М’топо стоял рядом и, нетерпеливо заламывая руки, прислушивался то к отдаленным звукам мародеров, совершивших набег на его посевы и с удовольствием их пожирающих, то к недостойному препирательству между Себастьяном и его аскари, пока наконец терпеть уже был не в силах. – Господин, они уже съели половину нашего проса. Еще один час – и там ничего не останется. – Ты прав, – согласился Себастьян и сердито повернулся к своим людям. – Заткнитесь вы все, слышите? Я говорю, заткнитесь! К такому тону подачи команд от Себастьяна они не привыкли и так удивились, что враз замолчали. – Со мной пойдет только Мохаммед. Остальным разойтись по своим хижинам и оставаться там. Это был вполне понятный и действенный компромисс: Мохаммед теперь был на его стороне. Для начала он набросился на своих подчиненных и разогнал их по своим местам и только потом встал рядом с Себастьяном. – Пошли, – скомандовал тот. * * * Перед полем с посевами проса на высоких столбах был установлен довольно шаткий помост. Он служил наблюдательной вышкой, с которой днем и ночью следила за созревающим просом охрана. Сейчас помост был пуст, два юных сторожа при первом же появлении гигантских рейдеров дали стрекача. Одно дело – увидеть антилопу куду или водяного козла, и совсем другое – парочку старых и злых слонов, причем самцов. Себастьян с Мохаммедом добрались до сторожевой вышки и остановились под ней. Теперь им прекрасно было слышно, как кто-то рвет побеги проса и хрустит ими во рту, с громким шуршанием вытаптывая то, что не попало в рот. – Подожди здесь, – прошептал Себастьян. Он снял с плеча винтовку, повернулся к ведущей на помост стремянке, медленно и бесшумно залез наверх и уже оттуда оглядел поле. Лунный свет был настолько ярок, что от помоста и от деревьев на землю падали четкие тени. Мягкие, серебристые лучи искажали пространство и размеры предметов, превращая их в холодные, однородные серые тени. За полем стеной стоял лес, похожий на застывшие клубы дыма, а заросли проса шевелились под слабым ночным ветерком, поле сейчас было похоже на покрытое рябью озеро. И над ним, как два огромных острова над спокойным морем растительности, высились две большие, темно-серые, горбатые фигуры старых, неторопливо пасущихся самцов. От помоста до ближайшего из слонов было около двух сотен шагов, но лунный свет был так ярок, что Себастьян ясно видел, как один потянулся хоботом вперед, обернул его кольцом вокруг густого пучка растений и с легкостью вырвал. Потом, тихонько раскачиваясь, лениво колыхая своей массивной тушей из стороны в сторону, слон постучал пучком по поднятой передней ноге, чтобы стрясти приставшую к корням землю, поднял его и сунул в раскрытый рот. Изрядно потрепанные простыни его ушей легонько похлопывали по шее, с губ между длинными бивнями неопрятно свисали листья проса. Слон двинулся дальше, продолжая жевать и оставляя за собой в посевах широкий след опустошения. Нервная дрожь слона передалась и сидящему на открытом помосте Себастьяну, сердце его сжалось, стиснувшие винтовку руки затряслись. Дышал он теперь с отдающимся в ушах легким присвистом. Глядя на этих огромных животных, охваченный почти мистическим чувством благоговейного ужаса, Себастьян замер. Он вдруг почувствовал собственную ничтожность и уже чуть было не пожалел о том, что так самонадеянно вышел против этих гигантов со своим жалким оружием – куском железяки на палке. Но где-то под этими всплывающими на поверхность сознания сомнениями, в глубине его существа трепетали туго натянутые нервы, пробуждая странное смешение страха и горячего желания – извечную страсть охотника. Он встал и спустился к ждущему его Мохаммеду. Осторожно ступая между рядов высоких, выше головы, стеблей проса, стараясь не задеть ни единого листика, они продвигались в самую гущу посадок. Глаза и уши Себастьяна были напряжены до предела, дыхание он сдерживал так, чтобы оно не вошло в резонанс с оглушительным буханьем сердца, и все свое внимание сосредоточил на этих звуках – шуршания и хруста, – доносящихся от ближайшего самца. Несмотря на густые заросли, ветерок все-таки проникал сквозь них и слегка шевелил Себастьяну волосы – и вот он донес до его ноздрей первую волну слоновьего запаха, который подействовал на него, как мощная пощечина наотмашь. Он резко остановился, и Мохаммед чуть не налетел на него сзади. Они опустились