Пролог Во весь рост Когда мне впервые предложили написать об этом годе, моим первым побуждением было сказать «нет». Писать о себе – от этого почти такое же ощущение, как если бы я решила влезть на стол в очень чопорном ресторане, задрать платье и продемонстрировать всем, что я без трусов. В смысле ощущение шокирующее. Это выставляет на обозрение те кусочки и крошки, которые я обычно держу при себе. Сомнительные кусочки. Тайные крошки. Видите ли, я – интроверт. Законченный. До мозга костей. Мой костный мозг – это костный мозг интроверта. Мои сопли – это сопли интроверта. Каждая клеточка в моем теле при каждом набираемом мною слове непрерывно орет мне, что писать эту книгу – поступок противоестественный. Истинная леди никогда не раскрывает свою душу за пределами будуара. Показывая вам себя голяком во весь рост, я нервничаю и дергаюсь, словно у меня сыпь на неприличном месте. Я начинаю тяжело дышать, точно перепуганная псина. Начинаю неуместно смеяться на публике всякий раз, как подумаю, что люди это читают. Написание книги вызывает у меня дискомфорт. И в этом, дорогой мой читатель, весь смысл. Вся цель. Вот почему я все равно ее пишу. Несмотря на тик, смешки и тяжелое дыхание. Излишек комфорта в моей жизни – вот с чего все это началось. Точнее, с излишка комфорта и с того, что я услышала шесть ошеломительных слов. И еще с индейки. 1 НЕТ «Ты никогда ничему не говоришь «да». Шесть ошеломительных слов. Вот исток и начало всего. Моя сестра Делорс произнесла шесть этих слов и тем изменила все. Она произнесла шесть слов – и теперь, когда я пишу это, я уже стала другим человеком. – Ты никогда ничему не говоришь «да». Она даже не произнесла эти шесть ошеломительных слов. На самом деле она их пробормотала. Ее губы едва шевелились, глаза безотрывно следили за большим ножом, который она держала в руке, нарезая кубиками овощи – в бешеном темпе, пытаясь обогнать часы. Да-да-да. Нынче 28 ноября 2013 года. Утро Дня благодарения. Так что, ясное дело, ставки высоки. День благодарения и Рождество всегда были маминой епархией. Она дирижировала семейными праздниками с безупречным совершенством. Еда всегда вкусна, цветы всегда свежи, краски всегда сочетаются. Все идеально. В прошлом году мама объявила, что устала одна делать всю работу. Да, в ее исполнении она выглядела легкой и непринужденной, но это не означает, что она была таковой на самом деле. Так что моя мать, продолжая оставаться верховным божеством, объявила о своем отречении от трона. И вот этим утром Делорс начинала свой путь к коронации. Ответственность сделала мою сестру собранной и опасной. Бормоча эти слова, она даже взглядом меня не удостаивает. Нет времени. Голодные родственники и друзья нагрянут к нам меньше чем через три часа. А мы еще даже не добрались до стадии поливания индейки соком. Так что если моя сестра не может меня убить, запечь и подать с начинкой, подливой и клюквенным соусом, то получить ее полное и безраздельное внимание в данную минуту мне не суждено. – Ты никогда ничему не говоришь «да». Делорс – старшая дочка в нашей семье. Я – младшая. Нас разделяют двенадцать лет. Этот временной промежуток заполняют наши братья и сестры: Эльнора, Джеймс, Тони и Сэнди. Учитывая такое количество братьев и сестер между нами, в детстве у меня возникало ощущение, будто мы с Делорс существуем в одной и той же солнечной системе, но никогда не бываем на планетах друг у друга. В конце концов, Делорс ведь поступала в колледж, когда я собиралась в детский сад. У меня сохранились смутные воспоминания о ней: Делорс слишком сильно тянет меня за волосы, заплетая косичку, отчего у меня начинается головная боль. Делорс учит моих старших братьев и сестер новому танцу под названием «Бамп». Делорс шествует к алтарю на своей свадьбе, мы с Сэнди идем позади, держим шлейф платья, отец ведет ее под руку… В детстве она была образцом того типа женщины, в который мне полагалось превратиться. Взрослая Делорс – одна из моих самых близких подруг. Большинство наиболее важных воспоминаний моей взрослой жизни связаны с ней. Так что, полагаю, здесь и сейчас вполне уместно ее присутствие, бормочущей в мой адрес эти слова. Вполне уместно то, что прямо сейчас именно она говорит, в кого мне стоит превратиться, когда я вырасту. Именно она находится в центре события, которое станет одним из самых важных воспоминаний моей жизни. Этот момент действительно важен. Она этого не знает. Я этого не знаю. Прямо сейчас – нет. Прямо сейчас этот момент совершенно не выглядит важным. Прямо сейчас он