Заводь Артиллерийского пролома превратилась в кровавое поле боя: повсюду сновали глубоководные акулы-убийцы, привлеченные тоннами убитой рыбы. Запах свежатины вкупе с полученной через толщу воды информацией о всплеске активности сородичей ввел их, свирепых и безмозглых, в состояние пищевого ража. Проще говоря, у них начался жор. Я тут же утащил Шерри обратно в орудийный порт. Мы съежились, глядя на громадные гибкие силуэты, отчетливые на фоне светлой поверхности. Среди стай небольших акул сновали по меньшей мере два десятка уродливых тварей, известных на острове под названием «тунцовые акулы», – мощные рыбины с бочкообразными туловищами, вспученными животами, скругленными мордами и челюстями, застывшими в широкой ухмылке. Гротескной каруселью кружились они по заводи, били хвостами и механически разевали пасти, заглатывая ошметки рыбьего мяса. Я знал, что они прожорливые, но глупые и в спокойном состоянии боятся любого проявления агрессии, но сейчас, в крайнем возбуждении, эти хищники будут опасны. Тем не менее я бы смирился с риском декомпрессии при быстром подъеме, если бы не увидел кое-что еще. В ужас меня повергли два длинных грациозных силуэта, беззвучно рассекавшие заводь. Единожды хлестнув мощным хвостом, они разворачивались, едва не касаясь заостренной мордой кончиков хвостового плавника, и скользили дальше с всесильной элегантностью парящего орла, а собираясь заглотить добычу, раскрывали полумесячные пасти, из которых иглами дикобраза выдавались множественные ряды зубов. Обе как на подбор: двенадцать футов от носа до хвоста, лезвие спинного плавника длиной с человеческую руку, аспидно-синяя спина, белоснежное брюхо, черные кончики хвоста и плавников… И обе способны перекусить человека пополам, а потом заглотить в два приема. Одна заметила копошение у пробоины орудийного порта, развернулась, спустилась, пронеслась в нескольких футах над нами. Мы тут же отпрянули во мрак, но я успел разглядеть гибкие длинные шипы репродуктивных органов. Значит, самец. В заводь пришли чудовищные белые акулы, самые опасные рыбы всех морей и океанов, и я понимал, что подниматься к поверхности с надлежащими декомпрессионными остановками, почти без воздуха и совершенно без защиты значило обречь себя на верную смерть. Чтобы спасти Шерри, мне придется пойти на риск, немыслимый при любых других обстоятельствах. Я быстро написал на слейте: «БУДЬ ЗДЕСЬ! Поднимусь за ружьем и воздухом». Прочитав сообщение, она замотала головой и замахала руками – мол, нельзя, – но я уже расстегнул карабин быстросъемной сбруи, сделал последний вдох во всю грудь и передал свой акваланг Шерри. Для большей плавучести сбросил утяжелительный пояс и скользнул к рифу, не высовываясь из-за корпуса «Утренней зари». Воздуха в моих баллонах хватит на пять-шесть минут, если Шерри будет экономить. Я же – с тем только воздухом, что оставался у меня в легких, – должен был прорваться сквозь смертельно опасную заводь и вынырнуть к вельботу. Возле рифа я начал подниматься, держась поближе к кораллам и надеясь, что черный неопрен не заметен в тени, – спиной к стене, лицом к заводи, где кружили зловещие силуэты. Двадцать футов от дна. Давление воды уменьшалось, воздух стремительно расширялся, и я не мог удерживать его в груди, иначе он разорвал бы мне легкие, поэтому выпустил изо рта струйку пузырьков, и этот серебристый маячок тут же заметила одна из белых акул. Свернулась, развернулась и устремилась ко мне через всю заводь, полосуя хвостом воду. В отчаянии я глянул вверх и увидел в шести футах над собой пещерку в прогнившем коралле. Нырнул