Держа пистолет обеими руками, он тщательно прицелился. Раздался сухой, как щелчок, звук выстрела, и пуля шлепнула по воде в футе от головы Флинна. Флейшер разочарованно что-то прорычал. Наполнив полные легкие воздуха, Флинн нырнул под воду. По-лягушачьи загребая здоровой ногой и волоча за собой раненую, он повернул по течению и поплыл. И плыл под водой до тех пор, пока не почувствовал, что еще секунда – и он больше не выдержит. За плотно сомкнутыми веками перед глазами его пошли, вспыхивая и переливаясь, разноцветные пятна. И тогда он вырвался на поверхность. Флейшер стоял на берегу, дожидаясь этого момента, а вместе с ним и дюжина его верных псов-аскари. – Вот он! – воскликнул немец, увидев, как Флинн, словно кит из водной пучины, показался на поверхности. Затрещали винтовочные выстрелы, пули хлестали, подскакивая на воде и с визгом пролетая у него над головой. – Целься, целься точнее! Отчаянно вскрикивая и подвывая, Флейшер бешено палил из своего парабеллума. Вот голова Флинна скрылась под водой, а вместо нее на поверхности на секунду мелькнули белоснежные ягодицы: он снова нырнул. Захлебываясь от злости, Флейшер обратил свой гнев и ярость на теснившихся вокруг него аскари. – Свиньи! Глупые черномазые свиньи! Пустым пистолетом он с размаху ударил ближайшего по голове, и тот рухнул на колени. Остальные, занятые тем, что увертывались от порхающего по воздуху в руке Флейшера пистолета, не сразу уловили момент, когда голова Флинна снова показалась на поверхности. А когда вновь открыли беспорядочную стрельбу, пули уже поднимали фонтанчики на воде не ближе чем в десяти футах от мелькающей головы беглеца. Флинн снова нырнул. – Вперед! Догнать его! В погоню за Флинном Флейшер погнал впереди себя стадо аскари, семеня за ними по берегу реки. Они пробежали ярдов двадцать, не встречая особых препятствий, но скоро столкнулись с участком болота, с трудом преодолели его, но дальше перед ними сплошной стеной встали заросли слоновьей травы. Они нырнули в гущу ее и обнаружили, что теперь поверхность реки больше не видна. – Schnell! Schnell![24] Уйдет! – задыхаясь, орал Флейшер. Но тут ноги его запутались в крепких стеблях, и он со всего маха шмякнулся на землю прямо в грязь лицом. Двое из его верных аскари подняли его на ноги, и вместе они заковыляли дальше, пока дебри высокой травы не закончились; преследователи оказались на берегу речной излучины, откуда открывался вид на тысячу ярдов вниз по течению. Громкие выстрелы подняли со своих мест тучи птиц, и теперь их испуганные стаи беспорядочно метались в воздухе над зарослями тростника. Тревожные крики пернатых сливались в неприятно режущий ухо хор, нарушая благостную тишину рассветного утра. Кроме них, кругом больше не видно было ни единого живого существа. От одного берега до другого на изгибающейся водной глади реки виднелось лишь несколько плавающих островков папирусной травы да множество плотных, спутанных сгустков растительности, оторванных течением и неторопливо дрейфующих к морю. Тяжело дыша, Герман Флейшер сбросил с себя руки двух услужливо поддерживающих его аскари и лихорадочно стал обшаривать взглядом водную поверхность, надеясь увидеть мелькающую на ней голову Флинна. – Куда же он пропал? – в отчаянии прошептал он. Дрожащими пальцами он вставил в магазин парабеллума новую обойму. – Куда же он пропал? – повторил комиссар еще раз. Но ни один из его аскари не рискнул привлечь к себе внимание, решившись ответить на этот вопрос. – Он должен быть где-то с этой стороны! Ширина Руфиджи здесь была не менее полумили, и Флинн не мог переплыть реку всего за несколько минут с того момента, когда они видели его в последний раз. – Обыскать берег! – приказал Флейшер сержанту. – Найти его! Сержант с облегчением повернулся к своим подчиненным, быстро разбил их на две группы и выслал на поиски вверх и вниз по течению реки. Флейшер медленно вернул пистолет обратно в кобуру, защелкнул клапан, потом достал из кармана носовой платок и вытер лицо и шею. – Пошли! – рявкнул он в сторону сержанта и двинулся обратно к лагерю. Добравшись до лагеря, он увидел, что его люди успели установить складной столик со стулом. В еще тлеющий костерок Флинна вдохнули новую жизнь, и туземный повар из тех же аскари уже готовил завтрак. Сидя за столиком в расстегнутом на груди кителе и зачерпывая