток подогретого вина, которое оказалось таким горячим, что она обожгла себе язык. Не вдаваясь в подробности, она пересказала девушкам ту же ложь, что и апостолам: – Я пасла овец на пастбище и нашла Эзру на опушке леса. Я попыталась его растормошить, но он не шевелился, и тогда я позвала на помощь… и помощь пришла. Хоуп протяжно вздохнула и поникла. – Звучит как начало любовной истории. – Не говори глупостей, – Пейшенс закатила глаза. – У Эзры Чемберса есть дела поважнее, чем пропадать в Темном Лесу с… – она окинула Иммануэль взглядом, задерживаясь на ее кудрях, темной коже, пухлых губах, – какой-то девчонкой с Окраин. Иммануэль вздрогнула. Жестокие слова Пейшенс были недалеки от истины. Тому душевному родству, которое еще недавно связывало их с Эзрой, похоже, пришел конец в день его Первого Видения. В Вефиле существовали определенные правила поведения, не допускающие проникновения жителей Окраин в сердце города, и хотя эти правила оставались негласными и неписаными, Иммануэль понимала, что обязана их соблюдать. – Кроме того, – продолжала Пейшенс, – имея в виду новый титул Эзры и то, что случилось с Джудит, готова поспорить, наш наследник предпочтет держаться на расстоянии. При упоминании имени Джудит за столом воцарилась тишина. Лия уставилась в свой бокал, словно завороженная тем, как вино плещется на дне, а младшие девушки, которые до этого хихикали между собой с краю стола, теперь сидели неподвижно. – А что случилось с Джудит? – Иммануэль надеялась, что ее голос прозвучал беззаботно и ровно, но сердце ее забилось чаще при воспоминании о том дне в Обители, когда странный мужчина в грязной блузе возник в конце коридора, чтобы проводить Джудит к пророку. Никто ей не ответил. Все сосредоточенно ковырялись в своих тарелках или потягивали вино. Наконец Лия сказала: – В ночь после видения Эзры Джудит забрали из ее комнаты и отправили на покаяние. Покаяние. Наказание, предназначенное для наиболее злостных нарушителей Священных Отцовых Предписаний. Никто не знал, в чем конкретно оно состоит, не считая немедленного отлучения от церкви и заключения под стражу. Одни утверждали, что оно строится на соблюдении принудительного поста, изгоняющего грех измором и очищающего душу. Другие пересказывали байки о долгих заточениях в темницах Обители, где тех, кто нес наказание, подвергали жестоким избиениям, чтобы отвадить от них демонов и грехи. Несомненно было одно: все, кого отправляли на покаяние, возвращались… другими. Оно становилось актом абсолютного освящения для душ, которым хватало силы, чтобы пережить его. Иммануэль резко стало дурно и ей показалось, что вся еда, которую она заставила себя проглотить, вот-вот выйдет наружу. Она едва смогла выдавить из себя вопрос: – В чем был ее грех? – Никто не говорит, – Пейшенс поднесла бокал к губам и добавила: – Но если ее прелюбодеяния имеют к этому какое-то отношение, думаю, она задержится там надолго. Лия нахмурила брови. – Не говори таких ужасных вещей. – Почему нет? Это же чистая правда, – девушка снова перевела взгляд на Иммануэль. – Кое-кому из нас стоило бы намотать на ус. Иммануэль напряглась. С щемящим сердцем она перевела взгляд в другой конец галереи, к столу пророка. Эзра сидел рядом с отцом, развалившись в кресле и допивая остатки вина в бокале. Он сделал паузу, вытер рот тыльной стороной ладони, потом поднял графин, наполнил бокал до краев и набросился на вино так, словно пытался в нем утопиться. Иммануэль задумалась, чувствует ли он свою вину в наказании Джудит, их ли интрижка привела к ее заключению. Если так, то Иммануэль боялась за нее. Ее с Джудит не связывали дружеские отношения, но если святое покаяние и впрямь было таким чудовищным, как считала Иммануэль, она не могла не пожалеть ее. И с этой жалостью пришла странная ярость, обращенная не на Джудит и не на Эзру, а на систему, которая возлагала ответственность за грехи двоих на одного, в то время как другого прославляла. Эзра поднял голову и впервые за этот день встретился взглядом с Иммануэль. Когда она улыбнулась ему, он отвел глаза и резко вскочил из-за стола, так что зазвенели столовые приборы. Ни с кем не прощаясь, он нетвердой походкой пересек галерею, направляясь к дверям в противоположном ее конце. Гости провожали его взглядами, но никто не бросился за ним вдогонку. Эстер хотела, но пророк крепко взял ее за запястье, пригвоздив к столу. За их спинами безмолвно стояла