К Розе снова вернулось тревожное настроение, она неподвижно лежала в кровати, чего-то ожидая и прислушиваясь в кромешной черноте ночи, и тьма подступила к ней уже угрожающе близко. Роза вся сжалась в постели, ей хотелось исчезнуть, она уже не ощущала реальности, была совсем далека от нее, маленькая и одинокая во мраке ночи. Она в страхе приподняла противомоскитную сетку, протянула руки и нащупала колыбельку. Взяла ребенка – девочка сразу захныкала, – перенесла к себе и положила рядышком. Почувствовав руки матери, Мария успокоилась и скоро уже спала у ее груди, и тревога Розы, ощущающей тепло ее крохотного тельца, улеглась. Ее разбудили крики, она радостно открыла глаза, – должно быть, это кричат носильщики Себастьяна. Еще не вполне проснувшись, Роза отбросила простыню, выбралась из-под сетки и стояла так, в одной ночной рубашке, прижав к груди своего ребенка. Только теперь она поняла, что в комнате уже не темно. Свет шел от окна, двор был освещен золотистыми отблесками, которые вспыхивали, мигали и меркли. От нее отлетели последние клочья сна, и она услышала, что раздающиеся снаружи крики далеко не дружелюбные и не приглушенные, слышались и другие звуки: шепот, шуршание, какие-то непонятные для нее хлопки. Роза медленно пошла к окну, ей страшно было увидеть, что там творится, но не успела подойти, как чей-то пронзительный визг заставил ее застыть на месте. Он донесся с кухонного двора, и еще долго в воздухе дрожали его отголоски, после того как он умолк. Это был вопль ужаса и боли. – Боже милостивый! – прошептала она и заставила себя выглянуть. Хижины слуг и надворные постройки были охвачены огнем. Пламя над крышами рвалось вверх скручивающимися желтыми колоннами, ярко освещая все вокруг. Во дворе бегали какие-то люди, много людей, и все были одеты в военную, цвета хаки, форму немецких аскари. Каждый был вооружен винтовкой со штыком, сверкающим в свете пламени. – Они переплыли через реку… О нет, господи, нет! Роза прижала к себе ребенка и присела на корточки под подоконником. Снова раздался вопль, но на этот раз он был слабее, и Роза увидела четырех аскари, сгрудившихся вокруг чьей-то фигуры, корчившейся на пыльной земле двора. Они смеялись тем возбужденным смехом мужчин, которые убивают ради забавы, смеялись и тыкали в извивающееся тело штыками. В этот момент из горящей постройки вырвался еще один слуга и бегом бросился в темноту, стеной окружающую горящие строения. С громким криком аскари бросили умирающего и помчались вслед за другой жертвой. Как свора хорошо обученных гончих, преследующих газель, со смехом и криками они догнали, окружили его и погнали обратно, к освещенному горящими хижинами участку. Сбитый с толку, с искаженным от ужаса лицом слуга дико озирался, окруженный со всех сторон преследователями. Аскари набросились на него и принялись забивать прикладами и штыками. – О господи, что же это, что же это такое… – всхлипывая, шептала Роза, не в силах оторвать глаз от страшного зрелища. Вдруг во всеобщем шуме и гаме послышался чей-то новый голос – скорее, даже не голос, а начальственный рев. Слов Роза не понимала, он их выкрикивал на немецком языке. Вот он появился из-за угла дома, белокожий, с массивной фигурой, облаченный в синюю вельветовую форму офицера германской колониальной службы, в низко надвинутой на голову мягкой шляпе с широкими, опущенными полями, он размахивал зажатым в руке пистолетом. Вспомнив описание Себастьяна, она догадалась, что это и есть германский комиссар. – Остановите их! – взмолилась к нему Роза, но не вслух, а только в мыслях. – Прошу вас, прикажите, чтобы они прекратили жечь и убивать. Злобно кричащий на своих подчиненных комиссар вдруг повернул голову в сторону пригнувшейся Розы, и она увидела его розовое, круглое, как у растолстевшего ребенка, лицо. В свете пламени оно блестело от пота. – Остановите их. Прошу вас, остановите их, – молча умоляла Роза. Но, повинуясь приказу комиссара, трое аскари побежали туда, где в запале погони они побросали в сухую траву свои факелы. Пока они поджигали их от пламени горящих построек, другие аскари бросили возиться с телами двух слуг и с винтовками наперевес, выставив вперед окровавленные штыки, окружили дом. – Мне нужны не носильщики и не стрелки! Мне нужны Фини и Сингезе… мне нужны белые люди! Сжечь