В этой изящно обставленной каюте он явно смотрелся не на своем месте. У него были большие руки с исцарапанными пальцами, в кожу которых, казалось, навсегда въелись машинное масло и грязь, и распухшими от постоянной работы с металлом костяшками. Когда он по приглашению капитана сел в кресло, стало казаться, что коленок на его ногах больше, чем надо. – Итак, – начал фон Кляйн. Лохткампер стал докладывать. Он говорил минут десять, фон Кляйн внимательно слушал, стараясь продраться сквозь лабиринт технических терминов, среди которых то и дело ни к селу ни к городу проскакивала причудливая непристойная брань. В моменты особенно глубокой сосредоточенности Лохткампер прибегал к площадным идиомам своего родного Гамбурга, и фон Кляйн не мог сдержать улыбку, когда вдруг собеседник ему сообщал, что «копулятивная торпеда» совершила развратные действия над рамой ходовой части корабля, взломав его обшивку и поставив под вопрос его моральные устои. Порой описания инженера напоминали рассказы о том, что происходит в борделе во время субботней ночной драки. – Так это возможно восстановить? – спросил наконец фон Кляйн. – Для этого нужно вырезать всю, так ее и так, обшивку, поднять ее на палубу, еще раз перекроить, заново сварить и обработать. Но нам все равно не хватает как минимум восьмисот, так их и так, квадратных футов листовой стали, господин капитан. – В дельте реки Руфиджи такой товар вряд ли легко достанешь, – задумчиво проговорил фон Кляйн. – Точно так, господин капитан. – А если я, скажем, достану для вас листовой стали… как долго протянется ремонт? – Месяца два… возможно. – Когда сможете начать? – Да хоть прямо сейчас, господин капитан. – Тогда начинайте, – сказал фон Кляйн. Лохткампер осушил свой бокал, облизал губы и встал. – Прекрасный коньяк, господин капитан, – поблагодарил он и вразвалочку вышел из каюты. 52 Задрав голову вверх, Герман Флейшер с изумленным любопытством сухопутного человека разглядывал огромный боевой корабль. Он видел зияющие пробоины в тех местах, куда попали снаряды «Ориона», черную подпалину там, где прошел яростный пожар, там и сям разбросанные дырки и трещины, испещрившие палубные надстройки, а потом взгляд его обратился к носовой части судна. Над водой висели подвесные люльки, в которых сидело по несколько матросов, освещаемых ярким голубоватым светом сварочных горелок. – Боже мой, какой ужасный разгром! – с садистским наслаждением проговорил он. Кайлер пропустил это замечание мимо ушей. Он был занят тем, что указывал рулевому из аборигенов причалить к трапу, спускающемуся по борту «Блюхера». Даже присутствие рядом этого потного мужлана, то есть Флейшера, не могло подпортить ему удовольствия: наконец-то он вернулся домой. Для Эрнста Кайлера крейсер «Блюхер» был дом родной в глубочайшем смысле этого слова – здесь для него сосредоточилось все, что он ценил в жизни, включая человека, к которому он испытывал чувство преданности гораздо более глубокое, чем чувство сына к отцу. Сейчас он с наслаждением предвкушал увидеть на губах фон Кляйна улыбку и услышать очередную похвалу за хорошо проделанную работу. – А-а, Кайлер! – воскликнул фон Кляйн, встал из-за рабочего стола и пошел навстречу, чтобы приветствовать своего лейтенанта. – Уже вернулись? Так скоро? Нашли Флейшера? – Он ждет вас за дверью, господин капитан. – Отлично, отлично. Зовите его. Герман Флейшер спустился по трапу вниз, неуверенно переступил порог каюты и подозрительно сощурился. Мозг его автоматически принялся переводить увиденную здесь мебель в рейхсмарки, а заодно и вышитые голубым, золотым и красным шелком персидские ковры. Мягкие стулья и кресла обиты кожей, вся массивная мебель, а также стенная обшивка из полированного красного дерева. Осветительные приборы из бронзы, хрустальные бокалы в баре сверкали, как алмазы, а с обеих их сторон плотным строем красовались бутылки, украшенные этикетками самых богатых производителей Шампани, Эльзаса и Рейнской области. На стене напротив стола висел портрет маслом, на котором были изображены две женщины, обе хороши собой, с золотистыми волосами, по-видимому мать и дочь. Иллюминаторы были забраны занавесками из зеленого бархата с золотыми шнурками и кисточками. Герман решил, что этот граф, должно быть, очень богат. А богатство он очень уважал, это сразу видно было по тому, как он шагнул вперед, встал навытяжку, щелкнул каблуками, подобрал свой толстый живот и согнулся в поклоне. – Господин капитан. Я явился сразу, как только получил ваше послание, – отрапортовал он. – Благодарю вас, комиссар, – отсалютовал ему в ответ фон