– Ну да, что касается домашнего уюта, ты у нас первый любитель. Но Флинн только прикидывался равнодушным, а сам втайне тоже мечтал поскорей встретиться с внучкой. Он отхлебнул кофе и тут же обжег язык. Себастьян был прав. Возвращаясь домой после налета на Махенге, они потратили кучу времени. Сначала сделали крюк, чтобы не столкнуться с отрядом германских аскари, которые, как их предупредил один из местных вождей, находились в деревне М’топо. Они сделали трехдневный переход вверх по течению, нашли безопасную переправу и деревню – жители там были не прочь предоставить им лодки. Потом неожиданно наткнулись на бегемота, и эта стычка стоила им почти недели. Сначала все шло как обычно: четыре каноэ, до предела нагруженные людьми, включая Флинна и Себастьяна, а также добычей – борта лодок возвышались над водой всего на четыре дюйма, – пересекли Рувуму и стали спускаться вниз по течению вдоль португальского берега к месту высадки, как раз напротив деревни М’топо, и тут вдруг их спокойному продвижению попытался воспрепятствовать упомянутый бегемот, точнее, бегемотиха. Эта старая самка всего несколько часов назад на попавшемся им по пути крохотном, заросшем тростником островке, отделенном от южного берега заросшей водяной лилией протокой шириной двадцать футов, родила детеныша. Когда четыре долбленки, одна за другой, – на корме каждой во все горло распевающий песни гребец – вошли в этот узенький канал, огромная мамаша приняла это за прямую угрозу безопасности своего отпрыска и, натурально, психанула. А две тонны чистого бегемотьего веса, особенно если у того почему-то испортилось настроение, обладают разрушительной силой хорошего урагана. Взбешенная бегемотиха, как пробка, выскочила на поверхность под первой лодкой, и Себастьян, а с ним двое стрелков и четверо гребцов вместе со всем грузом на десять футов взлетели в воздух. Изъеденное жучками судно переломилось пополам и немедленно затонуло. По тем же соображениям мамаша-бегемотиха по очереди расправилась и с тремя остальными лодчонками, и всего за несколько минут протока оказалась засорена плавающими обломками и барахтающимися, обезумевшими от страха людьми. К счастью, до берега было недалеко, не более десяти футов. Первым выбрался Себастьян. Хотя и остальные от него не очень отстали. А когда бегемотиха снова показалась из-под воды и дала понять, что еще не вполне удовлетворена тем, что пустила всю флотилию на дно, и серьезно намерена выйти на берег и кое-кого из них перекусить пополам своими мощными, как гильотина, челюстями, все они яростно, как на старте бега по пересеченной местности, рванули прочь. Пробежав сотню ярдов, мамаша прекратила преследование и, торжествующе фыркая и шевеля маленькими ушками, засеменила обратно к своему чаду. А через полмили прекратили бегство и спасшиеся. Ночевка выпала без еды, без спальных принадлежностей и без оружия, а на следующее утро решением жаркого военного совета Себастьяна избрали ходоком к реке с поручением выяснить, находится ли еще протока под контролем бегемотихи или нет. Он вернулся оттуда бегом и, запыхавшись, доложил, что да, находится. Пришлось ждать еще три дня, когда самка со своим детенышем уберутся восвояси. По ночам все страшно мерзли, днем голодали, но больше всех страдал Флинн О’Флинн, чей ящик с джином лежал на дне, на глубине восемь футов; на третье утро над ним снова нависла угроза приступа delirium tremens – белой горячки. Как раз перед тем, как Себастьян отправился на очередную утреннюю разведку к протоке, Флинн возбужденно поведал ему, что чувствует на голове трех сидящих скорпионов. Сначала Себастьян испугался, но потом сделал вид, что осторожно снимает воображаемых тварей, бросает на землю и давит их пяткой, – только