Лежа в своем маскале, Флинн милостиво кивал по сторонам, благосклонно встречая шум и аплодисменты в свою честь и явно наслаждаясь каждой секундой происходящего. Процессия наконец подошла к единственной гостинице города Бейра и остановилась. Навстречу им с лестницы торопливо сбежала хозяйка отеля, дородная мадам да Суза, вдова с темными усиками. Она сердечно приветствовала Флинна, смачно расцеловала его и церемонно повела через изрядно истертые двери внутрь. Мадам да Суза всегда была счастлива принимать таких клиентов, как Флинн. Когда сквозь толпу пробились наконец и Себастьян с Розой, Флинн уже сидел за барной стойкой и даже успел выпить половину высокого стакана лаурентийского пива. Рядом с ним сидел еще один человек – как им потом сообщили, адъютант губернатора Мозамбика, – который явился, чтобы вручить Флинну О’Флинну приглашение его превосходительства отобедать с ним нынче вечером в губернаторском доме. В компании «Флинн О’Флинн и другие» сегодня как раз был расчетный день. Его превосходительство Хосе де Клер дон Фелесардо да Сильва Маркес недавно получил от германского губернатора Шее в Дар-эс-Саламе тревожную записку в форме официального протеста, где сообщалось об успешных операциях упомянутой компании за последние несколько месяцев и содержалось требование немедленной выдачи виновника оных, и его превосходительство был счастлив снова увидеться с Флинном. Если быть более точным, его превосходительство был так доволен успехами в делах компании, что употребил свою власть, поступился некоторыми формальностями, обусловленными требованиями закона, и не стал препятствовать скорому заключению брака Себастьяна и Розы на подконтрольной Португалии территории. Это позволило сэкономить целую неделю, и уже на следующий день после прибытия в Бейру Роза и Себастьян стояли перед алтарем в городской церкви с тростниковой крышей, и Себастьян пытался вспомнить сохранившиеся в голове обрывки школьной латыни, чтобы понять, впрочем без особого успеха, во что он сейчас ввязывается. Фата, принадлежавшая еще матери Розы, от долгого лежания в тропическом климате успела пожелтеть, но она очень пригодилась сейчас как защита от мух, которые в Бейре во время жаркого сезона летают тучами. К концу долгого обряда венчания Флинн так сомлел от жары, выпитого за ланчем джина и потока эмоций, терзающих его чувствительное ирландское сердце, что принялся громко сопеть и шмыгать носом. Он то и дело вытирал глаза и нос изрядно-таки нечистым платком, а адъютант губернатора ласково похлопывал его по плечу и бормотал слова ободрения. Вот наконец священник объявил их мужем и женой, и вся паства с жаром, хотя и не без некоторых сбоев, бросилась исполнять благодарственную молитву. Дрожащим от умиления и алкоголя голосом Флинн то и дело повторял: «Моя девочка, моя бедная девочка». Роза приподняла фату и повернулась к Себастьяну, который мгновенно забыл все свои опасения по поводу брачной церемонии и заключил жену в горячие объятия. Адъютант увел продолжающего повторять «моя девочка» Флинна в гостиницу, где хозяйка уже успела накрыть свадебный стол. Из уважения к душевному состоянию Флинна пир начался на довольно мрачноватой ноте, но по мере того, как вступало в дело шампанское, которое накануне вечером мадам да Суза лично разливала по бутылкам, общее настроение изменилось к лучшему. Помимо прочих своих поступков, Флинн отличился тем, что преподнес Себастьяну свадебный подарок в сумме десяти фунтов стерлингов и опрокинул на голову адъютанта полный стакан пива. Когда уже поздно вечером Роза с Себастьяном ускользнули в свой брачный номер, находящийся над самым баром, Флинн, поддерживаемый хором остальных гостей, мощным голосом распевал популярную песенку «They are Jolly Good Fellows», а мадам да Суза сидела у него на коленях, расплывшись по ним своими пышными телесами. Всякий раз, когда Флинн щипал ее за ягодицу, она оглушительно хохотала, трепеща всем телом, как медуза. Уже позже, когда Роза с Себастьяном предавались утехам брачного ложа, в помещении бара, расположенном прямо под их номером, Флинн О’Флинн принялся палить