ложкой овсяную кашу с диким медом, Флейшер поймал себя на том, что еда, а также приятное воспоминание о радикальном характере, с которым была исполнена экзекуция четырех захваченных пленных, поднимает ему настроение. Когда последний из них перестал дергаться в петле, дрыгать ногами и повис на ветке обезьяньего каштана без движения рядом с остальными своими товарищами, Герман кусочком черного хлеба подобрал на тарелке остатки ветчинного жира и сунул его в рот. Повар убрал тарелку и поставил перед ним чашку с дымящимся кофе – как раз в тот самый момент, когда обе группы следопытов пробились сквозь заросли на поляну и доложили, что ими было найдено лишь несколько капель крови у самой кромки воды, более никаких следов Флинна O’Флинна не обнаружилось. – Ja, – кивнул Герман, – значит, его съели крокодилы. Он отхлебнул кофе, еще раз благодарно кивнул и отдал следующий приказ. – Сержант, организуйте погрузку всего этого на катер. – Он указал на груду слоновой кости, лежащую на краю поляны. – Потом выдвигаемся к Собачьему острову, там отыщем еще одного белого с его английским флагом. 8 Флинн обнаружил только входное отверстие пули, темно-красную дырочку, откуда все еще медленно сочилась водянистая кровь. Он мог бы просунуть туда свой большой палец, но делать этого не стал, только осторожно ощупал ногу с обратной стороны и нашел в мякоти твердый бугорок, где прямо под кожей застрял кусочек металла. – Черт побери, черт побери, вот зараза, – прошептал он не столько от боли, сколько от злости на столь маловероятное стечение обстоятельств, когда пуля срикошетила именно туда, где под берегом стоял он, причем с такой скоростью, что не продырявила ему ногу насквозь, не вылетела с обратной стороны, а осталась у него в бедре. Флинн медленно распрямил ногу, проверяя, не сломана ли кость. От этого движения легкий мат плавучего папируса, на котором он лежал, слегка качнулся. – Еще немного – и могла бы задеть кость… но не задела, – облегченно проворчал он и в первый раз почувствовал легкое головокружение и подступающую слабость. – Да-а, слегка подрастерял кровушки, – заметил он и тут увидел, что из раны прорвалась свежая струйка алой крови и смешалась с каплями воды, ползущими вниз по ноге и падающими на сухой, плотно слежавшийся папирус. – Надо бы остановить это дело, – снова прошептал он. Флинн был совершенно голый и мокрый. Ни ремня, ни даже куска ткани, которую можно было бы использовать в качестве жгута, у него не было, но кровотечение как-то надо остановить. Плохо слушающимися от слабости пальцами он нарвал пучок длинных, как сабля, листьев растущего кругом тростника и стал плести из них веревку. Закончив, обмотал ее вокруг ноги повыше раны, стянул потуже и завязал узлом. Струйка крови уменьшилась и почти совсем прекратилась, и только тогда Флинн откинулся на спину и закрыл глаза. Благодаря небольшим водоворотам и завихрениям в течении реки, а также волнению, вызванному поднимающимся утренним ветерком, островок под ним тихонько раскачивался и колыхался. Флинн устал, ужасно, невыносимо устал, а это покачивание успокаивало его. И он погрузился в сон. Разбудили его боль и отсутствие ощущения успокоительного покачивания. Боль выражалась в тупой и непрекращающейся пульсации крови, которая билась у него в ноге, отдаваясь в промежности и в нижней части живота. Преодолевая головокружение, он приподнялся на локтях и окинул взглядом свое тело. В результате того, что нога его была туго стянута сплетенной из травы веревкой, она распухла и посинела. Он целую минуту отрешенно смотрел на нее, не совсем понимая, что к чему, пока не вспомнил все, что с ним случилось. – Гангрена! – проговорил он вслух и рванул узел. Веревка отвалилась, кровь с новой силой хлынула по венам в ногу, пронзив ее острой, мучительной болью, он ахнул от неожиданности, сжал кулаки и стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль немного улеглась, осталось лишь тупое и монотонное биение крови в ноге, и он снова хрипло, как человек, страдающий астмой, задышал. Потом перемена в его положении дошла до сознания, и Флинн, близоруко щурясь, огляделся вокруг. Течение реки снова принесло его к мангровым болотам, в лабиринт множества проток между небольшими островками дельты. С начавшимся отливом уровень воды упал, и плотик остался на илистом берегу. От ила несло