тогда удовлетворенный Флинн успокоился. С реки Себастьян принес новость: бегемотиха с детенышем с острова убрались, и можно начинать спасательные работы. После долгих уговоров, немного еще покапризничав и бормоча что-то про крокодилов, Себастьян разделся догола и полез в воду. Нырнул – и с первого же раза достал драгоценный ящик с джином. – Дай тебе бог здоровья, мой мальчик, – искренне поблагодарил его Флинн и откупорил бутылку. Уже на следующее утро так и не съеденный крокодилами Себастьян достал почти все утонувшие вещи, включая добычу, и отряд двинулся в Лалапанци пешком. И вот теперь заканчивалась последняя стоянка, совсем скоро они будут в Лалапанци… Нетерпение Себастьяна все возрастало. Скорей бы уже оказаться дома, увидеться с Розой и малышкой Марией. К вечеру они должны быть на месте. – Ну хватит, Флинн. Пора выдвигаться. Он выплеснул из кружки остатки кофе с гущей, отбросил в сторону одеяло и обернулся к Мохаммеду и носильщикам, расположившимся вокруг другого костра. – Выступаем! – крикнул он им. – Собирайтесь. Через девять часов, когда уже начинало смеркаться, он взял последний подъем и остановился на самом верху. Весь этот день горячее желание поскорей добраться заставляло его шагать шире других, и он оставил Флинна и тяжело нагруженных носильщиков далеко позади. Теперь Себастьян стоял один и, ничего не понимая, смотрел на дочерна обгоревшие развалины Лалапанци, откуда кое-где еще к небу поднимались струйки дыма. – Роза! – крикнул он – это был, скорее, невыносимо режущий ухо вопль страха. Как безумный, он бросился вниз. – Роза! – кричал Себастьян, шагая по обгорелым и вытоптанным лужайкам. – Роза! Роза! Роза! – троекратно ответило ему эхо, отразившись от вздымающейся за домом скалы. – Роза! – снова крикнул он и, что-то заметив среди кустов на краю лужайки, бросился туда. Это была старая нянька, она лежала мертвая, и черная кровь запеклась на ее ночной рубашке в цветочках. – Роза! Себастьян развернулся и побежал к сожженному дому. Когда шел по веранде, под ногами клубились еще теплые облачка пепла. – Роза! Он переступал через упавшие на пол гостиной балки, и голос его гулко отдавался от стен опустевшего дома со сгоревшей крышей. Здесь стояла отвратительная вонь горелой одежды, волос и дерева – он чуть не задохнулся, и голос его звучал сдавленно и хрипло: – Роза! Жену он нашел в выгоревшей кухне и сначала подумал, что она мертва. Сгорбившись, она сидела на полу, прижавшись спиной к потрескавшейся и почерневшей стене. Обгоревшая ночная рубашка на ней была изорвана, скрывающие лицо беспорядочные космы засыпаны белым пеплом. – Дорогая моя… О, моя дорогая… Себастьян опустился рядом с ней на колени и робко коснулся ее плеча. Оно было теплым, пальцы сообщили ему, что Роза жива. Облегчение было столь велико, что у него перехватило дыхание, и какое-то время Себастьян не мог говорить. Он убрал ее спутанные волосы и заглянул ей в лицо. Под черными как уголь пятнами грязи оно было мраморно-бледным. Плотно сомкнутые, посиневшие веки с запекшейся красной корочкой по краям. Кончиками пальцев Себастьян коснулся ее губ, и Роза открыла глаза. Но невидящий, мертвый взгляд ее был устремлен куда-то мимо него. Он испугался. Смотреть в эти глаза ему не хотелось, и он положил ее голову себе на плечо. Она не сопротивлялась. Тихо приникла к нему, и он уткнул лицо в ее волосы. Они насквозь пропахли дымом. – У тебя что-то болит? – шепотом спросил он, страшась услышать ответ. Но она ничего не сказала, так и лежала в его руках без единого движения или звука. – Скажи мне что-нибудь, Роза. Поговори со мной. Где наша Мария? Услышав имя ребенка, Роза наконец отреагировала. Ее вдруг охватила крупная дрожь. – Где она? – спросил он еще раз, уже