из двустволки типа «слонобой» по стоящим на полках бутылкам, чем довольно изрядно обеспокоил новобрачных. Тем более что каждое попадание сопровождалось поистине громовыми аплодисментами гостей. Мадам да Суза, все еще колыхаясь всем телом от смеха, не утратила, однако, чувства долга, быстро села в заднем углу барного помещения и скрупулезно принялась вносить в специальную тетрадку записи типа: «Бутылка лондонского сухого джина Грандио – 14.50 эскудо; бутылка французского коньяка пять звездочек Грандио – 14.50 эскудо; бутылка шотландского виски Грандио – 30.00 эскудо; большая бутылка[33] французского шампанского Грандио – 75.90 эскудо». «Грандио» – фирменное название, означавшее, что напиток, содержащийся в каждой бутылке, произведен и разлит прямо на месте и под личным руководством мадам да Сузы. Но как только новобрачные поняли, что шум внизу прекрасно перекрывает протестующий скрип их медной кровати, они перестали злиться на Флинна с его забавами. Для всех, кто присутствовал на празднике, без единого исключения, ночь прошла весело, все получили огромное удовольствие – эту ночь они долго еще станут вспоминать с грустью и мечтательными улыбками. 32 Флинн продолжал швырять деньги направо и налево, но даже и при таких чудовищных тратах доли, которую он получил в результате налоговой экспедиции Себастьяна, хватило на целых две недели. Все это время Роза и Себастьян проводили в недолгих прогулках рука об руку по улицам и базарам Бейры или сидели, опять же рука об руку, на берегу и любовались морем. Эта парочка излучала столько счастья, что всякий, кто оказывался от них на расстоянии пятидесяти футов, ощущал на себе его действие. Какой-нибудь спешащий навстречу по узенькой улочке озабоченный незнакомец с нахмуренным лбом, стоило ему только приблизиться к ним и попасть под эти мощные чары, сразу умерял шаг, ноги его будто сами собой двигались медленнее, морщины на лбу разглаживались, а когда он проходил мимо, на губах его играла мягкая улыбка. Но больше всего им нравилось сидеть, закрывшись в своем брачном номере над баром, – они исчезали за дверью его где-нибудь в самом начале дня и появлялись снова не раньше полудня следующего. Ни Роза, ни Себастьян прежде и представить не могли, что на человека сразу может свалиться столько счастья. По истечении двух недель Флинн сидел в баре и ждал, когда они наконец спустятся к ланчу. Как только парочка показались в дверях, он поспешил им навстречу. – Привет! Привет! – Он обнял обоих за плечи. – Ну как у вас сегодня дела? Потом без особого внимания стал слушать подробный ответ Себастьяна: молодой человек честно рассказал, как он себя чувствует сам, как себя чувствует Роза и как хорошо они оба выспались. – Да-да… конечно! Конечно! – перебил поток его красноречия Флинн. – Послушай, Бэсси, мой мальчик, ты не забыл, я подарил тебе десять фунтов? – Да, – сразу насторожился Себастьян. – А ты можешь их мне вернуть? Пожалуйста. – Я их уже потратил, Флинн. – Что-о?! – взревел Флинн. – Я их уже потратил. – Боже милостивый! Промотал целых десять фунтов? Так быстро? Неужели все? Флинн был искренне потрясен расточительством своего зятя. Себастьян, который не менее искренне считал, что эти деньги принадлежат ему и он может делать с ними все, что захочет, почувствовал себя виноватым. В тот же день они отправились обратно в Лалапанци. Мадам да Сузе Флинн оставил вексель на остаток долга по счету. Во главе колонны несли Флинна. В кармане у него теперь не было ни гроша, голова с похмелья трещала, настроение было ни к черту. Шагающим за ним замызганным и усталым носильщикам, которые эти две недели тоже как сыр в масле катались, было так же несладко. Роза с Себастьяном двигались в самом конце этого унылого маленького каравана, и лишь они одни не переставали весело щебетать да ворковать друг с другом, представляя собой единственный солнечный островок в море мрака. Настал дождливый сезон 1913 года, и месяцы в Лалапанци полетели быстро. Талия Розы увеличивалась, и живот ее постепенно стал центром внимания всех жителей Лалапанци. Так сказать, осью, вокруг которой вращалась