вонью гниющей растительности и запахом серы. Рядом с ним расположилась компания больших зеленых речных крабов. Щелкая клешнями и пуская пузыри, они трудились над мертвой рыбой. Их глазки на тонких стебельках то и дело поднимались и удивленно вертелись в разные стороны. Заметив, что Флинн пошевелился, они бочком, угрожающе вскидывая клешни с красными кончиками, отступили, чтобы быть поближе к воде. Вода! До сознания Флинна вдруг дошло, что слюна во рту его густа и тягуча, а язык прилип к нёбу. Сожженное безжалостными солнечными лучами, разогретое изнутри воспалившейся раной, тело его напоминало раскаленный котел, который жаждал быть наполненным влагой. Флинн пошевелился и тут же закричал от боли. Пока он спал, нога его задеревенела. Она была похожа теперь на тяжелый якорь, навсегда приковавший его к папирусовому плотику. Он сделал еще попытку сдать назад, используя руки и мышцы ягодиц и волоча за собой неподвижную ногу. Каждый вдох отдавался в его пересохшем рту рыданием, каждое движение – вонзающимся ему в бедро раскаленным добела копьем. Но ему надо глотнуть воды, вода нужна сейчас его организму, как воздух. Дюйм за дюймом он подвигался все ближе к краю плотика и сполз наконец на илистый берег. С отливом вода отступила, и до ее кромки оставалось теперь шагов пятьдесят. Подражая движениям пловца на спине, он медленно продвигался по липкой грязи, волоча за собой больную ногу. Рана снова стала кровоточить, не столь обильно, как раньше, но при каждом движении на ноге проступала очередная ярко-красная капля. До воды он в конце концов добрался и повернулся на бок, чтобы раненая нога была сверху и в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, окунул лицо в воду и принялся жадно пить. Вода оказалась теплой, приправленной морской солью и терпкой от сгнивших мангровых растений и вкусом напоминала мочу животных. Но он продолжал шумно втягивать в себя эту воду, погрузив в нее и рот, и ноздри, и даже глаза. Наконец ему не хватило воздуха, он прервался и сделал вдох, тяжело дыша, поднял голову и закашлялся: вода через нос попала в дыхательные пути, на глаза навернулись слезы, затуманив зрение. Но вот дыхание восстановилось, успокоилось, зрение прояснилось. Он хотел уже снова опустить голову в воду и продолжить жадное утоление жажды, но, бросив быстрый взгляд в направлении противоположного берега, увидел, что по воде кто-то движется в его сторону. До него еще было с сотню ярдов, но плыл он довольно быстро, вспенивая воду огромным хвостом. Очень крупный, не менее пятнадцати футов в длину, похожий на покрытый грубой корой ствол дерева – крокодил оставлял на поверхности воды после себя широкий след. Флинн пронзительно закричал, всего один раз, но крик на удивление оказался громкий и поразительно чистый. Он так испугался, что забыл о ране и попытался встать, помогая себе руками, но раненая нога пригвоздила его к земле. И он закричал снова, от боли и от страха. Лежа на животе, извиваясь всем телом, Флинн торопливо пополз по липкому, вонючему берегу, вонзая в ил скользящие пальцы, прочь от мелководья, туда, где в пятидесяти ярдах лежал его папирусовый плотик, оставленный отливом между корнями мангровых деревьев. Каждую секунду ожидая услышать сзади скользящий звук нападающей огромной рептилии, он добрался до первого мангрового дерева и, весь покрытый толстым слоем черной грязи, с лицом, искаженным от ужаса, перекатился на бок и оглянулся назад, губы его шевелились, изо рта вылетали какие-то бессвязные звуки. Крокодил был уже у самого берега, но все еще находился в воде. Видна была только его голова с маленькими и яркими свиными, посаженными на наросты ороговевшей чешуи глазками, которыми он не мигая смотрел на Флинна. На грани отчаяния Флинн глянул по сторонам. Он находился на крохотном илистом островке, в самом центре которого росло десяток с лишним мангровых деревьев. Стволы их были вдвое толще грудной клетки мужчины, но до десяти футов от земли совершенно голые, без единой ветки, с гладкой и скользкой от ила корой, усеянной небольшими колониями пресноводных мидий. Влезть на такое дерево Флинн не смог бы, даже будучи здоровым, а уж с раненой ногой добраться до нижних ветвей для него сейчас было просто немыслимо. Он отчаянно завертел головой, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие – все равно