Я видела, что ему хочется спорить. Орать. Настаивать. Но он просто поднял с пола одежду и начал одеваться. Мне стало стыдно. Я подошла и обняла его, хотя у меня и не было на это времени. Его позвоночник напрягся, затвердев, как арматурный прут. Эрик опустился на диван, пытаясь выскользнуть из моего объятия, но передумал и замер, упершись лбом в мой живот. «Прямо как Росс и Рейчел», – подумала я. И мне стало не по себе. – Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты разобралась в своей жизни и выбрала меня. – Я знаю. Я тоже… хочу разобраться в своей жизни. Мне нужна неделя, только неделя. Мы оба понимали, что это неправда. Он проводил меня до двери и вдруг начал громко смеяться, показывая на свою футболку. На ней были изображение человечка в шляпке-грибе и надпись: “Sorry, Mario, but your princess is in another castle”28. В автобусе мне удалось ненадолго включить телефон и на меня посыпались сообщения от Роланда. Каждое последующее звучало все более человечно: «Я устал от одиночества», «Мне тяжело заснуть без тебя», «Ты у меня такая красивая», «Я скучаю. Почему ты не отвечаешь?», «Пожалуйста, напиши хоть слово». Я нажала «удалить все», не просмотрев до конца, но остатки радужной пелены уже спали с моих глаз, и в ясном свете дня я увидела, какая же я отвратительная свинья. Изменила Роланду дюжину раз за двое суток и даже не натерла себе нигде. Я наплевала на его чувства, притворившись, что их у него не больше, чем у среднестатистического холодильника, потому что мне было удобно так думать. Как я признаюсь ему во всем? Между Роландом и Эриком я находилась как меж двух огней, один из которых замораживал, а другой жег слишком сильно. Мне хотелось убежать, оставив позади и тот, и другой. Выйдя из лифта, я сразу врезалась в Роланда. Он был в элегантном пальто, весь такой привлекательный, и я понадеялась, что осознание собственной неотразимости немного утешит его, когда я его брошу. – Соня, – его губы неуверенно, непривычно растянулись в улыбке. Это пугало. И почему именно сейчас он решил впервые назвать меня уменьшительным именем? Чтобы подчеркнуть связь между нами, которая, как я знаю, омрачена моей изменой, и тем самым усугубить муки моей совести? – Извини за телефон, – начала я бодро, как на собеседовании. – Он упал за диван. Несколько дней не могла найти. На первый взгляд кажется, что щель между диваном и стеной слишком узкая, чтобы туда мог провалиться телефон, но знаешь, если диван немного отодвинуть, то все получится. Сейчас он стоит плотно к стене. Но до этого стоял неровно. Я не знаю, чем это вызвано. Микроземлетрясения могут быть причиной. И я не понимаю, зачем рассуждаю об этом так подробно. Жажда общения? И, кстати, я не упомянула, что звук телефона был выключен. Это сделало для меня невозможным услышать его. Ты возразишь, что на беззвучном режиме мой телефон вибрирует, но там же мягкий ковер, и он гасит вибрации. Вот, – я обуздала свой бегающий взгляд и посмотрела прямо на Роланда. Тот выглядел несколько озадаченным. Ничего, главное, чтобы он не начал что-то подозревать. Я пока не готова раскрыть ему правду. – Откуда ты возвращаешься? – Из магазина, – продолжила я почти без паузы. – Он находится на пересечении Пугачевской и Енисейской. Все знают этот магазин. Если кто-то скажет тебе, что не знает, значит, он не с этого района. – Но это же там, где ты жила раньше, – заметил Роланд. – Зачем тебе понадобилось ехать так далеко? Мое сердце рухнуло в пятки. Он догадывается. «Да, Соня, что ты там делала? Может быть, развратничала со своим бывшим соседом?» – Мне нужно было купить… капусту. Кажется, мне не хватает витамина С. Надо есть больше салатов. – Капуста же продается на каждом углу. Я закусила нижнюю губу. А он умело ведет допрос. Сохраняет невозмутимое выражение лица. Возможно, профессионал. – Здесь продается плохая капуста. Для ее объема она слишком легкая. Мне не нравится ее цвет. И запах. Пришлось расширить поле поиска. Выбрать правильную капусту – это целая наука. Я могу рассказать тебе об этом… – Не стоит. В итоге, вижу, ты так ничего и не купила. – Сложно сделать выбор. Я слишком зациклена на нюансах, – я опустила глаза. Мы вошли наконец в квартиру. Я скинула шубу и вне мягкой пушистой оболочки почувствовала себя беззащитной. – На тебе свитер наизнанку, – заметил Роланд. Я подняла на него печальные глаза. – В этот раз я уже совсем не знаю, что сказать. Роланд, в действительности лишенный всякой подозрительности, как и богатого опыта в отношениях, молча обнял меня, и я услышала звук, с которым захлопывается мышеловка. Дзззы-ынннь! И мне сломало хребет. Я не знаю, что случилось с ним во время командировки. Возможно, лежа в пустом гостиничном номере, он назвал его метафорой своей жизни и решил все поменять. Или же он просто нашел время на то, чтобы изучить тему отношений и привести свое поведение в соответствие установленным нормам. Или же он решил, что любит меня, но это был совершенно невыносимый для меня вариант, и я старалась об этом не думать. Но перемена в нем была катастрофической – особенно в контексте моего намерения дать ему отставку. Во-первых, он решил отменить правило «только