на корточки и стали напряженно всматриваться в подвижную стену растительности. Себастьян, не глядя, почувствовал, что сидящий рядом Мохаммед наклонился к нему. – Он уже совсем близко, – услышал он тихий, как дуновение ветерка, шепот в ухо. Себастьян кивнул и судорожно сглотнул. Он отчетливо слышал тихий, скользящий шелест жестких листьев по грубой коже старого самца. Зверь не торопясь продвигался в их сторону. Они находились прямо на пути его ленивого движения и теперь в любой момент… в любой момент! Стоя с винтовкой на изготовку, Себастьян чувствовал, как на лбу его и над верхней губой, несмотря на довольно прохладную ночь, выступили капли пота, а на глазах от напряженного всматривания – слезы. И вдруг до него дошло, что огромная туша зверя шевелится прямо перед ним, чуть ли не у него перед носом. Массивная фигура виднелась сквозь гряду пляшущих на ветру листьев. Он поднял голову. Высоко над ним неясно вырисовывалась огромная, черная фигура гиганта, расставленные в стороны уши животного заслоняли ночное небо – слон стоял так близко, что торчащие вперед бивни вытянулись почти над головой Себастьяна. Вот хобот его, как толстый серый питон, слепо вытянулся вперед, прямо к нему, рот под хоботом слегка раскрылся, и с уголков его губ посыпались несжеванные листья. Себастьян поднял винтовку и, не целясь, почти касаясь стволом свисающей нижней губы зверя, выстрелил. Выстрел прозвучал в ночи коротким, громким хлопком. Пуля пробила нёбо животного и губчатую кость черепа, сплющилась и, прорвавшись в небольшую, будто с кулак величиной, черепную полость, взорвалась, превратив мозг в жидкий серый кисель. Если бы пуля прошла хотя бы на четыре дюйма вправо или влево, если бы на ее пути попалась кость и траектория ее изменилась, Себастьяну была бы крышка: он не успел бы даже передернуть затвор «маузера» и неизбежно погиб бы – ведь он стоял прямо под торчащими бивнями и хоботом слона. Но старый самец пошатнулся, хобот его вяло упал ему на грудь, передние ноги вытянулись, голова под тяжестью длинных бивней осела вперед, колени под ним подогнулись, и слон тяжело рухнул на землю – удар падения был слышен в находящейся в полумиле деревне. – Вот это да! – задыхаясь, воскликнул Себастьян, глядя на лежащую перед ним гору мяса и не веря собственным глазам. – Я сделал это! Чтоб я сдох! Я это сделал! Его охватило буйное ликование, исступленное чувство избавления от давящего на грудь и кружащего голову страха и напряжения. Он хотел было хлопнуть Мохаммеда по спине, поднял руку и тут же застыл в этой позе. Где-то совсем рядом раздался пронзительный вопль, похожий на свист пара, вырывающегося из кипящего бойлера, – это кричал второй самец. И послышался треск ломаемых на бегу стеблей. – Он бежит к нам! – крикнул Себастьян, диким взглядом озираясь вокруг, – совершенно непонятно было, откуда доносятся эти звуки. – Нет! – громко прохрипел Мохаммед. – Он делает круг и заходит к нам с подветренной стороны. Хочет учуять по запаху, где мы, а потом уже бросится в нашу сторону. Он схватил Себастьяна за руку и прижался к нему. Оба слушали, как слон делает круг, заходя с подветренной стороны. – Может, все-таки испугается и убежит, – прошептал Себастьян. – Нет, только не этот. Этот старый и злой, он и раньше убивал людей. Теперь он станет за нами гоняться. Мохаммед потянул Себастьяна за руку: – Надо выйти на открытое место. В этих зарослях шансов у нас нет. Он выйдет на нас раньше, чем мы его увидим. И они побежали. А бегущие ноги всегда только подпитывают страх. Даже самый отчаянный смельчак, стоит только ему броситься в бегство, тут же превращается в труса. Они напролом помчались в сторону деревни, пробивались сквозь путаницу стеблей и листьев, тяжело дыша и не заботясь о том, чтобы уйти незаметно, и уже через двадцать шагов обоих охватил ужас. Шум, который они подняли, заглушал звуки бегущего за ними слона, и они уже понятия не имели, в какой стороне он находится. А это лишь подстегивало страх, ведь они понимали, что в любую секунду разъяренная гора мяса могла возникнуть прямо перед ними. Наконец они выскочили на открытое место и, задыхаясь, взмокшие от пота, остановились, вертя головами по сторонам и пытаясь понять, где сейчас второй самец. – Вот он! – крикнул Мохаммед. – Вон там, догоняет! Они услышали пронзительный поросячий визг и шум ломаемых стеблей