их дотла! – кричал Флейшер. Из этих слов Роза распознала только имя своего отца. Ей хотелось закричать, что его здесь нет, что здесь только она и ее ребенок. Трое аскари бросились к дому, от их пылающих факелов летели искры. Вот они остановились и, приняв позы метателей копья, по очереди швырнули свои факелы, взлетевшие в сторону дома по высокой и дымной дуге. Роза слышала, как факелы со стуком падали на соломенную крышу. «Пока не схватился огонь, надо спасать ребенка», – мелькнуло у нее в голове. Она бросилась из комнаты в коридор. Здесь было темно, и она шла, держась за стену, пока не нащупала вход в гостиную. У входной двери повозилась с засовом и приоткрыла дверь. Заглянула в щелку и, увидев залитые светом лужайки перед верандой и темные силуэты ждущих аскари, отпрянула назад. «Боковые окна на кухне, – сказала себе Роза. – Оттуда не так далеко до леса. Лучшего варианта у меня нет». Спотыкаясь, она вернулась в коридор. Над головой что-то шумело, словно по крыше гулял сильный ветер или проливной дождь. Но этот звук сливался с треском горящей соломы – ноздри ее уже чувствовали запах дыма. – Только бы добраться до леса, – хрипло прошептала она, дрожа от страха. Мария, кажется, почувствовала этот страх, капризное хныканье сменилось громкими, визгливыми воплями, девочка стала извиваться и барахтаться у Розы в руках. Заглянув в боковые кухонные окна, Роза и там увидела знакомые фигуры аскари, топчущиеся на самой границе освещенного пламенем места. Отчаяние охватило ее, сердце сжалось – решимость ее таяла. Ноги вдруг ослабели и подкосились, тело дрожало, как лист на ветру. Где-то в глубине дома раздался оглушительный грохот – это обрушилась часть пылающей крыши. Мощная волна горячего воздуха достигла кухни, прошла сквозь нее, а высокий столб искр и огня, подброшенный вверх обрушением, еще ярче осветил окружающее пространство. Свет захватил еще одну фигурку за спинами аскари, похожую на черную обезьянку, выскочившую из леса в круг света, и Роза услышала голос няньки. – Маленькая Долговласка! Маленькая Долговласка! – старческим голоском жалобно вопила она. Нянька удрала в лес в первые же минуты нападения. Она лежала в зарослях и смотрела на происходящее до тех пор, пока не обрушилась крыша, и душа ее выдерживать дольше не смогла. Не обращая внимания на опасность, думая только о своих драгоценных питомицах, она рванулась обратно к дому. Аскари тоже ее заметили. Ровная шеренга стоящих на достаточном удалении друг от друга бойцов сломалась, все побежали ей наперерез. И неожиданно пространство между Розой и опушкой леса стало свободно. Вот она, возможность, правда совсем крохотная, чтобы унести ребенка куда-нибудь подальше. Она распахнула окно, вскарабкалась на подоконник и прыгнула на землю. Тут она немного замялась, бросив быстрый взгляд на бегущих за нянькой людей. Один из солдат догнал старуху и сделал выпад. Штык попал няньке в спину, и от силы удара она пошатнулась. Непроизвольно раскинула в стороны руки, и в какую-то долю секунды Роза увидела торчащий из ее груди кончик штыка. С кричащей Марией на руках Роза бросилась к поднимающейся в пятидесяти ярдах впереди темной стене леса. Крики девочки сразу привлекли внимание аскари. Один из них призывно закричал, и за ними, высунув языки, кинулась вся свора. От ужаса все чувства Розы обострились до предела, настолько, что ей казалось: замедлился сам ход времени. Руки оттягивал вес ребенка, каждый шаг тянулся бесконечно долго, словно она брела по пояс воде. Бег затрудняло и длинное платье, стесняющее движение ног, босые ноги то и дело натыкались на камни, а то и острые колючки. Спасительная стена леса почти не приближалась, холодная рука страха сжимала грудь, затрудняя и без того судорожное дыхание. Краем глаза Роза вдруг заметила крупного мужчину, это был аскари, и он размашистым галопом самца-бабуина мчался ей наперерез, с омерзительно разинутой розовой пастью на фоне блестящей от пота черной рожи. Роза закричала, метнулась от него прочь. Теперь она бежала параллельно опушке леса, а за спиной о землю стучали ноги преследователей, быстро нагоняя ее, слышались их возбужденные голоса. Чья-то рука схватила ее за плечо, она попыталась вывернуться, и под жесткими пальцами затрещала материя ее ночной рубашки. Ослепленная ужасом, спотыкаясь, Роза