– Заткнись! – продолжил Флинн, не отрывая взгляда от содержимого бумажника офицера, которое он вывалил перед собой на землю. За то время, что Себастьян имел дело с Флинном, он успел нарастить вокруг своего чувствительного сердца что-то вроде шкуры. Не меняя тона и выражения лица, он продолжил: – Мне вот что интересно… какого черта посреди этих джунглей делает морской офицер? Да еще с этими странными хреновинами… Себастьян с любопытством осмотрел колесо, потом обратился к немцу. – Bitte, was it das?[46] – И он ткнул пальцем в колесо. Молодой офицер даже не удостоил его взглядом. Почти с гипнотической сосредоточенностью он смотрел на Розу. Себастьян повторил вопрос, а когда увидел, что на него снова не обращают внимания, слегка пожал плечами, протянул руку к небольшой кучке предметов, лежащих перед Флинном, и взял листок бумаги. – Не трогай! – Флинн шлепнул его по руке. – Я читаю. – Можно тогда я посмотрю вот это? – Он притронулся к фотографии. – Только не потеряй, – предупредил Флинн. Себастьян положил фото себе на колени и принялся его разглядывать. На нем были сняты трое молодых людей в белой рабочей одежде и морских бескозырках. Взявшись за руки, они широко улыбались в камеру. На заднем плане маячила надпалубная надстройка военного корабля, отчетливо вырисовывались орудийные башни. В одном из юношей он узнал своего пленника, сидящего теперь у колеса. Себастьян посмотрел на обратную сторону толстой, картонной фотокарточки и прочитал надпись: «Бремерхафен. 6 авг., 1911». Флинн и Себастьян целиком погрузились в изучение того, что было перед ними, и Роза с немцем фактически остались один на один. Как бы совершенно без посторонних, отделенные от всего мира, словно их объединяла друг с другом некая глубинная связь. Гюнтер Раубе смотрел на нее, словно завороженный. Впившись взглядом в ее лицо, он и представить себе не мог, что такое бывает: облик ее пробуждал у него в душе смешанное чувство ужаса и восторга. Ее лицо было спокойно и бесстрастно, но он словно чувствовал в ней некое обетование. Он почему-то знал, что они крепко связаны друг с другом, но не мог понять, как именно, он понимал только то, что между ними должно случиться нечто очень важное. И это его волновало: это чувство, словно живое существо, подкралось к нему и заползло ему в чресла, тенью прошло вдоль позвоночника, и ему сразу стало трудно дышать, гортань свело судорогой. Однако при этом тут был еще и страх, приторный и теплый, как оливковое масло. – В чем дело? – внезапно осипшим, как у страстного любовника, шепотом обратился он к ней. – Я не понимаю. Скажи. Немец чувствовал, что она его языка не знает и не понимает ни слова, но интонация его была убедительна, и в глазах Розы что-то шевельнулось. Глаза ее потемнели – словно облако прошло над зеленой поверхностью бездонного моря, и он вдруг увидел, как она прекрасна. С острой болью в душе он подумал о том, что едва-едва не выстрелил в нее из этого самого пистолета, который она сейчас сжимает в руке. «Ведь я мог убить ее», – думал он. Как ему сейчас хотелось протянуть руку и коснуться ее. Он медленно, всем корпусом подался вперед, и Роза выстрелила ему прямо в грудь. Удар пули отбросил его на металлический обод колеса. Он замер там, продолжая смотреть на нее. А она демонстративно, через равные промежутки, продолжила стрелять и разрядила в него весь магазин. Пистолет подпрыгивал в ее руке, замирал, снова подпрыгивал… Оглушительно звучали выстрелы, и на его белой рубашке, словно по волшебству, расцветали кровавые пятна. Немец повалился на бок, вытянулся на земле и умер, продолжая смотреть на нее мертвыми глазами. Курок щелкнул в последний раз, сообщая о том, что магазин пуст, и Роза отбросила пистолет в сторону. 57 Держа на вытянутой руке квадратик картона, сэр Перси вслух прочитал надпись с обратной стороны фотографии: – «Бремерхафен. Шестого августа тысяча девятьсот одиннадцатого года». Напротив его стола на краешке стула ютился капитан флагманского корабля. Правая рука его полезла было в карман, но остановилась на полпути, и он с виноватым видом отдернул ее. – Ради бога, Генри… Да курите вы эту свою дрянь, если уж иначе никак не можете, – проворчал сэр Перси. – Благодарю вас, сэр. Изобразив благодарность на лице, капитан Генри Грин снова полез в карман, достал трубку с кривым мундштуком, вырезанную из корня сливы, и принялся набивать ее табаком. Отложив фотографию в сторону, сэр Перси взял грязный листок бумаги и стал изучать на нем неровные, сделанные от руки круги, читать соединенные с ними стрелками надписи. Этот образчик примитивного искусства был создан старательной рукой Флинна Патрика О’Флинна, как приложение к его докладу. – Так вы говорите, это прибыло с дипломатической почтой из посольства в Лоренсу-Маркиш? – Точно так, сэр. – А что это за