– Ну что ж, Бэсси, мой мальчик… – Он положил на плечо Себастьяна свою толстенную ручищу. – Для начала ты уж доставь эту старую посудину в Занзибар, и старина Кебби Эль Кеб заплатит тебе твою долю. А потом напиши мне, хорошо? Как тебе эта мысль? Напишешь, и мы с тобой все это обмозгуем. Себастьян радостно улыбнулся: – Я бы очень этого хотел, Флинн. Честное слово, очень хотел бы. – Вот и ладно, а пока давай отправляйся. Да не забудь про джин. Небольшая флотилия нагруженных слоновой костью лодок-долбленок отчалила от берега, и их подхватило течение реки. На носу передней, сжимая в руках двустволку, плотно, до самых ушей натянув шляпу на голову, стоял Себастьян. В лучах вечернего солнца весла равномерно опускались в воду и снова поднимались, сверкая каплями воды; подгоняемые течением лодочки устремились к первому повороту. Себастьян оглянулся и, стараясь сохранить равновесие на носу неустойчивой лодки, помахал винтовкой стоящему на берегу Флинну. – Ради всего святого, будь осторожен с этой чертовой штукой! – крикнул Флинн. Но было уже поздно. Винтовка выстрелила, отдача толкнула Себастьяна, он опрокинулся и растянулся на куче слоновой кости за его спиной. Лодка угрожающе закачалась – гребцы изо всех сил старались удержать ее и не дать ей опрокинуться – и пропала за поворотом. Уже через двенадцать часов те же самые лодочки показались из-за того же самого поворота снова и направились прямо к растущему на берегу одинокому дереву, обезьяньему каштану. Теперь лодочки были пусты и скользили по воде легко, гребцы лишь помогали себе каким-то своим, старинным и монотонным песнопением. Свежевыбритый, в чистой рубашке и в сменных сапожках, держа между коленями ящик с напитком для Флинна, Себастьян с нетерпением всматривался вперед, стараясь разглядеть крупную фигуру американца. Над поверхностью реки медленно стлался голубоватый шлейф лагерного костра, но на берегу не было видно ни одной приветственно размахивающей руками человеческой фигуры. Себастьян вдруг нахмурился: он заметил, что силуэт обезьяньего каштана в чем-то изменился. Он сощурил глаза, неуверенно вглядываясь вперед. И тут за его спиной прозвучал первый звонкий крик тревоги – кричали его гребцы: – Аллеманы![21] Лодка под ним стала круто разворачиваться. Он оглянулся и увидел, что другие лодки тоже поворачивают и плывут по течению, а сидящие в них люди, изо всех сил налегая на весла, что-то испуганно лопочут. Его собственная лодка понеслась вслед за другими, поочередно исчезающими за поворотом. – Эй! – крикнул Себастьян, глядя на блестящие от пота спины гребцов. – Что вы делаете? Но гребцы не удостоили его ответом, только мышцы их упруго перекатывались под черной, лоснящейся кожей – им до безумия хотелось, чтобы их лодочка стрелой летела вперед к спасительному изгибу реки. – Немедленно остановиться! – зарычал на них Себастьян. – Поворачивай обратно, черт вас побери! В лагерь! Себастьян в отчаянии поднял ствол винтовки и наставил его на ближайшего. – Я не шучу! – снова рявкнул он. Туземец через плечо бросил на него быстрый взгляд, увидел двойное жерло винтовки, и лицо его, и без того уже исказившееся от страха, совсем перекосилось и в ужасе застыло. У всех у них уже успела выработаться вполне здравая трепетность перед тем, как умеет Себастьян обращаться с этим оружием. Туземец бросил грести, остальные тоже, один за другим, последовали его примеру. Так и сидели, боясь пошевелиться под завораживающим взглядом винтовки Себастьяна. – Назад! – скомандовал Себастьян, красноречиво вытянув руку против течения. Человек, сидящий к нему ближе всех, неохотно опустил весло в воду, и лодка развернулась боком к течению. – Назад! – повторил