понуро пошла обратно, сделав с десяток шагов к своему пылающему дому. Мощные волны жара опаляли ее лицо, а также и тело сквозь тоненькую ткань рубашки – и вдруг на нижнюю часть спины ее обрушился приклад винтовки, и острая боль парализовала ей ноги. Не выпуская из рук Марии, она рухнула на колени. Они окружили ее частоколом человеческих тел, пожирая обезумевшими от чужой крови глазами. Самый высокий из них, тот, кто повалил ее ударом приклада, наклонился и, не успела Роза понять, что он собирается сделать, выхватил у нее Марию и снова отступил назад. Смеясь, он ухватил девочку за лодыжки и стал раскачивать ее головкой вниз, и ее крохотное личико налилось кровью и покраснело в свете горящего дома. – Нет, прошу вас, не надо! – закричала Роза и, превозмогая боль, поползла к этому человеку. – Отдайте мне ее… Это мой ребенок. Прошу вас, отдайте мне мою девочку, – умоляла она, протягивая к нему руки. Аскари же продолжал дразнить ее, раскачивая перед ней девочку и медленно отступая, а Роза все ползла за ним вслед. Остальные толпились вокруг, толкая друг друга, чтобы лучше видеть, заливисто ржали, как лошади, с похотливой радостью глядя на нее, кривляясь черными, как эбонит, блестящими от пота, возбужденными лицами. И вдруг этот аскари с диким криком взметнул Марию вверх, раскрутил ее над головой, развернулся лицом к дому и изо всей силы швырнул на горящую крышу. С легкостью тряпичной куклы крохотное тельце взлетело в воздух, трепеща на ветру ночной рубашонкой, ударилось о крышу, раскидывая ручки и ножки, покатилось вниз по скату – рубашонку мгновенно подхватило пламя – и попало как раз на прогоревший участок крыши. И тут же исчезло, словно девочку засосал пылающий рот какого-то страшного чудища, отрыгнув яркий сноп искр. В этот момент Роза в последний раз услышала голос своего ребенка. Этот крик навсегда врезался в ее память. На секунду стоящие вокруг люди умолкли, потом по ним прошел, словно ветер в кронах деревьев, то ли вздох, то ли стон. Продолжая стоять на коленях лицом к пылающему, превратившемуся в погребальный костер зданию, Роза сгорбилась, обмякла и закрыла руками лицо, словно погрузилась в молитву. Громила, швырнувший ребенка в огонь, схватил лежащую у его ног винтовку и шагнул к ней. Вскинул ее штыком вниз у Розы над головой, как гарпунер вскидывает свой гарпун, и направил штык в основание шеи, туда, где растрепанные волосы обнажили ее бледное тело. Но в тот самый момент, когда аскари занес над Розой штык и примерился, ему в затылок выстрелил из пистолета Герман Флейшер. – Бешеный пес! – крикнул он над его трупом. – Я велел тебе брать их живыми! Тяжело дыша, как от приступа астмы – чтобы помешать убийству, ему пришлось пробежаться, – он повернулся к Розе. – Приношу свои извинения, фрейлейн, – сказал он по-немецки, хотя Роза по-немецки не понимала ни слова, и с тяжелой учтивостью снял мягкую шляпу. – С женщинами и детьми мы не воюем. Но она так и не подняла к нему головы. Прижав ладони к лицу, она тихонько плакала. 39 – Что-то рановато в этом году для лесного пожара, – пробормотал Флинн. Он сидел, держа в ладонях эмалированную кружку, и дул на пар, вьющийся над горячим кофе. Его одеяло сползло ему до пояса. Напротив, с противоположной стороны костра, сидел Себастьян на своем скомканном ложе и тоже студил предрассветный кофе. Услышав слова Флинна, он оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел в сторону окутанного мраком юга. Зодиакальный свет[37] уже немного высветлил небо, как раз чтобы можно было различать внизу холмы в виде волнистой, неразделимой массы, которая казалась гораздо ближе, чем была на самом деле. Где-то в той стороне находится Лалапанци, дом, где ждут его Роза и Мария. В одном месте над гребнем Себастьян заметил лучистое, раскинувшееся веером розовое свечение размером не более ногтя большого пальца, – впрочем, большого интереса оно в нем не вызвало. – Не очень большой, – сказал он. – Да, – согласился Флинн, шумно отхлебывая из кружки. – Надеюсь, далеко не пойдет. Себастьян лениво наблюдал, как с приближением солнца свечение слабеет, съеживается и становится почти совсем незаметным, звезды над головой тоже бледнели и гасли. – Ну что, пора двигать, – сказал он. – Топать надо будет весь день, мы и так уже потратили на эту прогулочку кучу времени.