выглядит как утро Дня благодарения, а Делорс уже устала. Она поднялась до рассвета и напомнила мне вынуть из холодильника индейку весом в девять с половиной кило, чтобы та обогрелась. Затем проехала четыре квартала, отделяющие ее дом от моего, чтобы заняться приготовлением ужина на всю нашу большую семью. Еще нет и одиннадцати, но она занимается этим уже несколько часов. Нарубить, смешать, приправить. Она трудится в поте лица. А я наблюдаю за ней. Это не так ужасно, как звучит. Я не то чтобы ничего не делаю. Я не бесполезна. Я подаю ей то, что она просит. Кроме того, к моей груди в детском слинге приторочена моя трехмесячная дочь, а на бедре у меня сидит другая дочь, полутора лет от роду. Старшей, одиннадцатилетней, я уже соорудила прическу, выключила телевизор, который она смотрела, и впихнула в детские руки книжку. И еще мы разговариваем. Мы с сестрой. Мы разговариваем. Обмениваемся новостями о том, что произошло после нашего последнего разговора, э-э… вчерашнего или, может быть, позавчерашнего. Ну, ладно. Хорошо. Это я говорю. Я говорю. Она готовит. Я все говорю, и говорю, и говорю. Мне многое нужно ей рассказать. Я перечисляю ей все приглашения, которые получила за последнюю неделю. Один отправитель хочет, чтобы я выступила на конференции, другой приглашает на светскую вечеринку, а еще меня просят приехать в такую-то страну и встретиться с ее королем, а также выступить в сякой-то телепрограмме. Я перечисляю десять или одиннадцать полученных приглашений. Рассказываю о каждом во всех подробностях. Признаюсь вам, что попутно я вбрасываю пару лакомых кусочков, сплетаю пару побасенок, укладываю еще отрезок рельсов. Я намеренно немножко хвастаюсь – пытаюсь добиться от своей старшей сестры какой-то реакции. Я хочу произвести на нее впечатление. Хочу, чтобы она считала меня крутой. Видите ли, я росла в прекрасной семье. Мои родители, братья и сестры обладают многими замечательными качествами. Все они невообразимо красивы и умны. И, как я уже говорила, все выглядят свеженько, точно младенчики в утробе. Но у всех членов моей семьи, моих ближайших родственников, есть один общий, огроменный, отвратительный, преступный изъян. Они ни в грош не ставят мою работу. Вот совсем. Никто из них. Ни один. Их всерьез удивляет то, что я могу на кого-то производить впечатление. По какой бы то ни было причине. Люди, которые ведут себя по отношению ко мне так, словно я самую малость их интересую, приводят моих родственников в глубокое недоумение. Они озадаченно пялятся друг на друга всякий раз, когда кто-нибудь обращается со мной как с человеком, отличным от того существа, которое они привыкли видеть во мне, – от их напрочь безбашенной, чрезмерно болтливой младшенькой сестрички. Голливуд – место странное. Здесь легко потерять контакт с реальностью. Но ничто не возвращает человека на землю так, как толпа братьев и сестер, которые, стоит кому-нибудь попросить у тебя автограф, принимаются переспрашивать неподдельно перепуганным тоном: «У нее? Автограф – у Шонды? Вы уверены? У Шонды? Нет, погодите-ка, что, правда у Шонды? У Шонды РАЙМС? Но почему?!» Это верх грубости. И все же… подумайте, как много раздутых эго было бы спасено, если бы у каждого из них имелось по пять старших братьев и сестер. Они меня любят. Очень. Но они не потерпят никакой селебрити-VIP-чепухи от малышки в очках со стеклами толстыми, как бутылочные донца, которая на их глазах заблевала супом с лапшой-буковками все заднее крыльцо дома, а потом поскользнулась и влетела в комочки рвоты физиономией. Вот поэтому я сейчас выплясываю вербальный степ по всей кухне, сотрясая ее так, словно стремлюсь завоевать главный приз конкурса – зеркальный шар. Я пытаюсь заставить сестру показать хоть какой-то признак того, что она впечатлена, хоть какой-то намек на то, что она может счесть меня крутой – хоть самую малость. Попытки вызвать реакцию у людей, с которыми я связана родственными узами, стали для меня почти игрой. Игрой, в которой я, смею верить, однажды одержу победу. Но не сегодня. Сестра не соизволяет даже моргнуть в мою сторону. Вместо этого – нетерпеливая, возможно, усталая и, вероятно, испытывающая тошноту от звука моего голоса, все перечисляющего и перечисляющего мои фантастические приглашения, – она меня обрывает: – Ты собираешься что-то из этого сделать? Я умолкаю. Немного ошарашенная. – А?.. – вот что я говорю. – Чего?.. – Эти мероприятия. Эти вечеринки, конференции, ток-шоу. Ты сказала какому-нибудь из них «да»? Я на минуту застываю. Безмолвная. Растерянная.