Список «вместе до смерти» – это не шутки. Я имею в виду, передо мной никогда не стоял выбор «быть вместе или умереть», и я – девочка из среднего класса, которая тусовалась в кладовке в предместьях, где единственной знакомой мне Бонни была помада-блеск для губ «Бонни Белл», но, вы понимаете… Мой список «вместе до смерти» перед годом «Да» был очень конкретным. Определенным. Я могу назвать эти имена даже во сне. А что теперь, когда я пишу эту книгу о годе «Да»? Этот список «вместе до смерти»? Как он выглядит? Это в точности тот же самый список. Все те же имена. Без вычеркиваний. Вот только не все в этом списке… …существуют. В смысле существовать-то все они существуют. Просто не все они – реальные. В последние одиннадцать лет в моем списке «вместе до смерти» было одно имя, которое существует только в пределах стен «Сиэтл Грейс Мерси Вест/Грей-Слоан Мемориал». Я не сумасшедшая. Я знаю, что она не реальна. Мне просто наплевать. Кристина Янг всегда будет одной из моего списка «вместе до смерти». Да-да-да. Люди думают, что основа телефильма – это слова, которые я пишу на бумаге. Нет. Основа телефильма – это персонаж. Для меня персонажи могут начинаться со слов, которые я пишу на бумаге, но они – плоские. Как не надутые воздушные шарики, которые вываливаешь из пакета. Актер вдыхает в слова воздух – и внезапно то, что было плоским, становится трехмерным и живым. Более забавным или печальным, жестоким или ранимым. Я написала, а Сандра О вдохнула, и то, что взлетело, стало Кристиной. НАШЕЙ Кристиной. Той, которую мы с Сандрой создали вместе. Вот кто была Кристина. Кусочек моей души и кусочек души Сандры, сплетенные вместе и помещенные на телеэкран. Человеческое сотрудничество в сфере воображения. Та Кристина, которую мы создали, была откровением. Ее невозможно было заставить молчать. Она никогда не была «маленьким человеком». Никогда не была слишком закомплексованной, чтобы доказывать свои природные таланты. Эта Кристина нашей коллективной мечты колоссальна и уверена в своей гениальности. И в то время как другие боялись, нарисованная нами Кристина оказалась способна одолеть свои страхи чистой силой воли. Она принимала смелые решения. Она была бесстрашна, даже когда испытывала ужас. Неудивительно, что я так налегала на Кристину, писала ее красноречивее, расцвечивала ее ярче, выходя за границы ее образа. Пусть делает, думает и живет, озвучивая мои мечты. Она не хотела выходить замуж. У нее был талант, который она развивала. Она любила свою работу. Я подарила ей пронзительное желание не заводить детей, потому что, хотя я детей обожаю, мне хотелось наблюдать, как она будет сражаться в своей феминистской битве и победит. Я хотела, чтобы мы смотрели и восхищались женщиной, которая не хотела тех вещей, которых всем женщинам – как нам твердили – полагается хотеть. Я хотела, чтобы мы подружились с женщиной, которая выбрасывала за борт волшебные сказки и писала собственную историю. И с каждым ее законченным портретом я позволяла себе уделять немного меньше внимания своей собственной выцветающей галерее. Я отступила на задний план, где могла безопасно стоять в тени Кристины. Где я могла на цыпочках идти по следам, оставляемым Кристиной и Мередит на земле, когда они уверенно ступали по ландшафту. Кристина переживала такие обстоятельства, которых не пережили бы большинство других персонажей. Она проводила хирургическую операцию с приставленным к виску пистолетом. Исцелялась, поймав гигантскую рыбину и держа ее в руках. В мои самые темные часы, в мои самые печальные тихие моменты, в мои самые одинокие времена работа над образом Кристины придавала мне сил. Тот пистолет, приставленный к ее голове, и та рыба у нее в руках? Я написала эти истории не без причины. Эти истории заставляли меня верить, что нет ничего невозможного. Эти истории были доказательством того, что я могу пережить что угодно, а Сандра, игравшая эти моменты, вдыхавшая жизнь в эти слова, в Кристину, создавала ощущение, что я смогу выжить и выстоять. Кристина Янг была живым обоснованием моих мечтаний. Что это было для ботанистой сценаристки с нервным тиком, которая едва осмеливалась высказывать собственное мнение? Позвольте сказать вам, дорогие друзья: это было волшебство. И этот вид волшебства – до безумия необыкновенный. Время, которое мы с Кристиной провели вместе, было для меня невероятно реальным. Когда произносишь эти слова вслух, они кажутся глупостью. Но это правда. Я проводила с Мередит и Кристиной больше времени, чем со своими друзьями в реальности. Час за часом в монтажных, час за часом в кабинете сценаристов, час за часом в одиночестве над сценарием. Смотря телевизор, Даже если вы проводили с Кристиной всего по часу в неделю, смотря на экран телевизора, вы, вероятно, провели с ней больше времени, чем с большинством реальных людей. Так что эти отношения были настоящими. Те рельсы, которые я укладывала, тот поезд? Они были настоящими. Тот поезд несся по тем рельсам, никогда не опаздывая, всегда доставляя удовольствие. Но теперь он направляется к своей последней станции. Мы почти добрались до конца сюжетной линии Кристины. Сандра