– Не хочешь ли ты сказать, что мы возьмем их с собой? – А кто же еще потащит все это? – спокойно ответил вопросом на вопрос Мохаммед. Через пять дней Себастьян сидел на носу длинной долбленки-каноэ, поместив обугленные подметки своих сапог на сундучок, лежащий на днище лодки. Он с наслаждением лакомился толстым бутербродом с колбасой и луком, на нем было чистое белье и носки, правда на несколько размеров великоватые, а в левой руке сжимал откупоренную бутылку пильзенского пива – все это было любезно предоставлено комиссаром Флейшером. Гребцы с непринужденным весельем распевали песни, поскольку за перевоз Себастьян заплатил им столько, что они как минимум смогут купить себе еще по одной жене. Держась поближе к португальскому берегу Рувумы, подгоняемые дружной работой гребцов и течением реки, они за двенадцать часов покрыли расстояние, пройти пешком которое с тяжело нагруженными носильщиками можно было бы дней за пять, не меньше. Себастьян со своей свитой высадился как раз напротив того места, откуда было недалеко и до деревни М’топо, ну и до Лалапанци оставалось шагать всего десять миль. Они проделали этот переход без остановки и были на месте уже затемно. 30 Окна бунгало были темны, – видимо, там спали, да и в остальных хижинах тоже спали. Предупредив всех не поднимать шума, Себастьян повел свой изрядно поредевший отряд на переднюю лужайку и на виду поставил сундучок с собранным Флейшером налогом. Он очень гордился своим успехом, и ему хотелось создать соответствующее возвращению домой настроение. Подготовив таким образом сцену, он отправился обратно к веранде, на цыпочках подошел к входной двери с намерением громко в нее постучать и разбудить всех, находящихся в доме. Однако на веранде стояло кресло, Себастьян в темноте не заметил его, наткнулся и опрокинул. И сам грохнулся. Кресло упало с шумом, винтовка соскользнула с его плеча и громко забрякала о каменные плиты. Не успел Себастьян вскочить на ноги, как дверь распахнулась и на пороге появился Флинн О’Флинн в ночной рубашке и с двуствольным дробовиком в руках. – А-а, попался, гаденыш! – взревел он и поднял оружие. Лежащий Себастьян услышал щелчок предохранителя и с трудом встал на колени. – Не стреляй! – крикнул он. – Флинн, это я! Ствол дробовика слегка опустился. – Кто ты такой? И чего тебе надо? – Да это же я, Себастьян. – Бэсси? – проговорил Флинн и неуверенно опустил дробовик. – Этого быть не может. Ну-ка вставай, дай я на тебя посмотрю. Себастьян с готовностью повиновался. – Черт меня побери! – выругался изумленный Флинн. – Так это ты! Черт меня побери! А нам сказали, что неделю назад Флейшер схватил тебя в деревне М’топо. И арестовал тебя к чертовой матери! Протянув руку, он шагнул вперед, чтобы приветствовать Себастьяна. – У тебя ведь получилось, правда? Молодец, Бэсси, мальчик ты мой. Но Себастьян не успел пожать протянутую руку Флинна – в дверях показалась Роза, шмыгнула мимо Флинна и едва не сбила Себастьяна с ног. Она бросилась ему на шею, прижалась щекой к его небритой щеке. – Ты жив! – повторяла она. – Ты вернулся! О, Себастьян, ты жив! Остро сознавая, что под тоненькой ночной рубашонкой на Розе больше ничего нет и, где бы он ни коснулся ее, пальцы чувствовали едва прикрытую, теплую плоть, Себастьян через ее плечо лишь смотрел на Флинна и смущенно улыбался. – Извини, – сказал он наконец. Первые его два поцелуя пролетели мимо: уж больно Роза, вцепившись в него, вертелась. Один получился в ухо, а другой в бровь, но вот третий попал точно в губы. Когда наконец они оторвались друг от друга – а иначе насмерть задушили бы друг друга в объятиях, – Роза посмотрела ему в глаза. – Я думала, ты уже мертвый, – прошептала она. – Ну, будет тебе, мисси, – проворчал Флинн. – Отправляйся в дом и накинь на себя что-нибудь. Завтрак в Лалапанци в то утро получился праздничный. Флинн воспользовался особым настроением дочери и поставил на стол бутылочку джина. Она запротестовала, конечно, но без особого энтузиазма, а после даже собственной ручкой подлила немного Себастьяну в чай – для вкуса. Они сидели на веранде, куда падали просочившиеся сквозь густые побеги вьющейся бугенвиллеи солнечные лучи. На лужайках прыгали и весело чирикали стайки скворцов, а в ветвях дикой смоковницы вовсю распевал ориэль. Вся природа словно тайно сговорилась, чтобы победный пир Себастьяна прошел с успехом, тем более что Роза с нянькой тоже вовсю постарались, благо среди припасов Германа Флейшера еще кое-что осталось. Глаза у Флинна О’Флинна были красные, а под ними набрякли синие мешки – он всю ночь напролет при свете фонаря «летучая мышь» считал и пересчитывал содержимое немецкого сундучка с орлом