Буквально. Власти Чикаго попросили разных писателей написать заметки о разных произведениях искусства, имеющихся в этом городе. Эти написанные заметки предстояло записать как аудиофайлы, доступные в цифровом виде любому человеку со смартфоном. Мне досталась скульптура Миро «Солнце, луна и одна звезда». Нескладная, напоминающая колокол структура тридцати девяти футов высотой, с вилкой вместо головы, эта штука стоит в «Брунсвик-Плаза». Сразу после установки она была объявлена уродской и желчно осмеяна, но с тех пор ее успели полюбить, и теперь она известна под ласковым прозвищем «Мисс Чикаго». Я написала монолог, подаривший «Мисс Чикаго» стеснительную, непривлекательную женскую личность, которая постепенно собирается с силами и духом. Я стояла в кабинке, чтобы записать этот монолог для публики. Я была там, чтобы стать голосом «Мисс Чикаго». Этот момент застыл для меня во времени навсегда – маленький, но значимый портрет на моей стене. Стоя там, одна перед микрофоном, выговаривая слова, написанные мною для этой статуи, я должна была делать паузы, чтобы успокоиться. Необходимость произносить вслух, делать своими некоторые строки, которые я с такой легкостью приписала статуе, неожиданно растрогала меня. «Я иная. Я – оригинал. Как все прочие, я здесь для того, чтобы занять пространство во вселенной. Я делаю это с гордостью». Да-да-да. Во вторник внутри моей головы появилась новая картина. Я снова оказалась в отеле «Беверли Хилтон» на TCA. ABC завершала свою презентацию, устроив для критиков дискуссию с представителями TGIT. Мы с Виолой, Керри, Эллен и другими продюсерами делали дурашливые селфи, прежде чем выйти на сцену. Я была в ярком желтовато-зеленом платье от Оскара де ла Ренты и сидела в самом центре. Не могу сказать, как долго длилось заседание. У меня никогда не получается следить за временем на таких мероприятиях. Но могу сказать, что я была разговорчива. Могу сказать, что ощущение было скорее как от моей гостиной, чем как от пожарной команды на вызове. Кто-то спросил, кто будет играть меня в фильме о моей жизни – вопрос, который до сих пор заставляет меня хохотать от ужаса. На коктейль-пати тем же вечером журналисты один за другим подходили ко мне, чтобы задать вопросы о моих программах, а потом наклонялись поближе и говорили что-то вроде: – Знаете, я впервые увидел, как вы улыбались на сцене. – Если бы я только знала ваш секрет… – Вы в этом году… иная. Первая. Единственная. Иная. Да. Да, я такая. Да-да-да. В прошлую пятницу я ехала по калифорнийскому побережью к «Земле Обетованной». Так называется дом Опры. Вот как будто вы этого не знали! Это все равно что не знать, что Белый дом называется Белым домом. Я была приглашена в «Землю Обетованную», чтобы сняться в одном из эпизодов кабельного сериала Опры Уинфри Super Soul Sunday. Я сидела и давала интервью Опре. И выжила. И не просто выжила. Если вы позвоните мне и спросите: «Эй, Шонда, как это было – давать интервью Опре?» Хороший вопрос. Я рада, что вы его задали. Устраивайтесь поудобнее, и я расскажу вам об этом все. ПОТОМУ ЧТО Я С АБСОЛЮТНОЙ ЧЕТКОСТЬЮ ПОМНЮ КАЖДУЮ ДЕТАЛЬ. Я помню это ощущение. Я там присутствовала. Моя душа не покинула тело, готовясь к неминуемой смерти. Я была расслаблена. Мне было комфортно. Не было никаких нервов. Интервью доставило мне чистое удовольствие. Вы меня услышали. Я откровенно, честно, взаправду, воистину получала удовольствие, давая это интервью. Славная большая картина маслом вывесилась на стену