О покидает наш фильм. Вскоре она уйдет. И когда уйдет она, вместе с ней уйдет Кристина. Я буду скучать по мисс Кристине Янг. Я не имею в виду Сандру О. Разумеется, я буду скучать по Сандре. Но с Сандрой я смогу повидаться, я знаю, где Сандра находится. Нет. Я имею в виду, что я буду скучать по Кристине Янг так сильно, что сердце зайдется. В году «Да» это одна из вещей, которые меня тревожат сильнее всего. Я не уверена, что справлюсь. Да-да-да. А потом кое-что случается с одним человеком из моего списка «вместе до смерти» (назовем ее… к примеру, Пэм?). Пэм – моя подруга, которую я описала бы как воистину удивительного человека. Сильная и по-настоящему веселая. Остроумная. Добрая. Непринужденная. Верная. Любительница приключений. Но когда я кидаюсь с головой в этот трудный год «Да» и совершаю первые робкие неуверенные шажки к счастью, Пэм становится ледяной стеной. Я все чаще и чаще оказываюсь в ситуациях, когда Пэм все больше сердится на меня. В начале года «Да» случается один особенно некрасивый инцидент. Потом, пару месяцев спустя, некрасивая ссора. Я подолгу размышляю, пытаясь понять, не стала ли я внезапно сверхчувствительной. Или, быть может, каким-то образом спровоцировала такое поведение. Я ловлю себя на том, что осторожно расспрашиваю Пэм о некоторых ее замечаниях или поступках, которые кажутся мне попросту подлыми. Она уклоняется от любого конфликта. Я не понимаю, каким образом моя добрая, уверенная в себе подруга стала такой. Я обеспокоена. Но когда подобное случается снова, в показной и пассивно-агрессивной манере, я уже слишком далеко зашла по линии года «Да», чтобы с этим мириться. Теперь, всей душой готовая бросаться в трудные разговоры, я приступаю к ней с вопросом – что происходит? И разговор складывается нехорошо. Я поступаю так, как всегда поступаю, когда хочу, чтобы мне сказали правду без прикрас. Я созываю свой внутренний круг «вместе до смерти»: Золу, Гордона и Скотта. Я знаю, что они не промолчат, если я не права, если я поступила неправильно и не обращаю на это внимания. Мы собираемся за ужином. Я рассказываю им все. Они молча слушают. Я жду, когда же кто-то из них выступит, начнет говорить мне правду. Даст мне знать, что они думают. Ничего. Они переглядываются. Их брови ведут между собой безмолвные дебаты. Но я в них не участвую. – Что?! – в раздражении рявкаю я. Круг «вместе до смерти» никогда ничего не утаивает. – Скажите уже. Наконец один из них решается. – Мы все гадали, когда же это случится. Когда ты наконец заметишь, как с тобой обращается Пэм. О чем это они? Они говорят мне, что всегда подозревали Пэм. На их взгляд, Пэм не радует то, что я счастлива. Она страдает, потому что я изменилась, и они это заметили. Я больше не желаю быть прикроватным половичком, так что у Пэм больше нет никакой полезной функции. Они очень мягко объясняют мне, что Пэм никогда не была тем человеком, которым я ее считала. У меня нет слов. – Пэм? ПЭМ?! Я ошеломлена. Я в ужасе. Я… Я минуту сижу, закаменев. Закрываю глаза. И начинаю вспоминать все, что на самом деле знаю о Пэм. Все, что я на самом деле видела сама или слышала о поступках Пэм за те годы, что знаю ее. Не могу припомнить никаких случаев, когда она была бы «сильной» или «веселой». Она всегда на взводе – никакой непринужденности. Мне случалось видеть, как она была и мелочной, и злобной, и сплетницей, так что «верная» – это совсем не то слово. Но… она ведь никогда не была такой на самом деле? Верно? Верно? И тут я громко ахаю. Потому что это первый раз, когда я начинаю что-то понимать. Те друзья, которых я создавала в своих дневниках, когда мне было одиннадцать лет? Те личности, и биографии, и качества, которыми я их наделяла? Те истории, которые я сплетала, чтобы создать мир, в котором у меня были свои люди? Люди, которые привечали пухлую девочку-аутсайдера в очках с толстыми «бутылочными» стеклами и некрасивыми косичками? Персонажи, которых я сотворила, чтобы у меня было свое племя? Я делаю это до сих пор. Прямо сейчас. Я понятия не имею, какова Пэм на самом деле. Потому что… все до единого качества, которые я упоминала в прошлом, говоря о ней, – это всего лишь рельсы, уложенные мною. Посиделки у костра. Я плету небылицы и тем зарабатываю на жизнь. Я придумала Пэм. Роль Пэм играет кто-то по имени Пэм. Я потратила не один год на дружбу – прекрасную, совершенно изумительную дружбу – с человеком, который является лишь заменой плода моего воображения. Сижу. Осознаю, что состою в дружеских отношениях с воображаемой реальностью. Я даже не уверена, что мне нравится эта настоящая Пэм. Я даже не думаю, что знаю Пэм. Она была просто… – Аватаркой, – подсказывает Скотт. – Она была аватаркой. Да! Я расстроилась. Еще сильнее я расстраиваюсь, когда это случается уже со вторым человеком из моего списка – назовем его… Кеном? Я могла бы подробно рассказать о Кене, но… Второй куплет? Такой же, как и первый. В этом все дело: нет необходимости детально рассказывать, что произошло с Кеном, потому что, в сущности, это та же самая история. Кружок «вместе до смерти» находит эту тему увлекательной. Мы не можем перестать обсуждать ее.