стража, ожидая приказа. Как ни в чем не бывало, пророк отодвинул стул и встал. Он приказал квартету музыкантов играть жизнерадостный гимн и, взмахнув рукой, велел распечатывать новую бочку медовухи. От стола к столу засновали слуги, до краев наполняя кружки и бокалы гостей. В считаные минуты об уходе Эзры забыли и думать. Шаркнув ножками стула, Иммануэль встала из-за стола. – Куда это ты собралась? – удивилась Лия. – А как же десерт? Мне известно, что повара приготовили яблочные тарталетки с топлеными сливками. – Что-то меня сегодня не тянет на сладкое, – сказала Иммануэль, сквозь толпу поглядывая на двери, за которыми исчез Эзра. – Я, наверное, пойду, подышу свежим воздухом. Лия пригляделась к ней, сощурив глаза. Затем она тоже встала из-за стола и взяла Иммануэль за руку, переплетя их пальцы. – Я пойду с тобой. Как только они прошмыгнули между столами и вышли в коридор, Лия повернулась к Иммануэль. – Ты ведь собралась идти за Эзрой, не так ли? – С чего ты это взяла? – Всякий раз, когда ты поворачивалась к нему спиной, он бросал на тебя взгляды украдкой, и ты делала то же самое. Вы двое глаз друг от друга оторвать не можете. Иммануэль вспыхнула, но не сбавила шага. – Ты все не так поняла. – Тогда объясни мне, что ты от меня скрываешь! Или ты мне не доверяешь? – Конечно, доверяю. Я просто не хочу доставлять тебе лишних проблем. – Проблем? – Лия поймала ее за руку в тот момент, когда мимо прошел слуга, неся на плече поднос с яблочными тарталетками. Она понизила голос до шепота. – О каких проблемах ты говоришь? Что-то случилось в тот день в лесу? Эзра что-то сделал с тобой? – Конечно, нет! Эзра бы никогда так не поступил. Говоря это, Иммануэль уже понимала, что на самом деле поступки Эзры не имели значения. Главная опасность заключалась в том, чтобы просто быть с ним рядом под бдительным оком Вефиля. И Джудит служила ярким тому примером. Иммануэль стыдилась в этом признаваться, но она испытывала трусливое облегчение от того, что это Джудит расплачивалась сейчас покаянием, потому что на ее месте запросто могла оказаться и она сама. – Если дело не в Эзре, то в чем? Что с тобой происходит? – спросила Лия, указывая на нее взмахом руки. – Ты выглядишь ужасно, Иммануэль… вся такая ранимая и тихая. Это на тебя не похоже. Это как-то связано с женщинами, которых ты видела той ночью в Темном Лесу? Иммануэль не хотела врать подруге, но она понимала, что в свете происходящего ложь была предпочтительнее правды. – Нет. Лия с минуту разглядывала ее, словно решая, во что ей больше хочется поверить. Иммануэль приготовилась к новым вопросам, но их не последовало. Лия улыбнулась и взяла ее под руку. – Вот и славно. А то я уж немного испугалась, что Эзра превратил тебя в жеманную кокетку. – Иммануэль ткнула ее локтем под ребра, и Лия рассмеялась. – Конечно, если бы так и было, я не стала бы тебя винить. Несмотря на все его Святые Дары, глаза у него дьявольские, и язык тоже. Я ему ни капельки не доверяю. – Он не такой плохой, каким кажется, – возразила Иммануэль. – И говори тише. В этих коридорах гуляет эхо, он может тебя услышать. – Ну, он не услышит ничего такого, чего не знал бы раньше. Уверена, этот мальчишка строил свои коварные планы с того самого дня, как мы все встретились на речном берегу. Я видела, как он смотрел на тебя. – Лия! Лия улыбнулась Иммануэль, многозначительно поиграв бровями, и они весело рассмеялись. К тому времени, как они добрались до библиотеки, они хохотали, покачиваясь, спотыкались на ходу и обменивались историями и анекдотами. – Пруденс думала свекольным соком покрасить волосы в рыжий, – проговорила Лия между смешками. – А ее локоны стали синими, как васильковые лепестки. Столько усилий ради того, чтобы привлечь внимание Иова Сидни? Ему же сто лет в обед. Как по мне, так он уже одной ногой в могиле. – Ты невыносима. – Мы обе невыносимы. Вот почему мы идеально друг другу подходим. Всегда так было. – И всегда будет, – отозвалась Иммануэль, сворачивая в коридор, ведущий к библиотеке, но не успела она сделать и нескольких шагов, как Лия потащила ее обратно. – Я должна тебе кое-что сказать, – сказала она, внезапно посерьезнев. – Что такое? Лия медлила. – Обещай мне, что сохранишь это в секрете. Что бы ты ни подумала, и как бы на меня ни злилась. – Мой рот на замке, – ответила Иммануэль. – Даю слово. – Хорошо, – сказала Лия, и ее подбородок слегка задрожал. – Дай мне руку.