в субботу» и проникся игривым настроем уже тем же вечером. Я сказала, что у меня болит голова, подробно описала боль и прочитала длинную лекцию о возможных причинах. Ужасно. Будь у меня волшебная палочка, я бы запихнула ее себе в глотку, чтобы наконец заставить себя заткнуться. Во-вторых, он начал приходить с работы раньше – не вовремя, конечно, но не задерживаясь более, чем на полтора часа. В-третьих, в понедельник вечером, когда я вернулась из поездки к матери, которая странно притихла с начала моих отношений с Роландом, он устроил мне сюрприз: ужин при свечах, с ресторанной сервировкой, букетом роз, алой шелковой скатертью и шампанским в ведерке. Как будто бабушкиных киселя и картошки с котлетами мне было недостаточно. «Романтика в аду», – подумала я, вымучивая улыбку. – Что-то случилось? – осторожно спросила я, усаживаясь напротив Роланда, прямо под прицел его обжигающего (до пузырей) взгляда. – Я решил, что уделяю тебе мало внимания. Ты заслуживаешь большего. После того, что я натворила, я не заслуживала даже пачки залитого холодной водой «Доширака». Я виновато наклонила голову, но запах еды бил в ноздри, вызывая тошноту. – К тому же меня все еще мучит совесть за мой отъезд в день, когда ты не очень хорошо себя чувствовала, – продолжил Роланд. Ничего, уж я тебе отомстила, так отомстила. С запасом на будущее. Теперь спокойно можешь оставить меня в коме, дрейфующей в бассейне с крокодилами. Я разжевала кусочек мяса, но он не проглатывался. Это был худший ужин в моей жизни. Нет, это я сама была хуже, чем когда-либо в моей жизни. – У меня нет аппетита, – вынуждена была признать я, наконец протолкнув мясо в пищевод и понимая, что не способна повторить этот трюк. – Тогда десерт? Ты всегда любила сладкое. «Но еще больше я люблю изменять тебе с парнями, едва вышедшими из школьного возраста. Да я просто Мессалина какая-то». На десерт был нежнейший сливочный торт, белоснежную поверхность которого украшали сердечки из хрупкой розовой глазури. Я взяла ложку и неуверенно надломила одно из них. Разбитое сердце. Боже, что я наделала. – Знаешь, я часто задумываюсь, как мало символическое изображение сердца соотносится с его реальной формой, – сказала я лишь бы что сказать. – Ты имеешь в виду четырехкамерность и выход лёгочной артерии и восходящей аорты? – Именно. А этот символ больше напоминает перевернутую задницу. Роланд опустил взгляд на торт и побледнел. Я могла прочесть его мысли: «Торт с задницами на романтическом ужине. О нет. Я должен был предусмотреть ее ассоциативный ряд». Потом еще что-то пришло ему в голову, и он приобрел совсем уж мертвенно-бледную окраску. – Я все исправлю… я потребую, чтобы они воссоздали более физиологически правильную форму сердца… или любого другого органа, как ты пожелаешь… насколько это возможно с учетом огранки, и… – Роланд? – прошептала я. Он достал из кармана маленькую синюю коробочку и раскрыл ее передо мной. Внутри оказалось кольцо с громадным топазом сердцевидной формы. Я потеряла дар речи. Роланд продолжал лопотать: – Мы скоро поженимся… а я до сих пор не подарил тебе кольцо в честь нашей помолвки… и… знаешь, брак моих родителей сложился не лучшим образом… но я не замечал этого… пока, рядом с тобой, не осознал, что хочу для себя другого. И я… так рад, что встретил тебя. Ни с кем раньше у меня не было таких отношений. Он притянул к себе мою руку, чтобы надеть кольцо. И тут я зарыдала. – Соня, – испугался Роланд. – Это от счастья, – объяснила я, обливаясь слезами. – Это же всего лишь кольцо. Ты достойна сотни колец. «О да, сотни колец в цепи, соединяющей меня с каторжным ядром». – У тебя такой вид, как будто ты очень несчастна, – проявил проницательность Роланд. – Психологи установили… что, когда люди испытывают отчаяние или сильную радость… их мимика во многом совпадает… и визуально не всегда удается с легкостью отличить одно от другого, – давясь слезами, пояснила я и побилась головой об стол. – А это зачем? – А это от наплыва позитивных чувств. Вечером позвонил Эрик и, чтобы ответить ему, мне пришлось спрятаться в туалете, потому что Роланд весь вечер ходил за мной хвостом. Как же я скучала по тем временам, когда он замечал меня, только когда я вешала полотенце не на тот крючок… – Что-то ты совсем пропала. Как у тебя дела? – Отлично. Все идет по плану. – По какому плану? – «Барбаросса», – кисло созналась я. Сидя на унитазе, я рассматривала кольцо, которое малодушно позволила надеть себе на палец, и мне хотелось смыть себя в канализацию. В сток я, конечно, не пролезу, но можно же и по кускам. – Ты до сих пор не сказала ему? – Почти сказала, сегодня, за романтическим ужином. – Хм. – Эрик, это сложнее, чем ты думаешь, – попыталась я оправдаться. – Он, кажется, решил, что я ему все-таки нравлюсь, и он такой хрупкий, такой беззащитный, и… – И? – Это как обидеть котенка. Или маленького хорошенького щенка. – Сонь, это невозможно, признаться мужчине, что ты изменила ему и уходишь от него, и при этом его не обидеть. – Но я все-таки попробую, – промямлила я. Это был тот самый момент, когда твой собеседник молчит, но ты отчетливо слышишь, как он изо всех сил старается не заорать.