проса. – Бежим! – в ужасе заорал Себастьян, и они снова побежали. Вокруг разведенного на самом краю деревни костра их ждали отвергнутые аскари и около сотни людей М’топо. Ждали с тревогой, поскольку слышали выстрел и звук падения первого самца. Но потом со стороны поля доносились только визг, крики и треск, и они ломали голову, не понимая, что там происходит. Сомнения их быстро рассеялись, когда на ведущей прямо к ним тропинке появился Мохаммед, а следом, сразу за его спиной, Себастьян, – оба мчались со скоростью собак, задницы которым кто-то намазал скипидаром. А в сотне ярдов позади вдруг раздвинулись заросли проса, и оттуда выскочил и бросился за ними большой, очень большой слон. В свете костра, со своим горбом на загривке, он и вправду казался огромным, бежал вразвалочку и злобно хлестал себя по плечам широченными ушами, хотя кажущиеся медленными движения его были обманчивы. Слон затрубил так громко, что этот яростный звук мог бы порвать барабанные перепонки, – и направлялся он прямо к деревне. – Уходите! Бегите! – крикнул Себастьян. Изо рта его вырвался не крик, а жалкий хрип, впрочем, и он оказался лишним. Поджидающая их толпа, недолго думая, рассыпалась во все стороны, как стая сардин, приметивших приближение барракуды. Мужчины побросали свои одеяла и голышом, спотыкаясь и падая друг на друга, дали стрекача прямиком к лесу в поисках спасения. Двое пробежали прямо сквозь костер и исчезли в темноте с другой его стороны, унося с собой целые рои красных искр и приставшие к голым подошвам раскаленные угли. С жалобными воплями, нестройной толпой люди помчались через деревню, из каждой хижины выскакивали женщины с детьми под мышкой или на спине и вливались в этот насмерть перепуганный людской поток. Все еще не утратившие силы и показывающие неплохую скорость Себастьян с Мохаммедом обходили более слабых бегунов, тем не менее слон быстро догонял толпу. С мощью и быстротой катящегося с крутой горы вниз валуна самец подбежал к первой хижине и с ходу протаранил ее. Хрупкое строение из травы и легких жердей разлетелось во все стороны, нисколько, однако, не убавив ярости атаки животного. За первой развалилась вторая хижина, потом третья, и вот слон настиг первого отставшего от толпы человека. Им оказалась едва ковыляющая на тоненьких ножках старуха, пустые мешочки ее грудей шлепали по сморщенному животу, а из раскрытого от страха беззубого рта на бегу вырывались длинные, монотонные жалобы и причитания. Самец развернул спрятанный под брюхом хобот, высоко вскинул его над женщиной и с размаху ударил ее по плечу. Сила удара сразу смяла ее, старые ребра и позвоночник сломались, как сухие веточки, и она скончалась, даже не успев упасть на землю. Следующей была молоденькая девушка. Она выскочила из хижины спросонья, еще не понимая, что за переполох. Обнаженное, наделенное всей грацией юности гладкое тело ее в лунном сиянии отливало серебром. Оказавшись на улице, она тут же попалась на пути бегущему слону. Его толстый хобот легко обвил ее и непринужденным движением подбросил в воздух на высоту не менее сорока футов. Ее громкий крик, словно острым ножом, перерубил змею предательского страха, обвившего душу Себастьяна. Он оглянулся через плечо как раз в ту секунду, когда девушка взлетела высоко в ночное небо. Широко, словно крылья мельницы, она раскинула руки и ноги, вертясь в воздухе, тяжело ударилась о землю, и крик ее резко оборвался. Себастьян остановился. Слон демонстративно встал на колени перед едва шевелящимся телом девчушки и, направив на нее свои бивни, проткнул ей грудь. Потом поднял на этих великолепных экземплярах слоновой кости раздавленное, с переломанными костями и уже совсем мало похожее на человеческое тело, раздраженно мотнул головой и отшвырнул его прочь. Себастьяну достаточно было увидеть эту страшную картину, чтобы вновь привести в порядок потрясенные нервы и собрать в кулак остатки мужества. В руках он держал винтовку, но все еще дрожал от страха и нервного напряжения. Пот пропитал его китель, мокрые пряди кудрявых волос прилипли ко лбу, хриплое дыхание застревало в горле. Он постоял в нерешительности, пытаясь побороть страх, подгоняющий его снова броситься наутек. А самец уже приближался, и теперь один из его бивней был окрашен темной, лоснящейся в лунных лучах кровью девушки, и множество сгустков ее прилипло к его