47 – Правый разворот – это у него отвлекающий маневр, – уверенно сказал Отто фон Кляйн, вглядываясь туда, где хрупкий силуэт английского эсминца почти растворился в сумерках. – Сейчас он снова разворачивается, чтобы пройти у нас за кормой. Будет атаковать с левого борта. – Капитан, возможно, тут сразу двойной блеф, – нерешительно вставил Кайлер. – Нет, – помотал золотистой бородой фон Кляйн. – Он попробует обойти нас под последними лучами заходящего солнца. Будет атаковать с востока. Капитан, хмуря брови, еще немного подумал, стараясь предугадать следующий ход противника на шахматной доске океана. – Ну-ка, Кайлер, проложите мне его курс, учитывая скорость двадцать пять узлов, левый поворот на четыре градуса через три минуты после последнего наблюдения, пробег в пятнадцать миль у нас за кормой и поворот на четыре градуса с правого борта. Если мы сохраним нынешний курс и скорость, где он окажется по отношению к нам через девяносто минут? Кайлер работал быстро, и скоро у него был готов ответ. Фон Кляйн молча проверил каждый шаг его вычислений. – Да, – согласился он с выводом Кайлера. Он уже успел в голове сформулировать распоряжения по изменению курса и скорости так, чтобы подготовить «Бладхаунду» ловушку. 48 «Бладхаунд» шел на всех парах и, поднимая носовую волну в десять футов высотой и вспенивая воду, оставлял за кормой слегка фосфоресцирующий в темноте след длиной в четверть мили. На борту «Блюхера» в темноту ночи вглядывалась сотня пар глаз, высматривая этот светящийся след. Люди ждали позади боевых огней на палубных надстройках, ждали в тускло освещенных башнях орудий, ждали на открытом капитанском мостике, и на верхушке мачты, и глубоко в чреве судна, – словом, вся команда крейсера «Блюхер» напряженно ждала. Фон Кляйн отдал приказ: во-первых, снизить скорость, чтобы не так был заметен кормовой след его корабля, и, во-вторых, изменить курс на сорок пять градусов в противоположную материку сторону. Он хотел поймать англичанина на правом траверзе, за пределами дальности действия торпеды. Капитан вглядывался в темное море, до ушей подняв отороченный мехом воротник шинели. Ночь была довольно прохладна. Черные воды моря, казалось, были беспредельны, необъятны – как и небо, усыпанное сияющей россыпью созвездий. Десяток с лишним человек увидели его одновременно: тихо тянущийся по темным морским водам, неяркий, словно сотканный из эфира или переливающийся шлейф тумана, след англичанина. – Осветительным! – резко подал команду фон Кляйн ждущим приказа пушкарям. Такая близость английского эсминца встревожила его. Он надеялся обнаружить его не на такой близкой дистанции. Высоко над океанскими просторами синевато-белым сиянием вспыхнули осветительные снаряды, да так ярко, что смотреть на них было больно глазам. Поверхность океана под этим светом казалась гладко отполированным эбонитом, на котором, словно высеченные, вспучились валы. Идущие на всех парах сближающимися курсами, оба корабля были освещены отчетливо и ярко, и расстояние между ними была всего-то какая-нибудь миля, а белые лучи мощных боевых прожекторов тянулись друг к другу, порой и соединялись, словно нерешительные руки любовников. Противники открыли огонь почти одновременно, но хлопки небольших пушечек «Бладхаунда» сразу потонули в реве бортовых орудий крейсера «Блюхер». «Блюхер» бил прямой наводкой, максимально, до горизонтального положения, опустив стволы своих орудий. Первый залп, – и огромные снаряды с воем пролетели чуть выше цели, прямо над открытым капитанским мостиком «Бладхаунда». Поднятая ими волна разорванного в клочья воздуха подхватила Чарльза и швырнула его прямо на острый шпиль компаса. Он почувствовал, как трещат у него под мышкой ребра. – Четыре градуса право руля! – скомандовал он хриплым от боли голосом. – Курс на противника! Как балетный танцовщик, «Бладхаунд» изящно развернулся и устремился прямо на «Блюхер». Следующий бортовой залп крейсера