Себастьян, и остальные послушно сделали то же самое. Медленно, осторожно эта единственная лодка добралась до обезьяньего каштана, и все увидели, что на ветвях его висят уже новые, зловещие плоды. Корпус лодки уперся в твердую почву, и Себастьян ступил на берег. – Выходи! – приказал он остальным, подкрепив приказ недвусмысленным жестом. Во что бы то ни стало надо было, чтобы все до одного покинули лодку и потом держались от нее подальше, – Себастьян прекрасно понимал: стоит только ему повернуться к ним спиной, как эти людишки тут же налягут на весла и с новой прытью помчатся вниз по течению. – Выходи! – снова прикрикнул он. Они безропотно повиновались, и он, как пастух стадо овец, погнал их вверх по крутому берегу к лагерю Флинна O’Флинна. Возле тлеющего костра лежали двое убитых выстрелами стрелков Флинна. Но вот четверым висящим на ветках обезьяньего каштана повезло меньше. Веревочные петли глубоко врезались им в шеи, лица их распухли, рты были широко раскрыты в попытке сделать последний глоток воздуха, который им так и не достался. На высунутых языках ползали толстые, зеленые, отливающие металлическим блеском мухи. – Режьте веревки! – приказал Себастьян, пытаясь подавить подступивший к горлу приступ тошноты. Но гребцы стояли неподвижно, как парализованные, и отвращение Себастьяна к открывшемуся им жуткому зрелищу сменилось злостью. Он грубо толкнул одного из них к дереву. – Режьте веревки! – повторил он и сунул рукоятку своего охотничьего ножа ему в руку. – Снимайте их. Себастьян отвернулся и не стал смотреть, как туземец, зажав нож в зубах, добирался до развилки дерева. Он только слышал за спиной глухие удары падающих на землю тяжелых мертвых тел. Желудок его снова взбунтовался, но он подавил позыв и поскорей постарался сосредоточиться на поисках следов примятой травы вокруг лагеря. – Флинн, – тихо позвал он. – Флинн! Слышишь меня, Флинн! Где ты? На мягкой почве всюду отпечатались следы подбитых гвоздями сапог, а в одном месте он наклонился и поднял блестящий медный цилиндрик пустой гильзы. Вокруг капсюля его были выдавлены слова: Mauser Fabriken. 7 mm.[22] – Флинн! – уже более настойчиво и тревожно позвал Себастьян – до него наконец дошел весь ужас произошедшего. – Флинн! Вдруг совсем неподалеку зашуршала трава. Слегка приподняв стволы винтовки, он метнулся туда. – Хозяин! – услышал Себастьян, и в груди его поднялась волна разочарования. – Мохаммед! Ты, что ли, Мохаммед? – произнес он, признав тщедушную, маленькую фигурку в вечной феске на курчавой голове. Это был главный оруженосец Флинна, единственный, кто немного владел английским. – Мохаммед, – с облегчением проговорил Себастьян и тут же быстро продолжил: – А что Фини? Где Фини? – Его застрелили, хозяин. Аскари явились рано утром, и он упал в воду. – Где? Покажи где. Под самым лагерем, в нескольких ярдах от того места, куда на берег вытаскивали лодки, они отыскали жалкий сверток с одеждой Флинна. Возле него наполовину обмыленный кусок дешевого мыла и металлическое ручное зеркальце. В грязи виднелись глубокие отпечатки босых ног. Мохаммед нагнулся и сорвал растущий у самого берега стебель тростника. Не говоря ни слова, он протянул его Себастьяну. На листе его Себастьян увидел высохшую и почерневшую каплю крови, которая рассыпалась в мелкие крошки, как только он прикоснулся к ней ногтем большого пальца. – Мы должны его найти. Возможно, он еще жив. Зови остальных. Мы обыщем весь берег вниз по течению. С нестерпимой болью в душе от потери друга Себастьян поднял перемазанную грязью рубашку Флинна и скомкал ее. 7 Флинн скинул с себя штаны и грубую домотканую рубаху. На рассвете было довольно