на крышке. Но, несмотря на бессонную ночь, настроение у него было приподнятое, и оно поднялось еще выше после нескольких чашек изрядно приправленного джином чая. Он от чистого сердца присоединился к источаемым Розой О’Флинн славословиям и поздравлениям в адрес Себастьяна Олдсмита. – Как только тебе удалось провернуть это непростое дельце, честное слово, Бэсси – радостно захихикал Флинн уже в самом конце завтрака. – Я бы очень даже не прочь послушать, как Флейшер объяснит это губернатору Шее. Хотелось бы поприсутствовать, когда он станет рассказывать про собранный налог, – их же обоих кондрашка хватит, чтоб я сдох! – Раз уж ты заговорил о деньгах, папочка, – улыбаясь, обратилась к отцу Роза, – ты подсчитал, какова будет доля Себастьяна? Словом «папочка» Роза называла отца нечасто, только в минуты особенного к нему благорасположения. – Ну подсчитал, – неохотно признался Флинн. У него неожиданно забегали глазки. Роза сразу насторожилась и слегка поджала губы. – И сколько же? – спросила она таким елейным голоском, что Флинну показалось, перед ним сидит и злобно рычит раненая львица. – О чем речь… Но зачем портить такой прекрасный день деловыми разговорами, доченька? Под натиском Розы Флинн против воли проговорил это с усиленным ирландским акцентом, в надежде на внимание дочери. Гиблое дело. Роза сразу поняла, что папаша морочит ей голову. – Сколько? – потребовала она четкого ответа. И он ей ответил. Наступило гнетущее молчание. Себастьян, несмотря на весь свой загар, побледнел и протестующе открыл рот. Рассчитывая минимум на половину, Себастьян сделал ночью Розе О’Флинн серьезное предложение, которое она с радостью приняла. – Оставь это дело мне, Себастьян, я сама разберусь, – прошептала она, положив руку ему на колено, и повернулась к отцу. – Ты же позволишь нам взглянуть на твои расчеты, правда, папочка? – спросила она все тем же елейным голоском. – Ну конечно, почему нет? Там все правильно и по справедливости. Документ, предоставленный им Флинном О’Флинном, назывался так: «Временное совместное предприятие, в которое вошли Ф. О’Флинн, эсквайр, С. Олдсмит, эсквайр, а также другие. Германская Восточная Африка. Период с 15 мая 1913 года по 21 августа 1913 года». Стиль явно демонстрировал принадлежность автора к весьма нетрадиционной школе бухгалтерского дела. Содержимое сундучка Флинн конвертировал в английские фунты стерлингов по курсу, указанному в энциклопедии за 1893 год, названной «Грушевый альманах». Флинн высоко ценил это издание и очень им дорожил. Из валового дохода в сумме 4652 фунта, 18 шиллингов и 6 пенсов Флинн сначала удержал свою долю в пятьдесят процентов, из оставшейся суммы еще десять процентов доли остальных партнеров – португальского главы администрации и губернатора Мозамбика. Из того, что осталось, он удержал сумму потерь, понесенных во время экспедиции в дельту Руфиджи (см. отдельный счет, предоставленный администрации Германской Восточной Африки), а также расходы на вторую экспедицию, не забыв включить сюда следующие пункты: Парбху (портному) – 15 фунтов 10 шиллингов. Один форменный шлем германской армии – 5 фунтов 10 шиллингов. Пять комплектов военной формы (аскари) – по 2 фунта 10 шиллингов каждая; всего: 12 фунтов 10 шиллингов. Пять винтовок системы Маузера – по 10 фунтов каждая; всего 50 фунтов. Шестьсот двадцать пять патронов калибра 7 мм – 22 фунта 10 шиллингов. Аванс на путевые расходы, выданный С. Олдсмиту, эсквайру, в сумме одной сотни эскудо – 1 фунт 5 шиллингов. В результате всех произведенных операций Себастьян остался должен, хотя и не так много, чуть меньше двадцати фунтов стерлингов. – Да ты не беспокойся, – великодушно заверял его Флинн, – необязательно платить прямо сейчас, мы просто вычтем эти деньги из твоей доли доходов от следующей экспедиции. – Но, Флинн, я считал, что ты говорил… в общем, я хочу сказать, что ты обещал мне половинную долю. – Так ты ее и имеешь, Бэсси, ты ее и имеешь. – Ты говорил, что мы с тобой равноправные партнеры. – Должно быть, ты неправильно меня понял, мой мальчик. Я и говорил, что тебе причитается половинная доля, то есть за вычетом расходов и долгов. Жаль, конечно, очень жаль, что столько их у тебя накопилось. Пока они обсуждали дела, Роза что-то писала огрызком чернильного карандаша на обратной стороне Флинновой версии счета. И уже через две минуты бросила перед Флинном результат своей работы. – А теперь посмотри, что получилось у меня, – заявила она. Роза О’Флинн училась в школе, и чего-чего, а считать ее там научили, и ее методы счета были гораздо проще, чем у отца. – Ты ничего не понимаешь в бизнесе! – с болью в голосе выдвинул возражение Флинн О’Флинн.