жизнь этой маленькой общины. Жаркие споры в хижинах слуг – ими верховодила нянька с ее признанным авторитетом – почти всегда так или иначе касались его содержания. Всем очень хотелось, чтобы родился мальчик, хотя втайне нянька лелеяла предательскую надежду, что получится еще одна Маленькая Долговласка. Даже Флинн во время длинных месяцев вынужденного безделья, когда долгие и утомительные муссонные дожди превращают землю в топкое болото, а реки – в бурные мутно-коричневые потоки, почувствовал, что в нем пробуждается дедовский инстинкт. В отличие от няньки, относительно пола еще не рожденного ребенка у него не было ни капли сомнений, и он решил наречь его так: Патрик Флинн О’Флинн Олдсмит. Себастьяну он сообщил об этом своем решении, когда они вдвоем охотились в холмистой местности за усадьбой. Старательность и прилежание Себастьяна, частенько практикующегося в этом деле, дали свой результат: вопреки всем разумным ожиданиям стрелять он стал гораздо более метко. Что совсем недавно и продемонстрировал. В поисках добычи они рыскали в густых зарослях среди обломков скал, неровных лощин и холмов. Постоянные дожди размягчили почву, что позволяло передвигаться бесшумно. Они шли по одной из лощин с подветренной стороны. Флинн находился в пятидесяти ярдах справа от Себастьяна, двигался он сквозь густые заросли влажной травы и подлеска, казалось, быстро, но это давалось ему тяжело. Винторогие антилопы куду затаились под выступом оврага, в кустах. Два молодых самца золотисто-голубоватого окраса с тонкими полосками поперек корпуса, со свисающим, обросшим желтой густой бахромой подгрудком, рогами на два с половиной оборота, размером с пони, но более грузные. Флинн спугнул животных из этого укрытия, они бросились влево, на другую сторону лощины, и куст помешал ему сделать прицельный выстрел. – Рванули к тебе, Бэсси! – крикнул Флинн. Себастьян в два быстрых шага обогнул вставший на пути куст, сбросил с ресниц нависшие капли дождя и снял винтовку с предохранителя. Послышался удар большого рога о ветку, первый самец выскочил из лощины и, не сбавляя скорости, помчался прямо перед ним. Сквозь серовато-голубоватую дымку измороси казалось, что он плывет по воздуху, неправдоподобно прекрасный, почти неосязаемый. Словно призрак, он слился с темным фоном мокрой растительности, растворился в купах кустов, меж стволов деревьев, и стрелять в него было уже невозможно. И буквально в то самое мгновение, когда самец промелькнул в разрыве между двумя купами буйволовой колючки, его настигла пуля Себастьяна, перебив ему шею. Услышав выстрел, второй самец на бешеной скорости резко свернул в сторону, подобрал передние ноги, прижав их к груди, и сделал высокий и мощный прыжок через стоящий на его пути колючий куст. Не отрывая приклада от плеча, Себастьян плавно повел стволом в его сторону, правой рукой передернул затвор и, не останавливая движения, выстрелил. Тяжелая пуля поймала антилопу в полете, отбросив животное в сторону. Извиваясь и дрыгая ногами, самец ударился о землю и покатился вниз по склону лощины. С радостным гиканьем, как какой-нибудь краснокожий индеец, на ходу доставая длинный нож, мимо Себастьяна галопом промчался Мохаммед. Он подбежал ко второму самцу, торопясь перерезать ему глотку до того, как он будет мертв, как того требуют законы Корана. Флинн, не особенно торопясь, подошел к Себастьяну. – Прекрасные выстрелы, Бэсси, мой мальчик. Посолим, завялим, замаринуем… мяса тут хватит на целый месяц. Принимая комплимент, Себастьян скромно улыбнулся. Они пошли посмотреть, как Мохаммед и его люди потрошат и разделывают этих крупных животных. Чтобы сообщить Себастьяну о своем решении выбрать имя внуку, Флинн выбрал нужный момент с мастерством гениального тактика. И был совсем не готов к тому, что Себастьян примет его решение в штыки. Оказалось, что имя для сына он уже приготовил: Фрэнсис Себастьян Олдсмит. Флинн непринужденно засмеялся, а потом в своей жульнической манере рассуждать якобы разумно и убедительно принялся растолковывать Себастьяну, что наградить ребенка таким именем было бы по отношению к