в нее, и в тот же миг рядом пронеслась акула, сделала разворот, набрала скорость для второго захода, и я вжался в свое неглубокое укрытие. Потеряв ко мне интерес, акула метнулась к дохлому лутьяну, похожему на осенний лист, и конвульсивно его заглотила. Легкие изнуренно пульсировали: они уже впитали весь имевшийся в воздухе кислород, и в крови росла концентрация углекислого газа. Я понял, что скоро потеряю сознание из-за аноксии. Оставил пещерное укрытие, но отдаляться от рифа не стал – рванул вверх со всей скоростью, что позволила развить единственная ласта, горько сожалея о второй, угодившей в лафетную ловушку. Мне опять пришлось выпустить избыток воздуха, и я знал, что в кровеносных сосудах стремительно растет объем азота. Вскоре он примет газообразное состояние и вскипит в крови шампанскими пузырьками. Над головой виднелось неугомонное серебряное зеркало заводи, а на нем – черная сигара вельбота. Не прекращая подъема, я глянул вниз, в глубину, где кружилась акулья стая. Похоже, мне удалось их перехитрить. Легкие горели огнем, отчаянно требовали воздуха, в висках стучала кровь, и я решил, что пора оставить рифовое укрытие и рвануть по заводи к вельботу, – тот завис в сотне футов от рифа. Оттолкнувшись от стены, я бросился к цели, на полпути бросил взгляд за спину и увидел, что меня преследует белая смерть. Заметив движение, акула с невероятной сноровкой поднималась из синих глубин. Страх добавил мне сил, и я с удвоенной скоростью поплыл к вельботу. Поглядывал вниз и видел, как акула, приближаясь, увеличивается в размерах. За те несколько безумных секунд в память впечатались мельчайшие подробности: поросячье рыло с прорезями ноздрей, золотистые глаза с черными, похожими на наконечники стрел зрачками и широкая голубая спина с дорсальным плавником в виде секиры палача. Плыл я с такой скоростью, что вырвался на поверхность до пояса, извернулся, схватился здоровой рукой за борт вельбота, подтянулся изо всех сил и поджал колени к подбородку. В тот же миг белая смерть нанесла удар: вода взорвалась подо мной, когда акула вынырнула на поверхность. Я почувствовал, как шершавая кожа проскребла по моим затянутым в резину ногам, и услышал зубодробительный хруст, с которым чудовище врезалось в корпус вельбота. Увидел изумленные лица Анджело и Чабби, когда лодка накренилась и едва не перевернулась. Мой последний маневр сбил акулу с толку: она собиралась отгрызть мне ноги, но те исчезли, а разгон привел ее к вельботу. Я отчаянно взбрыкнул, подтянулся, перевалился через планшир и упал на дно лодки. Акула снова ударила в корпус, разминувшись со мной на каких-то несколько дюймов. Я лежал, накачивая истерзанные легкие огромными порциями драгоценного сладкого воздуха, от которых у меня закружилась голова, словно это был не воздух, а крепленое вино. – Где мисс Шерри?! – кричал тем временем Чабби. – Ее что, Хвостатый Джонни сожрал?! Всхлипывая в попытке надышаться, я перекатился на спину и просипел: – Дай баллоны… Она ждет в корабле… Ей нужен воздух… Чабби бросился на корму и сдернул брезент с запасных аквалангов. Не помню, чтобы он хоть однажды растерялся в критический момент. С таким напарником можно идти в разведку. – Анджело, – рыкнул он, – тащи снадобье против Джонни. Посмотрим, какой от него толк. Речь шла об упаковке таблеток ацетата меди, акульем репелленте, купленном мною по каталогу американского магазина спортивных товаров. Чабби относился к этому новомодному средству с глубочайшим презрением. Я настолько отдышался, что сумел сесть и произнести: – У нас проблемы. В заводи полно Больших