человек… – сэр Перси заглянул в листок, – Флинн Патрик О’Флинн? – Полагаю, он майор португальской армии, сэр. – С таким-то именем? – Этих ирландцев сейчас везде полно, сэр, – улыбнулся капитан. – Он возглавляет отряд лазутчиков, совершающих рейды через границу на германскую территорию. Ходят слухи, у них репутация отчаянных храбрецов. Сэр Перси еще раз хмыкнул, отложил листок, закинул обе руки за голову и уставился на висящий напротив портрет лорда Нельсона. – Ну хорошо, Генри. Давайте теперь послушаем, что вы сами об этом думаете. Капитан поднес вспыхнувшую спичку к чубуку, шумно пососал мундштук, помахал спичкой, чтобы скорей погасла, и сквозь клубы дыма заговорил: – Сначала о фотографии. На ней три немецких офицера инженерной службы, они стоят на носовой палубе крейсера. Тот, что стоит по центру, был недавно убит этими самыми лазутчиками. – Он снова пыхнул трубкой. – Разведка докладывает, что это крейсер класса «В». Вооружение – девятидюймовые башенные орудия. – Класса «В», говорите? На воду у них спущено только два судна этого класса. – «Баттенберг» и «Блюхер», сэр. – «Блюхер»! – негромко воскликнул сэр Перси. – Да, «Блюхер», – кивнул головой Генри Грин. – Были предположения, что в бою с кораблями его величества «Бладхаундом» и «Орионом» в районе восточного побережья Африки шестнадцатого и двадцатого сентября он получил серьезные повреждения и, возможно, затонул. – Продолжайте. – Таким образом, этот офицер, опять же предположительно, служил на «Блюхере», остался жив, каким-то чудом добрался до берега Германской Восточной Африки и сейчас служит в армии фон Форбека. – И все еще носит морскую форму, а также разъезжает по лесам континента на странных телегах с гигантскими колесами? – скептически заметил сэр Перси. – Действительно странно, я с вами согласен, сэр. – А что вы думаете вот об этих штуковинах? – спросил сэр Перси и ткнул пальцев в чертежи на бумажке. – Это колеса, – сказал Грин. – Для чего? – Для транспортировки материала. – Какого материала? – Стальных листов. – Интересно, кому могли понадобиться стальные листы на восточном берегу Африки? – задумчиво спросил сэр Перси. – Возможно, капитану поврежденного крейсера. – Давайте-ка пройдем в штурманскую рубку, – сказал сэр Перси, с трудом извлек свое крупное тело из кресла и направился к двери. Выставив массивную челюсть, адмирал Хау задумчиво склонился над картой акватории Индийского океана. – Где остановили эту колонну? – спросил он. – Вот здесь, сэр, – ответил Грин, притронувшись к карте указкой. – Примерно в пятнадцати милях к юго-востоку от Кибити. Она двигалась на юг к… – Он не закончил, кончик его указки скользнул прямо к многочисленной группе островов, теснящихся в пасти длинной черной змеи под названием река Руфиджи. – Прошу вас, карту адмиралтейства, Восточную Африку. – Сэр Перси обернулся к лейтенанту, ответственному за карты. Тот немедленно достал из ряда книг в синем переплете, выстроившихся на полке у противоположной стены, второй том. – Какие рукава в устье Руфиджи пригодны для судоходства? – задал вопрос адмирал. – «От мыса Помбве до устья Кикуньи, включая мто Руфиджи, а также дельту Руфиджи (восемь градусов семнадцать минут южной широты, тридцать девять градусов двадцать минут восточной долготы)», – зачитал лейтенант. – На протяжении пятидесяти миль в глубину побережье представляет собой лабиринт низких, болотистых островов, покрытых мангровой растительностью, прорезанных протоками, что в совокупности составляет дельту мто Руфиджи. Во время сезона дождей весь ареал дельты частично или полностью уходит под воду. Непосредственно морское побережье дельты разделено десятью большими протоками, восемь из которых круглогодично связаны с мто Руфиджи. – Что это у вас за словечко такое – «мто», я что-то не очень понимаю, – ворчливо перебил его сэр Перси. – Это арабское слово, сэр, оно означает «река». – Ну так и говорите «река». Продолжайте. – За исключением рукавов Симба-Уранги и Кикуньи все остальные мелки и несудоходны, пройти можно только на плавсредствах с осадкой от метра и меньше. – Значит, надо обратить самое пристальное внимание на эти два, – проворчал сэр Перси, и лейтенант перевернул страницу. – Рукав Симба-Уранги. Использовался только каботажными судами для перевозки торгового леса. Точного ограничения не указано, но, судя по докладам адмиралтейства Германии, в тысяча девятьсот одиннадцатом году в этой протоке уровень воды был довольно низок, в среднем около десяти морских саженей. Это русло разветвляется на два потока клинообразным островом Руфиджи-яваке, и оба рукава позволяют надежно встать на якорь судам большого водоизмещения. Однако грунт здесь для якорной стоянки неблагоприятен, и закреплять судно предпочтительнее за растущие по берегам деревья. Также здесь весьма нередки плавающие острова.