более настойчиво. Не отрываясь от его плеча, она повернула голову и посмотрела куда-то на пол. Он проследил ее взгляд. Участок пола у противоположной стены был очищен от мусора и пепла. Роза сделала это голыми руками, когда пепел был еще горяч. Пальцы ее были покрыты пузырями ожогов, кое-где лопнувшими, руки по локоть черны. Посередине этого очищенного участка лежал какой-то маленький, обгорелый предмет. – Мария? – прошептал Себастьян, и Роза снова содрогнулась всем телом. – О господи, – проговорил он и поднял жену на руки. Прижав к груди, Себастьян, спотыкаясь, вынес ее из сгоревшего дома на прохладный, свежий вечерний воздух, хотя в ноздрях его все равно оставался жуткий смрад дыма и обгоревшей плоти. Ему непременно надо было поскорей от него избавиться. Себастьян слепо бросился бежать по тропе, продолжая прижимать к груди несопротивляющуюся Розу. 40 На следующий день Флинн похоронил своих погибших на горе, нависающей над Лалапанци. Над могилкой, расположенной поодаль от остальных, он водрузил гранитную плиту, а когда закончил, послал носильщика за Розой и Себастьяном. Они нашли его под раскидистыми кронами деревьев марула – Флинн одиноко стоял над могилкой Марии. Побагровевшее лицо его распухло. Начинающие редеть седые волосы, как мокрые перья старого петуха, вяло свисали над ушами и лбом. Фигура, казалось, вся как будто оплавилась. Плечи обвисли, живот тоже свисал. На плечах, под мышками и в промежности одежда насквозь промокла от пота. Горе, приправленное алкоголем, лишило его последних сил. Себастьян и Роза встали рядом с ним, и они втроем помолчали, прощаясь с ребенком. – Теперь как будто больше и делать нечего, – хрипло сказал Себастьян. – Да, – отозвался Флинн, медленно наклонился и взял горсть свежей земли с могильного холмика. – Да, нечего, – повторил он, растирая землю между пальцами. – Осталось только найти того, кто это сделал, и убить его. Стоящая рядом с Себастьяном Роза выпрямилась. Повернулась к мужу, подняла к нему голову и в первый раз, после того как он вернулся домой, заговорила. – Убей его, – тихо сказала она. Часть вторая 41 Закинув руки за спину, энергично выставив вперед подбородок, контр-адмирал сэр Перси Хау подобрал и в раздумье закусил нижнюю губу. – Когда был последний подтвержденный факт визуального обнаружения крейсера «Блюхер»? – наконец спросил он. – Месяц назад, сэр. За два дня перед началом войны. Об этом докладывал командир парохода «Тайгерберг». Он наблюдался в координатах ноль градусов двадцать семь минут северной широты и пятьдесят два градуса шестнадцать минут восточной долготы. Держал курс на юго-запад, шел со скоростью приблизительно восемнадцать узлов. – И ни черта это нам не дает, – прервал сэр Перси капитана своего флагмана, окидывая взглядом обширную карту акватории Индийского океана. – Сейчас он уже может быть где угодно, хоть в порту Бремерхафена[38]. – Вполне возможно, сэр, – кивнул капитан и, бросив на него быстрый взгляд, позволил себе холодно улыбнуться. – Но вы же так не считаете, правда, Генри? – Да, сэр, не считаю. В течение последних тридцати дней на торговых путях между Аденом и Лоренсу-Маркишем[39] бесследно пропало восемь судов торгового флота. Почти четверть миллиона тонн грузов. Это работа «Блюхера». – Да-да, это «Блюхер», конечно, – согласился адмирал, протянул руку над картой и взял лежащую на широком, зеленоватом поле Индийского океана черную фишку с надписью «Блюхер». Собравшиеся в штурманской рубке офицеры в почтительном молчании ждали, какое решение примет этот великий человек. Ждать пришлось довольно долго. Он молча стоял, подбрасывая фишку в ладони правой руки, густые брови его топорщились, как иголки ежа, лоб задумчиво сморщился. Прошла целая минута.