прохладно, и по телу его прошла дрожь. Он обхватил себя руками и принялся растирать предплечья, одновременно вглядываясь в мелководье у берега, в поисках сетчатого узора на дне, который указывал бы, что под слоем ила спрятался и поджидает его крокодил. Кожа Флинна в тех местах, где ее закрывала от солнца одежда, была белая, как китайский фарфор, но руки до самой шеи и треугольник на груди были покрыты темно-коричневым загаром. Помятое, красное, сморщенное лицо опухло со сна, длинные, тронутые сединой, спутанные волосы свалялись. Он громко отрыгнул и скривился, ощутив вкус перегоревшего джина и табака. Убедившись в том, что ни одна пресмыкающаяся тварь его здесь не ждет, затаившись в засаде, Флинн ступил в воду, зашел по пояс, скрыв под водой массивные ягодицы, и окунулся. Фыркая, принялся поливать голову пригоршнями воды и, закончив омовение, снова выбрался на берег. Шестьдесят секунд – достаточно долгое время, чтобы оставаться в такой реке, как Руфиджи: любопытные крокодилы, заслышав плеск, быстренько явятся посмотреть, кто это там купается и можно ли им поживиться. Совершенно голый и мокрый, с прилипшими к лицу влажными волосами, Флинн намылился, стараясь сбивать пену погуще в промежности и нежно поглаживая свои благодатные гениталии. Смыв таким образом заодно и остатки сна и лени, он почувствовал, что в животе пробуждается аппетит. – Мохаммед, – воззвал он, обернувшись к лагерю, – возлюбленный раб Аллаха и сын пророка Его, оторви свою черную задницу от постели и свари-ка мне кофе! Да подлей в него капельку джина, – немного подумав, добавил он. Мыльная пена освежила подмышки Флинна, что слегка приглушило меланхоличное урчание в животе, когда Мохаммед наконец спустился к нему на берег. В руке он держал, стараясь не расплескать, большую эмалированную кружку, над которой струились завитки ароматного пара. – Ты добр и милостив, – улыбаясь, произнес Флинн на суахили, – и милость твоя да будет вписана рядом с именем твоим на райских скрижалях. Он протянул руку, чтобы взять кружку, но не успели пальцы его коснуться ее, как наверху захлопали ружейные выстрелы и верхнюю часть бедра Флинна пронзила пуля. Удар отбросил его в сторону, он упал, оказавшись наполовину на суше, наполовину в воде. Флинн лежал, ошеломленный ударом пули, и слышал, как солдаты-аскари ринулись в его лагерь, слышал их восторженные крики, когда они добивали прикладами тех, кто остался в живых после первого залпа. Флинн пошевелился и, извиваясь всем телом, принял сидячее положение. К нему уже приближался встревоженный Мохаммед. – Беги, – прохрипел Флинн. – Беги, черт бы тебя побрал. – Господин… – Поскорей убирайся отсюда! – свирепо набросился на него Флинн, и Мохаммед в ужасе отскочил. – Ты что, дурак?! Тебе дадут отведать веревки с петлей, а потом завернут в свиную кожу. Мохаммед в нерешительности еще секунду постоял, потом пригнулся и быстренько скрылся в зарослях тростника. – Ищите Фини! – проревел чей-то голос по-немецки. – Ищите белого человека. Тут-то Флинн и понял, что его поранила случайная пуля, возможно даже рикошетная. От бедра до самого низу нога его онемела, но он сумел-таки проползти и затащить себя в воду. Бежать он не мог, значит должен плыть. – Да где же он? Найти его! – продолжал бесноваться тот же голос. Вдруг заросли высокой травы на берегу раздвинулись, и Флинн поднял голову. В первый раз они встретились друг с другом лицом к лицу. Эти двое уже три долгих года на территории в десять тысяч квадратных миль играли друг с другом в смертельно опасную игру в прятки. – Ja![23] – торжествующе воскликнул Флейшер и, выхватив парабеллум, направил его на лежащего в воде человека. – Наконец-то!