Знаете, что я на это скажу? НЕТ. ЭТО НЕ ТАК. Быть матерью – это не работа. И перестаньте кидаться в меня чем попало. Мне очень жаль, но это не работа. Я считаю оскорблением материнству называть его работой. Быть матерью – это не работа. Это сущность. Это моя сущность. Работу можно бросить. Перестать быть матерью я не могу. Я мать на веки вечные. У матерей никогда не бывает конца рабочего дня, у матерей никогда не бывает отпуска. Материнство переопределяет нас, заново формирует нас, разрушает и восстанавливает нас. Материнство сводит нас лицом к лицу с самими собой как детьми. С нашими матерями как людьми. С нашими самыми темными страхами по поводу нашей сущности. Материнство требует, чтобы мы взяли себя в руки – или мы рискуем необратимо навредить другому человеку. Материнство выхватывает из тел наши сердца, привязывает их к нашим крохотным человечкам и посылает их в мир вечными заложниками. Если бы все это происходило на работе, я бы уже пять раз бросила такую работу. Потому что на оплату такой работы во всем мире не хватит денег. И на моей работе мне не платят запахом младенческой головки и мягкой тяжестью уютной сонной малышки на моем плече. Быть матерью невероятно важно. А скептикам я прорычу: не принижайте материнство, называя его работой. И, пожалуйста, даже не пытайтесь заикнуться мне, что это самая важная работа, которая будет у меня в жизни, пытаясь таким образом убедить меня весь день сидеть дома с моими детьми. Не надо. Я ведь могу и в нос кулаком дать. Самая важная работа для женщины, которой нужно оплачивать квартиру, штрафы за неправильную парковку, коммунальные счета и покупки, – это та работа, которая приносит ей деньги, чтобы не дать своему семейству умереть. Давайте перестанем участвовать в гребаном мифологическом культе женщины, который выставляет материнство работой. Сидеть дома с детьми – это невероятное решение. И оно потрясающе и достойно восхищения, если вы его выполняете. На здоровье. Но материнство – это все равно материнство и в том случае, если вы не сидите дома с детьми. Оно материнство и тогда, когда вы получаете работу и ходите на работу. Оно материнство и в том случае, если вы служите в спецназе и вас перебрасывают за границу, а ребенок остается с вашими родителями. Все равно это материнство. И все равно это не работа. И работая, и сидя дома, женщина все равно остается матерью. Одно не лучше другого. Оба выбора достойны одного и того же – уважения. Материнство в обоих случаях остается в равной степени болезненным вызовом смерти, в равной степени трудным. О да, о да. Давайте все на минутку опустим оружие, ладно? Возможно, ты считаешь, что для личностного роста твоего ребенка необходимо заниматься домашней выпечкой. Да пребудет с тобой сила, сестра. Я буду защищать твое право печь брауни, я выйду на марш за твое право печь дома все, что тебе, черт побери, заблагорассудится печь дома. Но я выну из ушей сережки и попрошу кого-нибудь подержать мою сумку на время вербального поединка, которым нам придется заняться, если ты попытаешься сказать мне, что я должна определять свое материнство точно так же, как определяешь свое ты. Здесь хватит места для всех. Палаточный городок материнства очень, очень велик. Если я захочу купить брауни в магазине и привезти их в школу в мятом коричневом бумажном пакете, упакованные в контейнер из пластика и фольги, не сняв оранжевого ценника, то знаете что? Вот так это и будет. Выкусите, судьишки! Я не указываю вам, что вы должны поступать так же. Идите и пеките все, что вам в голову взбредет. Но мы должны признать, что наш путь – это не единственный путь. Я когда-нибудь осуждала ваши идеально приготовленные, с пылу с жару, шоколадные капкейки с двойной помадкой и замешенной вручную глазурью? Я когда-нибудь осуждала тот красиво украшенный монограммой поднос для капкейков с соответствующим ему накрахмаленным фартучком, который на вас надет? Нет, не судила. Потому что вы – мои сестры. А еще потому, что я собираюсь слопать все ваши капкейки. Видите ли, я предана своим детям. Глубоко. Но моя преданность никак не связана с домашней выпечкой. Она никак не связана с превращением ее в какого-либо рода публичное представление материнского великолепия. Потому что (к этому моменту вы уже меня знаете) публичные демонстрации любого рода великолепия – это вообще не мое. Я предана стараниям познать своих детей, читать с ними книжки, слушать истории, которые они мне рассказывают, вести с ними