снова оказался высок, но в бой вступила вспомогательная артиллерия, и четырехфунтовый снаряд одного из скорострельных орудий малого калибра попал в пост управления огнем «Бладхаунда». Раздался взрыв, и все вокруг было осыпано визжащим ливнем шрапнели. Штурмана убило мгновенно, верхушку черепа срезало, как скорлупу сваренного всмятку яйца. Он упал на палубу мостика, заляпав ее своими теплыми мозгами. В правый локоть Герберта Крайера попал раскаленный осколок снаряда размером с ноготь большого пальца и вдребезги раздробил ему кость. Он охнул от боли и повис на рулевом колесе. – Держать штурвал! Держать, прямо по курсу! Приказ капитана прозвучал как в тумане, почти нечленораздельно, как речь идиота. Герберт Крайер подтянулся и левой рукой повернул штурвал, чтобы пресечь резкий уход корабля в сторону, но правая рука его бессильно повисла, а без нее получалось плохо. – Держи курс, парень. Держи! Снова этот глухой, словно пьяный голос… Крайер понял, что Чарльз Литтл стоит рядом, что его руки на рулевом колесе, и капитан помогает ему не сбиться с этого безумного курса. – Слушаюсь, сэр. Крайер посмотрел на капитана и снова охнул. На этот раз от ужаса. Острый как бритва кусок стали срезал у Чарльза Литтла ухо и часть щеки, обнажив челюстную кость и торчащие из нее белые зубы. Изрезанная в лохмотья плоть свисала ему до груди, и из разорванных кровеносных сосудов сочилась и хлестала темная кровь. Двое раненых сгорбились над штурвалом, направляя эсминец на германский крейсер, а в ногах у них валялся третий, уже мертвый. В ярком, как дневной свет, сиянии осветительных снарядов море вокруг корчилось под хлесткими ударами снарядов, клокотало от взрывов в оглушительной какофонии непрерывно бьющих орудий «Блюхера». В небо величественно взмывали высокие башни воды и тут же рушились, оставляя на взбаламученной и бурливой поверхности белую пену. Упорно продолжающий идти вперед «Бладхаунд» вдруг застыл на месте, словно напоролся на гранитную скалу. Палуба под ногами бешено сотряслась и словно встала на дыбы. Девятидюймовый снаряд попал прямо в носовую часть. – Лево руля! Приказ Чарльза Литтла прозвучал невнятно, рот его был полон крови, и губы хлюпали. Они вдвоем навалились на штурвал, поворачивая его до отказа. Но эсминец «Бладхаунд» уже погибал. Снаряд широко расколол носовую часть, сорвал листовую обшивку, развернул ее веером, словно лепестки чудовищной орхидеи. В образовавшуюся широкую щель хлынула черная вода ночного моря. Нос уходил под воду, корпус вяло оседал, корма задиралась вверх, и штурвал уже почти не вращался. Но, даже погибая, судно отчаянно пыталось повиноваться рулю. Медленно, короткими толчками, словно превозмогая боль, «Бладхаунд» развернулся. Чарльз Литтл бросил рулевое колесо и, пошатываясь, двинулся к правому борту. Ноги онемели и не слушались, организм от потери крови ослаб, в ушах оглушительно бухала кровь. Дошел до борта, схватился за поручень, вглядываясь вниз, туда, где на нижней палубе располагались трубы торпедного аппарата. Трубы выглядели как стаканы для толстых сигар, и, несмотря на крайнее утомление, он с радостью увидел рядом с ними матросов, обслуживающий их расчет, – люди сидели на корточках, прячась за перегородкой из брони, и ждали, когда «Бладхаунд» развернется и «Блюхер» подставит им свой правый борт. – Ну, поворачивайся, старичок. Давай же, давай! Вот так! Поворачивайся! – проскрипел сквозь кровь во рту Чарльз. В эсминец ударил еще один снаряд, и корабль дернулся в смертельной агонии. Возможно, этого движения, да еще случайного толчка подоспевшей волны оказалось достаточно, чтобы корабль забрал недостающие несколько градусов. Там, как раз там, куда смотрели теперь трубы торпедных аппаратов, залитый светом собственных осветительных снарядов и вспышками из стволов своих орудий, перед ними стоял германский крейсер. Чарльз услышал громкие звуки – вжух, вжух, вжух, вжух, – это одна за другой выстреливали торпеды. Видел, как их длинные, похожие на акулу тела срываются вниз, падают на воду; видел четыре белых следа, боевым клином уходящие вдаль, а за своей спиной услышал искаженный переговорной трубой торжествующий крик командира торпедно-боевой части: – Сработали все четыре, идут прямо на цель! Как ударили его торпеды, Чарльз так и не увидел: в мостовой переход в трех футах под ним ударил девятидюймовый снаряд «Блюхера». В одно мгновение он оказался в эпицентре взрыва, где температура была как на поверхности Солнца. 