вздутому лбу в том месте, где начинался хобот. Именно эта картина сначала преобразила страх в отвращение, а потом и в злость. Себастьян поднял винтовку, в его неуверенных, ослабевших руках ствол ее ходил из стороны в сторону. Глядя вдоль ствола, прицелился, и вдруг зрение его снова обрело ясность, а разошедшиеся нервы наконец успокоились. Теперь он опять стал мужчиной. Себастьян навел мушку прицела на голову слона, стараясь держать ее на поперечной, перерезающей лоб в основании хобота складке, и нажал на курок. Отдача жестко ударила прикладом в плечо, гром выстрела отозвался болью в барабанных перепонках, но он увидел, что пуля точно вошла туда, куда он целил: над коркой засохшей на лбу и голове грязи поднялся фонтанчик пыли, веки животного задрожали, на секунду закрылись, потом снова раскрылись. Не опуская ствола, Себастьян передернул затвор, пустая гильза отлетела в пыль. Загнав очередную пулю в патронник, он снова навел прицел на массивную голову самца. Еще один выстрел – и слон покачнулся, как пьяный. Уши, которые прежде были полуприжаты, теперь раскрылись веером, и голова неотчетливо качнулась вперед. Он выстрелил снова, и самец моргнул – пуля попала в кость и хрящевину его головы – и пошел на Себастьяна, но в движениях его чувствовалась некая вялость, а в глазах отсутствие яростной решимости. Себастьян стрелял снова и снова, теперь уже в грудь, перезаряжал винтовку и целился уже совершенно хладнокровно, наклоняясь вперед и плотнее прижимая приклад к плечу при отдаче и тщательно выцеливая каждый выстрел. Он понимал, что каждая пуля бьет в грудную полость и, пробивая легкие, может поразить зверю сердце и печень. Самец прекратил бег и перешел на шаркающий, неуверенный шаг, потерял направление и встал к Себастьяну боком, и грудная клетка его колыхалась, превозмогая боль в искромсанных внутренних органах. Себастьян опустил винтовку и твердыми пальцами вставил в пустой магазин новую обойму. Самец тихонько простонал, на кончике его хобота показалась кровь, сочащаяся из его истерзанных пулями легких. Не чувствуя ни капли жалости, охваченный холодной злостью, Себастьян снова поднял готовую к бою винтовку и прицелился в темную полость посередине его уха. Пуля ударила с резким шлепком – так топор врезается в ствол дерева. Слон осел и повалился вперед – пуля попала прямо в мозг. Под тяжестью слоновьей туши бивни его на всю свою длину вошли в землю. 27 Четыре тонны свежего мяса, доставленные прямехонько в центр деревни, – это был неплохой результат. Цена, уплаченная за эту добычу, отнюдь не была чрезмерной, решил М’топо. Три разрушенные хижины можно восстановить за пару дней, а посевов проса уничтожено всего четыре акра. Да и погибших оказалось лишь двое: старуха, которой давно помирать пора, да девица, которая, несмотря на свои уже почти восемнадцать лет, ни разу еще не забеременела. Следовательно, были серьезные основания считать ее бесплодной, – значит, для общины она тоже не бог весть какая потеря. М’топо пригрелся на утреннем солнышке, и видно было, что он очень доволен жизнью. Он сидел на своей резной табуреточке – и Себастьян рядом с ним – и широко улыбался, глядя на всеобщее веселье. Разделывать тушу животного назначили десятка два мужчин, которые разделись догола и вооружились дротиками с коротким древком и длинным лезвием наконечника. Они собрались вокруг громадной горы мяса и беззлобно препирались между собой, дожидаясь, пока Мохаммед с четырьмя помощниками извлекут слоновьи бивни. А вокруг них, образовав уже более широкий круг, ждали остальные жители деревни и, чтобы скоротать время, распевали песни. Ритм для них, усиленный хлопаньем рук и топаньем ног, выбивал барабанщик. Запевал мужской бас, его подхватывало звонкое, мелодичное сопрано женского хора, звуки песни то взмывали к небу, то низко падали и снова взмывали ввысь. Мохаммед терпеливо махал и махал своим топориком и вот наконец отделил от держащей его кости и извлек первый, а за ним и второй бивень, и с помощью двух аскари, едва ковыляющих под их весом, оба бивня торжественно возложили у ног Себастьяна. Себастьяну пришло в голову, что, если доставить четыре больших бивня домой, в Лалапанци, это могло бы в какой-то мере умилостивить Флинна O’Флинна. И как минимум покрыть расходы на экспедицию. Эта прекрасная мысль подняла его настроение, и он повернулся к М’топо.