Кляйн. – Не хотите ли для начала подкрепиться? – Стаканчик пива и… – неуверенно замялся Герман, он не сомневался в том, что где-то на борту «Блюхера» спрятана настоящая сокровищница всяких деликатесов, – и чего-нибудь перекусить. У меня с полудня маковой росинки во рту не было. Была уже середина дня. В двухчасовом воздержании от принятия пищи фон Кляйн не смог усмотреть ничего необычного, но все же приказал своему стюарду принести все, что нужно, а сам открыл для гостя бутылку пива. – Должен поздравить вас, капитан, с блестящей победой над двумя английскими боевыми кораблями. Это было великолепно, честное слово, великолепно! Откинувшись на спинку кожаного кресла, Флейшер принялся вытирать потное лицо и шею, а Кайлер, услышав, как изменились его интонации, ехидно усмехнулся. – Эта победа дорого нам досталась, – пробормотал фон Кляйн, подвигая стакан поближе к Флейшеру. – И теперь я нуждаюсь в вашей помощи. – Ну разумеется! Вам стоит только сказать. Фон Кляйн вернулся к своему столу, сел и подвинул к себе пачку бумаг с заметками. Из замшевого футляра достал очки в золотой оправе и водрузил их на нос. – Господин комиссар… – начал было капитан, но в этот момент вдруг совершенно лишился внимания Флейшера. Раздался осторожный стук в дверь, это вернулся капитанский стюард с большим, обильно нагруженным резным подносом. Он поставил его на столик рядом с креслом Флейшера. – Матерь Божия! – прошептал Герман, и глазки его заблестели, а над верхней губой от волнения выступили свежие капельки пота. – Копченый лосось! Ни фон Кляйн, ни Кайлер прежде не удостаивались чести видеть, как Герман обедает. И вот теперь, охваченные благоговейным ужасом, не говоря ни слова, они это лицезрели. Да-а, этот человек знал толк в еде и работал челюстями мастерски, с огромной самоотдачей, позабыв обо всем на свете. Через некоторое время фон Кляйн сделал еще одну попытку привлечь внимание Германа: он негромко покашлял и пошелестел своими заметками, но сопение и негромкие, сладострастные постанывания комиссара продолжались. Фон Кляйн бросил быстрый взгляд на лейтенанта и приподнял бровь над золотой оправой очков, но Кайлер ответил ему лишь смущенной улыбочкой. Комиссар сейчас был так похож на человека, испытывающего оргазм – чувство глубоко интимное, – что фон Кляйн был просто обязан закурить сигару и сосредоточить все внимание на висящем напротив двойном портрете жены с дочерью. Шумный вздох сообщил присутствующим, что настал кульминационный момент, и фон Кляйн снова посмотрел на гостя. Тот откинулся назад, на румяном, округлом лице его играла рассеянная, дремотная улыбка. Тарелка была пуста, и с нежной печалью человека, который все еще не забыл об утраченной любви, Герман ткнул указательным пальцем в последний кусочек красного мяса и поднес его ко рту. – Это был лучший лосось, какой я когда-либо пробовал, – сказал он. – Я рад, что вам понравилось, – отозвался фон Кляйн слегка охрипшим голосом. Все зрелище в целом вызывало у него легкую тошноту. – Не могу ли я обеспокоить вас, капитан, попросив еще стаканчик пива? – пробормотал Герман. Фон Кляйн кивнул Кайлеру, лейтенант подошел и снова наполнил стакан Флейшера. – Господин комиссар, – начал капитан. – Мне необходимо, чтобы сюда к нам доставили как минимум восемьсот квадратных футов полуторадюймового стального листа. Я хочу, чтобы это было исполнено в пределах шести недель. Герман Флейшер весело рассмеялся. Так смеется взрослый мужчина над детской сказочкой про волшебниц и колдунов. Но тут Флейшер вдруг встретился взглядом с глазами фон Кляйна… и смех его резко оборвался. – В гавани Дар-эс-Салама, блокированной британцами, стоит пароход «Рейнлендер», – тихим и отчетливым голосом продолжал фон Кляйн. – Вы как можно скорее отправляетесь туда. С вами я пошлю одного из своих инженеров. Вы должны вытащить пароход на берег и снять с него обшивку. А потом организовать транспортировку листов сюда. – Но Дар-эс-Салам отсюда в ста километрах, – проговорил ошеломленный Герман. – Судя по адмиралтейской карте, семьдесят пять, – поправил его фон Кляйн. – Эти листы весят не одну тонну! – вскричал комиссар. – На территории Германской Восточной Африки обитает не одна сотня тысяч туземцев. Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы сможете убедить их потрудиться ради нас. – Но по такому маршруту немыслимо… и более того, к северу отсюда орудует банда вражеских партизан. Кстати, их возглавляют как раз те бандиты, которым вы дали спастись, потопив их корабль неподалеку от устья этой реки. – В ужасном волнении Флейшер даже вскочил, направив свой толстый обличительный перст на фон Кляйна. – Да, это вы дали им спастись. И теперь они разоряют всю провинцию. Если я только попробую провести тяжело груженный и медленно движущийся караван носильщиков из Дар-эс-Салама, то и пяти километров не успею пройти, как им сообщат об этом. Это безумие – я не стану этого делать! – В таком случае у вас есть выбор, – одними губами улыбнулся фон Кляйн. – Английские мародеры или расстрел на месте, прямо на этой палубе. Выбирайте. – Что вы хотите этим сказать?! – завопил Флейшер. – Я хочу этим сказать, что моя просьба теперь больше не просьба. Это приказ. Если вы его нарушите, я немедленно предам вас военно-полевому суду. Фон Кляйн достал золотые часы и проверил время. – Думаю, мы не станем придавать большого значения формальностям и расстреляем вас еще до темноты. Как вы думаете, а, Кайлер? – До темноты можем, конечно, не успеть, господин капитан. Но я надеюсь, мы справимся. 53 Когда губернатор Мозамбика предложил Флинну капитанскую должность в португальской армии, последовала безобразная сцена. Флинн был твердо убежден в том, что он заслуживает должности не ниже полковничьей. И высказался в том духе, что их деловому сотрудничеству пришел конец. Тогда губернатор парировал тем, что посулил ему майора, а сам мигнул адъютанту, чтобы тот снова наполнил стакан Флинна. Флинн принял оба предложения, правда одно из них – без особого удовольствия. Это происходило семь месяцев назад, всего через несколько недель после разорения Лалапанци. С тех пор армия Флинна, состоящая из разношерстного сброда численностью до ста человек местного населения, возглавляемая им самим, а также Себастьяном и Розой Олдсмит, почти непрерывно вела операции на германской территории. Они провели рейд на подъездном железнодорожном пути в город Сонгеа, где Флинн сжег пятьсот тонн сахара и около тысячи тонн проса, хранившихся на складах и ждавших погрузки на корабли в Дар-эс-Саламе. В этих продуктах отчаянно нуждались губернатор Шее и полковник Леттоу фон Форбек, собиравшие армию по всему побережью. Был и еще один блестящий успех, когда в месте слияния двух рек они устроили засаду и уничтожили отряд из тридцати аскари. Флинн отпустил на все четыре стороны триста рекрутов из местных жителей, которых конвоировали упомянутые аскари, посоветовав им убираться к чертям в свои деревни и забыть о любых амбициях прославиться на поле брани, – в качестве убедительных аргументов в свою пользу он привел усеявшие речные берега трупы. Если не считать уничтожения всех телеграфных линий и подрыва железных дорог, попадавшихся им на славном боевом пути, другие три рейда закончились с неоднозначными результатами. Дважды они захватывали колонны носильщиков, доставляющих продовольствие скоплениям германских войск. Но всякий раз, как только подходили германские подкрепления с целью отбить захваченное, Флинн со всем своим войском был вынужден спасаться бегством. Третья попытка вообще закончилась позорным провалом, который усугубился тем, что они могли захватить, но не захватили самого комиссара Флейшера. Быстрые ноги скороходов, являвшиеся частью разведывательного корпуса Флинна, принесли ему весть о том, что Герман Флейшер во главе отряда аскари покинул свою резиденцию в Махенге и направился в район слияния рек Руаха и Руфиджи. Там они погрузились на борт парового катера и растворились в лабиринте дельты, причем цель этой загадочной вылазки была неизвестна. – То, что взлетает вверх, непременно должно упасть, – философски заметил Флинн в разговоре с Себастьяном. – А то, что идет вниз по течению Руфиджи, непременно должно вернуться обратно. Мы выдвигаемся к Руахе и там подождем возвращения герра Флейшера. На этот раз никаких возражений со стороны Себастьяна и Розы не последовало. Все трое понимали без слов, что армия Флинна существует главным образом как карающий меч возмездия. Над могилой ребенка они дали обет мстить и теперь дрались не столько из чувства долга или патриотизма, но из жгучего желания воздать виновникам его гибели должное. Чтобы хоть как-то отплатить за гибель Марии Олдсмит, им нужна была жизнь Германа Флейшера. Они выступили в поход к реке Руаха. Во главе колонны шла Роза – так уже частенько бывало в эти дни. Узнать, что впереди идет женщина, можно было только по длинной темной косе на ее спине, одета она была в охотничью куртку и длинные хлопчатобумажные штаны цвета хаки, скрывающие женственную полноту ее бедер. Ноги у нее были длинные, шагала она широко, на плече висела винтовка «маузер», легонько постукивая Розу при каждом шаге по боку.