49 Отто фон Кляйн смотрел, как его снаряды рвут на части английский эсминец. Как над ним вздымаются оранжевые языки пламени и, словно зловещий, адский цветок, над просторами океана распускается огромный клуб черного дыма. Водная поверхность была покрыта рябью от падающих после взрывов обломков, от снарядов и их осколков – «Блюхер» все еще продолжал вести огонь из всех орудий. – Прекратить огонь! – скомандовал он, не отрывая глаз от пышного зрелища учиненных им разрушений. Над головами разорвалось еще несколько осветительных снарядов, и фон Кляйн поднес руку к глазам, прижал большой и указательный пальцы к опущенным векам, прикрывая их от пронзительно яркого света. Дело закончено. Он очень устал. Да, он устал, нервы истощены, физическая энергия на исходе, в голове полная каша от этой непрерывной утомительной работы за последние два дня и две ночи непрерывного напряжения всех сил. А в душе фон Кляйн испытывал грусть: ему было жаль погибших смельчаков, с глубокой печалью глядел он на страшные разрушения, причиной которых был он сам. Все еще прикрывая глаза, фон Кляйн открыл рот, собираясь отдать приказ снова взять курс на юг, но не успели слова сорваться с его губ, как раздался дикий крик впередсмотрящего: – Торпеды! Подходят к правому борту! Несколько бесконечных секунд фон Кляйн не знал, что делать. Он уже отправил свой мозг отдыхать, все его существо успело охватить некое оцепенение. Битва окончена, он спустился с вершины высочайшей концентрации всех сил, на которой старался удерживаться последние отчаянные часы. Сейчас, чтобы собрать оставшиеся резервы, надо было сделать сознательное физическое усилие, а за эти несколько секунд торпеды, выпущенные «Бладхаундом» в его предсмертной агонии, успеют нанести свой мстительный удар. Наконец фон Кляйн сбросил цепи сковавшей его разум вялости. Он рванулся к правым поручням капитанского мостика и в свете осветительных снарядов увидел бледный фосфоресцирующий след четырех торпед. В темной воде они были похожи на хвосты метеоров в ночном небе. – Право руля! Всем двигателям – полный назад! – закричал он тоненьким от ужаса голосом. Корабль у него под ногами, сдвинутый огромными, мощно, вгрызающимися в океанскую воду винтами, пошел в сторону, пытаясь поскорей уйти прочь, не допустить роковой встречи с несущимися к нему торпедами. Капитан обреченно стоял на месте, мысленно осыпая себя бранью: «Я должен был это предвидеть! Должен был понимать, что эсминец еще способен на это». Фон Кляйн беспомощно смотрел, как к нему приближаются, быстро удлиняясь, четыре белые линии. В самые последние секунды в груди его поднялась волна горячей надежды. Три торпеды пройдут мимо. Сомнений в этом уже не было. «Блюхер» успеет от них уклониться, они пройдут под самым его носом. А вот четвертая… очень может быть, она тоже пройдет мимо. Он вцепился пальцами в поручни с такой силой, что показалось, будто они вдавились в металл. Гортань перехватило, стало трудно дышать. «Блюхер» тяжело отводил нос в сторону. Ах, если бы он подал команду хотя бы на пять секунд раньше… Торпеда ударила крейсер на глубине пяти футов, попав в самый кончик изгибающегося в этом месте киля. Взрыв поднял в воздух, на высоту ста пятидесяти футов, гору белой воды. Сила взрыва была такова, что «Блюхер» задрал нос и словно встал на дыбы, а Отто фон Кляйн со всеми его офицерами тяжело повалились на стальную палубу мостика.