ребенку очень жестоко. Его рассуждения больно задели Себастьяна: своим именем он гордился и не задумываясь бросился его защищать. Ко времени возвращения в Лалапанци их дискуссия достигла критического момента; казалось, еще несколько горячих слов – и она естественным образом перерастет в поединок один на один. Шум за окном достиг ушей Розы. Она сразу узнала несущиеся над лужайками вопли Флинна: – Я не допущу, чтобы мой внук носил такое бабское, такое писклявое имя! – Имя Фрэнсис носили короли, воины и джентльмены! – кричал в ответ Себастьян. – Это не имя, это какая-то больная задница! На этой фразе на широкую веранду вышла Роза и, поджидая, когда они подойдут поближе, стояла, сложив руки над прекрасной округлостью, внутри которой помещался сам предмет их жаркой полемики. Увидев ее, они предприняли не вполне достойное их положения состязание в беге наперегонки по лужайкам, каждый старался добежать до нее раньше соперника и первым заручиться поддержкой своих убеждений. Роза молча выслушала выступления обеих сторон, и на губах ее заиграла едва заметная, таинственная улыбка. – У нее уже есть имя… Мария Роза Олдсмит, – вынесла она окончательный вердикт. Через некоторое время Флинн и Себастьян сидели вдвоем на веранде. Десять дней назад с Индийского океана прилетели последние дожди этого сезона и с рокотом обрушились на неподатливый щит континента. И теперь почва постепенно подсыхала, обезумевшие реки вновь обретали вменяемость и, отрезвленные, уходили обратно в свои берега. Из красноватой почвы полезла свежая травка, благодарно приветствуя возвращение на небо жаркого солнышка. В этот недолгий период времени вся земля покрывалась свежей зеленью. Даже сучковатые, корявые деревья боярышника окутывались легким пухом нежных листочков. За каждой парой цокающих, скрипящих цесарок на нижних лужайках Лалапанци весело маршировала цепочка цыплят. А ранним утром можно было наблюдать, как над линией горизонта на той стороне долины проходит стадо антилоп канна и возле каждой самки бежит детеныш. Всюду были приметы новой жизни или же приметы, возвещающие ее скорый приход. – Ты, главное, не волнуйся! – сказал нетерпеливо расхаживающий по веранде Флинн, поравнявшись со стулом Себастьяна. – А я и не волнуюсь, – спокойно ответил тот. – Все будет хорошо. – Откуда ты знаешь? – засомневался Флинн. – Ну… – Тебе же прекрасно известно, что, бывает, родятся и мертвые или еще что-нибудь в этом роде… – Флинн потряс пальцем перед носом зятя. – Шестипалые, например… Что ты на это скажешь? Мне рассказывали про одного такого, он родился с… По мере того как Флинн перечислял ему длинный список ужасов, выражение гордости на лице Себастьяна, жаждущего поскорее дождаться счастливого конца, медленно таяло. Он не выдержал, встал и тоже принялся расхаживать взад-вперед вместе с Флинном. – У тебя еще джин остался? – хрипло спросил Себастьян, бросив быстрый взгляд на закрытые окна спальни Розы. Флинн полез во внутренний карман пиджака и достал бутылку. Через час Себастьян, сгорбившись, сидел на стуле, с совершенно несчастным видом уставившись в наполовину пустой стакан с джином, зажатый пальцами обеих рук. – Не знаю, что буду делать, если родится… Продолжать он не смог. Содрогнулся и поднес стакан к губам. И в это мгновение из закрытой спальни донесся долгий, капризный вопль. Себастьян подскочил на стуле так, словно его кто-то сзади ткнул штыком, и пролил джин себе на рубашку. Следующий прыжок он сделал в направлении спальни, то же самое направление движения избрал и Флинн. Довольно крепко врезавшись один в другого, они дружным галопом затопотали вдоль веранды. Добежали до закрытой на ключ двери и принялись тарабанить по ней, желая, чтобы их впустили. Но нянька, с самого начала выгнавшая их на улицу, держалась как кремень и наотрез отказалась открыть засов или дать информацию о том, как проходят роды. Ее решимость была вполне одобрена роженицей. – Не смей их впускать, пока все не будет готово, – сиплым голосом прошептала она и, взяв себя в руки, вышла из состояния прострации и помогла няньке мыть и пеленать новорожденного ребенка.