что, не важно, лишь бы было чем защититься. Но ничего не увидел. Ни сучка, ни выброшенной на берег коряги, ни камня – вокруг него была только гладкая поверхность черного скользкого ила. Флинн снова посмотрел в сторону крокодила. Тот не двигался. В груди зашевелилась хлипкая надежда: а вдруг он побоится и не станет выходить на топкий илистый берег, но надежда умерла, не успев родиться. Нет, этот зверь обязательно выйдет. Каким бы трусливым ни было это отвратительное чудовище, пройдет время, и оно наберется смелости и все-таки выйдет. Крокодил уже почуял свежую кровь и понял, что человек ранен, что он беспомощен. И обязательно выйдет. Испытывая страшную боль, Флинн оперся спиной о корни дерева, и ужас его несколько улегся, превратившись просто в страх, размеренно пульсирующий в унисон с его болью в ноге. Пока он, охваченный паникой, удирал вглубь островка, довольно плотный ил попал в рану и залепил отверстие, которое проделала в ноге пуля, тем самым остановив кровотечение. Но теперь это не имеет никакого значения, подумал Флинн, и вообще ничто теперь не имеет значения. Кроме этой твари, ждущей, когда аппетит пересилит ее робость, сгладит нежелание покидать родную стихию. Это может произойти через пять минут или через полдня, но рано или поздно крокодил оттуда выйдет. Вокруг его морды поднялась небольшая рябь, первый признак того, что чудище пошевелилось, и длинная, покрытая чешуей голова на дюйм подвинулась ближе к берегу. Флинн оцепенел. Вот уже показалась его спина – узор чешуи на ней был похож на зубья пилы, – а за ней и хвост, украшенный двойным гребнем. Осторожно переступая коротенькими, кривыми ножками, зверь вразвалочку пошлепал по мелководью. Широкое, как у тяжеловоза першеронской породы, тело его, весом более тонны холодной, закованной в чешую плоти, блестело влагой. Вот он вышел из воды. Проваливаясь в мягкий ил по колено и оставляя на нем след своего брюха, крокодил двинулся вперед. Не сводя с Флинна маленьких глазок и зловеще скалясь, он демонстрировал свои местами выщербленные, кривые и длинные желтые зубы. Он подходил так медленно, что прислонившийся к дереву Флинн ничего не предпринимал, словно загипнотизированный приближающимся к нему переваливающейся походкой животным. Протопав по берегу половину пути, крокодил остановился и припал к земле, еще шире скалясь, и до ноздрей Флинна донесся его запах: тяжелый душок протухшей рыбы и мускуса. – Проваливай! – заорал на него Флинн, но тот оставался на месте, не двигаясь, и не мигая смотрел на свою жертву. – Проваливай! Флинн набрал пригоршню грязи и швырнул в чудовище. Зверь чуть присел на своих коротеньких, толстых лапах, а мощный, украшенный гребнем хвост, слегка выгнувшись вверх, застыл в воздухе. Всхлипывая, Флинн зачерпнул еще грязи. Длинные, зубастые челюсти на дюйм раздвинулись и снова захлопнулись. Флинн слышал, как щелкнули при этом зубы… и вдруг крокодил бросился к нему. Бросился с невероятной скоростью через грязь, продолжая все так же скалиться. На этот раз Флинн насмерть перепуганным голосом сумасшедшего что-то залопотал и беспомощно скорчился меж корней дерева. Но тут неожиданно до его слуха, словно откуда-то из иного мира, донесся низкий раскат выстрела; крокодил, опираясь на хвост, вдруг поднялся на задние лапы, и эхо выстрела утонуло в его пронзительном, свистящем вопле. Раздался еще один выстрел, и Флинн услышал, как о чешуйчатый корпус чудовища шлепнулась пуля. Разбрасывая вокруг себя брызги грязи, гигантская рептилия принялась извиваться в судорогах, и вдруг, высоко поднявшись на задние лапы, крокодил снова рухнул и тяжело, враскорячку побежал к воде. Вслед ему снова и снова гремели выстрелы, но зверь, ни на секунду не замешкавшись в своем бегстве, бросился с берега в воду – гладь реки под его телом взорвалась тысячами брызг, сверкающих, как осколки разбитого стекла, – и пропал, только круги побежали в разные стороны. К берегу, подгоняемая мощными взмахами весел, быстро приближалась долбленка, а на носу ее с дымящейся винтовкой в руках стоял Себастьян Олдсмит. – Флинн, Флинн, тебе не досталось? – тревожно кричал он. – Как ты? С тобой все в порядке? – Бэсси… – едва сумел прохрипеть Флинн. – О-о, Бэсси, мальчик мой, в первый раз в жизни мне так приятно видеть тебя. И, почти потеряв сознание, он обмяк на корнях мангрового дерева.