разговоры. Стараниям сделать их гражданами мира. Воспитать сильных личностей, которые любят себя и верят в себя. И моя задача достаточно трудна и без доставки в школу по пятницам домашней выпечки. Я никогда не буду идеально заплетать косички. Ни у кого не будет глаженой одежды. Чистая – да. Но глаженая? Только не мной. У нас никогда не будет специальных рукодельных подарков к каждому празднику, и мы не будем потом выкладывать их фото в «Пинтересте» и «Фейсбуке». Никогда. То есть вообще никогда. Зато меня будут возмущать мамские заседания, которые имеют место по вторникам в одиннадцать утра. Как будто матерей, у которых есть работа, здесь не ценят и не привечают. И я всегда буду орать «какого хрена?!» на родительском собрании, если вы станете твердить мне, что брауни непременно должны быть самодельными. Я уже нахожусь в гуще Великой Мамской войны и веду ее против своего злейшего врага – самой себя. Мне не нужна еще одна война – с вами. Готова спорить, что и вам она не нужна. Стейси Макки[26] как раз из тех мам, которые занимаются с детьми рукоделием и выкладывают фото результатов в «Пинтерест» и «Фейсбук». У нее длинный рабочий день, но все равно: заходишь к ней в кабинет, и она, разговаривая о сценариях и сюжете, продолжает приклеивать термоклеем бусинки к головному убору принцессы для своей дочери. Я всегда поднимаю брови и спрашиваю, на кой черт она это делает. Зачем? На кой черт она вручную расписывает миниатюрными картинами пасхальные яйца? Зачем она вообще делает все те безумные восхитительные рукодельные вещицы для своих детей?! Стейси поднимает брови в ответ, столь же непонимающая и растерянная. – А почему бы мне этого не делать? – говорит она. Видите ли, Стейси ОБОЖАЕТ заниматься этими вещами. Возможно, она занималась бы ими, даже не будь у нее детей. Ах, погодите! Я ведь была с ней знакома тогда, когда у нее не было детей, – и она таки этим всем занималась! Когда-то Стейси потратила не один день, изготавливая невероятно похожие подобия всех персонажей «Анатомии страсти» из ершиков для чистки курительных трубок. ИЗ ЕРШИКОВ ДЛЯ ЧИСТКИ КУРИТЕЛЬНЫХ ТРУБОК. Так что речь не о противопоставлении работающих мам неработающим мамам. Речь о противопоставлении людей, которые любят клеить бусинки на головные уборы, людям, которые понятия не имеют, как выглядит пистолет с термоклеем. И даже не только об этом. Речь о том, чтобы люди, никогда не державшие в руках пистолет с термоклеем, не опирались на допущение, что те, кто с термоклеем дружен, осуждают их, и наоборот. Может быть, не стоит начинать с поднятого оружия? Может быть, та мамаша-совершенство из родительского комитета даже не осознавала, что домашние брауни могут быть кому-то в тягость? Может быть, вместо того чтобы выкрикивать бранные слова при упоминании домашних брауни, было бы лучше встать и мягко указать, что не у каждой мамы хватает времени или производственных мощностей для выпекания брауни? А если на тебя посмотрят снисходительно, только после этого и начать выкрикивать ругательства? В этом году в новом садике Эмерсон я была ответственной за торт для утренника в честь окончания учебного года. Мне повезло, я нашла кондитерскую, в которой умеют воспроизводить на торте фотографии. Не знаю, как они исхитряются, да мне и дела до этого нет. Я сделала заказ в этой кондитерской и заявилась на утренник со своим потрясающим заказным тортом. С глазури улыбались личики всех наших детей. Все охали и ахали. Я чувствовала себя победительницей. С оттенком омерзительного, самодовольного превосходства потрясающей-матери-с-которой-не-садятся-играть-в-скребл-и-которую-выгнали-из-всех-спортивных-команд. А потом кто-то спросил меня, где лопаточка для торта. Я принесла торт. Я не принесла ничего, чем можно было бы его разрезать. И тарелок, с которых можно было бы есть торт, я тоже не принесла. Не принесла вообще какой бы то ни было утвари. В другом образовательном заведении это могло бы вылиться для меня в международный инцидент. Обстановка могла бы раскалиться до ядерного уровня. Были бы расчехлены арсеналы. А что случилось сейчас, в этом садике? Я промямлила: – М-м-м, ну, этот тортик та-акой красивый! И мне в ответ рассмеялись. Дружелюбным смехом. Потом одна мама улыбнулась и сказала: – Ничего страшного. У меня есть чем его разрезать! И все пошло своим чередом. Торт был разрезан и подан. Торт был съеден. Все переписали себе с коробки название кондитерской. И все. Эти мамы своих не бросают. Мне так здесь нравится!