моего сознания и там и останется навсегда. Не только потому, что Опра была великолепна. Опра, несомненно, является лучшей ведущей ток-шоу на планете, она невероятно умна, проницательна и добра. И она таки была великолепна. Но мы ведь уже постановили, что великолепна она всегда. И все же, случись это до наступления года «Да», прежняя Шонда пережила бы ядерную паническую атаку, которая привела бы к полной амнезии. Опра всегда будет восхитительна в этом сценарии. Вся разница заключалась во мне. На мне не было доспехов. Мне нечего было прятать. Я ни о чем не беспокоилась. Я была… бесстрашна. Итак, у нас состоялась беседа. Мы болтали. Мы разговаривали. Чего я всегда так боялась? От чего я защищалась? Из-за чего я так нервничала? Да-да-да. И вот теперь меня здесь фотографируют для обложки EW. Еще одна картина на стену. – Думаю, пора, – говорит мне Кэти, снимая салфетки, заправленные за ворот моего вечернего платья, и пятится прочь. И передо мной вырастает Джеймс. На плече у него камера, я вижу еще две или три камеры на тележке, готовые к использованию. У Джеймса дружелюбное, открытое лицо. Он сразу же мне нравится. Он тянется ко мне, берет мои руки в свои и смотрит на меня. Я позволяю телу расслабиться, ловлю его взгляд. Я достаточно знаю о фотосъемках, чтобы понимать, что мне нужно быть сейчас в этой студии с Джеймсом. И больше нигде. И больше ни с кем. – Вы готовы? – спрашивает он. Я делаю глубокий вдох. Готова ли я? Готова ли? Делаю еще один глубокий вдох и смотрю на Джеймса. – Да, – отвечаю. – Да, я готова. Джеймс широко улыбается. Пожимает мне руку и утешающе подмигивает. – Давайте сделаем это, – говорит он и отходит в сторону, чтобы взять очередную камеру. Да-да-да. Накануне я пыталась объяснить Делорс всю значимость того, что она сделала для меня в то утро Дня благодарения полтора года назад. Я пыталась поблагодарить ее, пыталась объяснить, что она изменила мою жизнь. Что она спасла мне жизнь. Пока я говорила, Делорс не отрываясь смотрела на меня, склонив голову набок. Она терпеливо ждала, но ее лицо демонстрировало, насколько нелепыми она считает мои слова. – Шонда, – промолвила она, когда я наконец остановилась. – Я ничего не сделала. Всю работу проделала ты. Это было словно… Тут Делорс умолкла. Она часто делает долгие паузы, которые действуют как эпические клиффхэнгеры[59], когда обсуждаешь с ней важные темы. Она встала, подошла к холодильнику и копалась в нем, пока не нашла персик. Вымыла его. Обтерла. Я не шучу. – …словно тебе нужно было разрешение, – наконец договорила она. Потом пожала плечами. – Я твоя старшая сестра. Я дала тебе разрешение. Подумаешь, большое дело! Я кивнула. И уже собиралась выйти из комнаты, когда она снова заговорила. – Я невероятно горжусь тобой, – тихо сказала она. – Ты была такой безрадостной. Ты только и делала, что спала. Буквально. И метафорически. Ты спала. Меня это беспокоило. Жизнь коротка. А твоя казалась очень-очень короткой. Но теперь ты совершенно преобразилась. Ты живая. Ты живешь. Некоторые люди никогда этого не делают. А потом она перекинула через плечо сумочку и вышла из моей кухни. Вот такая у меня сестра. Да-да-да. Единственное, что я поняла, – это что я НИЧЕГО не знаю. Если бы кто-то сказал мне в то утро Дня благодарения в 2013 году, что я сегодня буду совершенно другим человеком, я рассмеялась бы шутнику в лицо. И все же… вот она я. Стала на сто двадцать семь фунтов стройнее. Стала на несколько неприятных людей легче. Ближе к своей семье.