Джонни. Среди них двое Хвостатых – тот, что гнался за мной, и еще один. Наживляя запорные клапаны на новые баллоны, Чабби нахмурился: – Всплывал без остановок, Гарри? – Отдал баллоны Шерри, – кивнул я. – Она ждет на дне. – Тебя вот-вот скрутит, Гарри. – Чабби с тревогой взглянул на меня. – Да, – кивнул я, подполз к ящику со снастями и снял крышку. – Мне надо обратно, и побыстрее. Под давление, пока не вскипела кровь. Я схватил патронташ с разрывными наконечниками для ручного гарпуна и, пристегивая его к бедру, пожалел, что наконечников всего лишь двенадцать. Все они были с накатанной вручную резьбой для насадки на десятифутовый гарпун из нержавеющей стали, в каждом заряд взрывчатки, равноценный выстрелу из дробовика двенадцатого калибра, и взрывался этот заряд от нажатия на спусковой крючок в рукоятке. Действенное средство против акул. Чабби закинул комплект баллонов мне на спину и застегнул сбрую. Анджело, опустившись передо мной на колени, закрепил на лодыжках перфорированные пластмассовые контейнеры с акульим репеллентом. – Дай утяжелительный пояс, – попросил я. – И еще я потерял ласту. Запасной комплект в… Договорить не успел: в глазах потемнело от жгучей боли в локте раненой руки, столь мучительной, что я громко вскрикнул, а рука непроизвольно схлопнулась, будто складной нож: так отреагировал сустав, когда пузырьки газа в кровеносных сосудах надавили на нервы и сухожилия. – Его скрутило! – охнул Чабби. – Матерь Божья, его скрутило! – Снова метнулся на корму, к моторам, и подвел вельбот ближе к рифу – Не копайся, Анджело! Ему надо обратно в воду! Снова накатила боль, теперь огненной судорогой в правой ноге – та изогнулась в колене, и я захныкал, как младенец. Анджело нацепил мне на бедра утяжелительный пояс и надел ласту на больную ногу. Под сенью рифа Чабби заглушил моторы и перебрался на банку, где я корчился от боли. Нагнулся, всунул мундштук мне в рот, отвернул вентили на баллонах и спросил: – Нормально? Я сделал проверочный вдох и кивнул. Перегнувшись через борт, Чабби вгляделся в заводь. – Ну ладно, – проворчал он, – Хвостатого Джонни пока не видать. Поднял меня как ребенка, потому что и рука, и нога мои стали бесполезны, и опустил в воду между вельботом и рифом. К моему поясу Анджело примкнул сбрую второго акваланга, для Шерри, а потом протянул мне десятифутовый гарпун, и я мог лишь молиться, что не выроню его по пути к «Утренней заре». – Смотри мне, чтоб выручил мисс Шерри, – напутствовал меня Чабби, и я неуклюже, словно одноногая утка, пошел ко дну. Несмотря на жуткую боль из-за кессонки, первым делом я поискал смертоносные белые силуэты. Одну тварь заметил, но далеко внизу, среди неповоротливых тунцовых акул. Извиваясь увечной водомеркой, я продвигался ко дну в тени рифового укрытия. В тридцати футах от поверхности боль начала отступать: из-за давления воды пузырьки газа в крови уменьшились в размерах, конечности распрямились, и я не преминул этим воспользоваться. Теперь я погружался быстрее, блаженствуя от стремительно наступавшего облегчения. Отчаяние смыли волны вновь обретенного мужества и уверенности в себе. Теперь у меня хватало воздуха. Я был вооружен и готов к бою. Девяносто футов от поверхности. Я отчетливо видел дно, видел, как из дымчато-синих глубин поднимаются пузырьки дыхания Шерри, и это зрелище меня приободрило: Шерри по-прежнему дышала, и я нес ей запасной акваланг с полными баллонами воздуха. Осталось донести. Одна из тунцовых акул заметила меня, скользившего вдоль темной поверхности рифа, хлестнула хвостом и с жуткой ухмылкой направилась в мою сторону – толстая, уродливая, уже набившая брюхо, но вечно голодная. Я попятился и завис к ней лицом, окутанный ярко-синим облаком акульего репеллента. Пошевеливая ластами, выставил перед собой гарпун с разрывным наконечником. Рыбина не останавливалась, и я прицелился, готовый нанести удар ей в рыло, но, едва ее голова проникла в облако синей краски, акула в смятении развернулась, возмущенно дернула хвостом и поспешно ретировалась: ацетат меди опалил ей жабры и глаза. «Ну что, съел, Чабби Эндрюс? – подумал я. – Таблетки-то дельные!» Опять пошел вниз, а когда был уже над бамбуковым лесом, увидел Шерри на прежнем месте, в пробоине орудийного порта. Нас разделяло тридцать футов, и она не отрываясь смотрела на меня. Воздух в ее баллонах закончился, и теперь она пользовалась моими – но, судя по скупым пузырькам, дышать ей оставалось несколько секунд. Расставшись с рифом, я поплыл к Шерри – и встревожила меня лишь ее энергичная жестикуляция. Я обернулся и увидел скользившую над бамбуком голубую торпеду. Акула разинула широкую пасть и сглотнула растрепанный лоскут рыбьего мяса, свисавший с ее челюсти. Сверкнули ряды белоснежных зубов. Словно лепестки какого-то порнографического цветка, не к месту подумал я. Акула шла в атаку. Я развернулся к ней лицом и попятился, взбивая ластами густую завесу синей краски. Хлестко ударяя хвостом, акула стрелой пролетела последние несколько ярдов, вошла в облако репеллента и вдруг свернула в сторону, отклонившись от курса. Проплыла так близко, что хвост ее тяжело ударил меня в плечо, и я закувыркался, на секунду утратив чувство пространства. Наконец поймал равновесие, повертел головой и увидел, что акула описывает круги футах в сорока от меня. У страха глаза велики, и мне показалось, что она длиннее линейного корабля, громаднее голубого летнего неба. Даже не верилось, что передо мной еще акуленок, ведь эти твари вырастают до вдвое бо́льших размеров. Что ж, и на том спасибо. Тонкий стальной гарпун, на который я возлагал столько надежд, показался мне бесполезной железкой. Акула холодно косилась на меня желтым глазом, то и дело прикрывая его мигательной перепонкой, отчего складывалось впечатление, что она подмигивает мне самым сардоническим образом, а однажды раскрыла пасть и судорожно сглотнула, словно показывая, как приятно ей будет меня съесть, и продолжила описывать широкие круги – так, что я всегда оставался в центре, поворачиваясь лицом к опасности и лихорадочно работая ластами, чтобы не отстать от плавных маневров голубой торпеды. Не прекращая двигаться, я отстегнул от ремня запасной акваланг, накинул сбрую на левое плечо и прикрылся воздушными баллонами, словно щитом римского легионера. Зажал рукоять гарпуна под мышкой, а острие направил на кружившего монстра. Кожу пощипывало от избытка адреналина в крови. Чувства обострил адреналиновый кайф, ведь сильнейший страх – непередаваемо приятное ощущение и к нему легко пристраститься. Каждая черточка белой смерти – от легкой пульсации жаберных щелей до резиноподобных прилипал, что присосались к огромному, гладкому, белоснежному брюху, – нестираемо впечаталась мне в память. Ударь эту громадину гарпуном в рыло, и добавишь ей свирепости, только и всего. Оставался только один вариант: поразить мозг. Я распознал момент, когда неприязнь акулы к синему туману репеллента отступила под натиском злости и голода. Исполнив серию ударов напружиненным хвостом, чудище набрало скорость. Собравшись с духом, я вскинул импровизированный щит. Акула уже не описывала широкие круги, – круто развернувшись, она устремилась прямо на меня.