Другой раз я прочел в ее взгляде враждебность и даже ненависть – а часом позже между нами вспыхнула диаметрально противоположная физическая страсть. Шерри рассортировала и починила мою одежду – сидела на матрасе, скрестив ноги, и деловито штопала мои тряпки аккуратными стежками. А когда я поблагодарил ее, ответила насмешливо и даже язвительно, и все закончилось ожесточенной перебранкой, после которой она выскочила наружу и убежала сквозь бешеный ветер в соседнюю пещеру, откуда вернулась только вечером, в сопровождении Чабби, освещавшего ей путь ручным фонарем. Чабби посмотрел на меня так, что, будь я робкого десятка, раскис бы на месте, после чего ледяным тоном отказался от предложения выпить виски – а это значило, что он или очень болен, или очень на меня сердит, – и растворился в буре, что-то мрачно приговаривая себе под нос. К четвертому дню нервы мои пришли в совершенный беспорядок, но я обдумал странное поведение Шерри под всевозможными углами и пришел к некоторым выводам. Сидя в крошечной пещере, она была вынуждена задуматься о своих чувствах. Она влюбилась – быть может, впервые в жизни, – и ее вольный нрав сопротивлялся изо всех сил. Сказать по правде, мне самому это не очень нравилось – хотя я обожал периоды раскаяния и любви между приступами гнева, – и я не мог дождаться того момента, когда Шерри смирится с неизбежным. С такими мыслями я проснулся на рассвете шестого дня. Остров погрузился в тишину – полную и даже мертвую, если сравнивать с ревом циклона. Я лежал и вслушивался в это беззвучие, не открывая глаз, но потом почувствовал рядом движение, повернул голову и встретился взглядом со взглядом Шерри. – Буря миновала, – тихо произнесла она и встала с нашей постели. Мы бок о бок вышли на рассветное солнце, изумленно глядя на посеянные непогодой разрушения. Остров походил на фотографии с полей Первой мировой: пальмы лишились своего одеяния, жалкие голые стволы тянулись к небесам, а земля была усыпана толстым слоем листьев и кокосовых орехов. Над пейзажем висела тишина, ветер полностью стих, а небо, еще затуманенное водно-песчаной дымкой, переливалось молочно-голубыми оттенками. Из соседней пещеры вышли Чабби и Анджело, как медведица с медвежонком на исходе зимы, остановились и стали растерянно озираться. Вдруг Анджело испустил боевой клич команчей и подпрыгнул фута на четыре, не в силах сдержать животные порывы после пяти дней вынужденного заточения, и помчался сквозь пальмовую рощу с воплем: – Купаться! Кто последний, тот фашист! Шерри первой приняла вызов. Прибежала на пляж с отставанием в десять шагов, но нырнули они одновременно, не раздеваясь, и тут же принялись бросаться друг в друга пригоршнями мокрого песка. Мы с Чабби последовали за ними степенной походкой, более подходящей нашему возрасту. Не снимая яркой пижамы, Чабби опустил массивные ляжки в морскую воду и признал: – Надо сказать, друг, что ощущения приятные. Я же сел рядом – воды оказалось мне по пояс, глубоко затянулся чирутой и передал сигару ему. – Мы потеряли пять дней, – сказал я. Он тут же нахмурился и проворчал, что пора приниматься за дело, но остался сидеть в лагуне, похожий на здоровенную бурую жабу в желто-фиолетовой полосатой пижаме и с окурком чируты в широкой пасти. С нашего места открывался вид на всю бухту, и, хотя ее неглубокие воды оставались мутноваты из-за пены и песчаной взвеси, мы рассмотрели вельбот. Его отнесло в сторону, и теперь он лежал под двадцатью футами воды. Желтый брезент, которым мы затянули палубу, остался на месте. Мы подцепили к лодке поплавки, а когда над водой показались планширы, Чабби вычерпал воду и подгреб к берегу. До самого вечера мы снимали с вельбота промокший груз, чистили и сушили снаряжение, наполняли баллоны воздухом, ставили моторы и готовились к новому путешествию в заводь за Артиллерийским рифом. Меня серьезно беспокоили задержки, из-за которых нам пришлось сидеть на острове, в то время как Мэнни Резник и его разбойники сводили нашу стартовую фору на нет. Тем вечером мы обсудили это у костра и пришли к выводу, что теперь, десять дней спустя, по-прежнему не знаем, осталась ли в заводи передняя часть «Утренней зари». Теперь, однако, уровень воды нас вполне устраивал, и с утра пораньше Чабби прокатил нас по лагуне, хотя в предрассветном сумраке коралловых зубьев было почти не рассмотреть. Когда мы остановились в заводи за рифом, пылающее солнце едва-едва показалось над горизонтом. За пять дней на суше руки Шерри почти зажили; и хотя я вежливо предложил ей пару дней посидеть в вельботе, пока Чабби составит мне компанию под водой, тактичность моя оказалась растрачена впустую. Шерри надела гидрокостюм, нацепила ласты, а Чабби уселся на корме, у моторов, чтобы удерживать вельбот на месте. Не тратя даром времени, мы с Шерри опустились в бамбуковый лес, ориентируясь по маркерам, оставленным в прошлый раз. Сегодня работали у подножия коралловой стены, и я велел Шерри идти вплотную к рифу, чтобы ей было проще ориентироваться, не нарушая поисковый алгоритм. Уже на первом проходе, когда мы осмотрели каких-то полсотни футов от первого маркера, Шерри привлекла мое внимание настойчивым стуком по баллонам, и я протиснулся к ней сквозь бамбуковые заросли. Зависнув у рифовой стены вниз головой, словно летучая мышь, Шерри внимательно рассматривала коралловую осыпь на дне заводи. Из-за близости к рифу она оставалась в глубокой тени, и, только приблизившись вплотную, я увидел предмет, привлекший ее внимание: прислоненный к рифу длинный цилиндр, чья задняя часть скрывалась в увитой водорослями груде мусора, а переднюю, частично поглощенную коралловыми полипами, густо покрывала подводная растительность. По размеру и правильной форме ясно было, что предмет рукотворный: девять футов в длину, двадцать дюймов в ширину, идеально скругленный, с легким коническим сужением. Шерри с интересом рассматривала его, а когда я приблизился, озадаченно развела руками. Я же сразу понял, что именно вижу, и почувствовал знакомое покалывание в руках и загривке: так бывает, когда я сильно взволнован. Сложив большой и указательный пальцы в подобие пистолета, я изобразил выстрел, но Шерри помотала головой: «Все равно не понимаю». Тогда я схватил слейт и нацарапал на нем слово «пушка». Теперь она энергично закивала, восторженно закатила глаза и выдула струйку воздушных пузырьков, после чего повернулась к находке. Судя по размеру, перед нами была одна из длинных девятифунтовок, составлявших вооружение «Утренней зари», но, если на ней имелись надписи, прочесть их было невозможно: из-за коррозии и контакта с подводной растительностью поверхность орудия пошла крокодиловой кожей – ведь ее, в отличие от найденной Джимми Нортом бронзовой рынды, не защитило песчаное дно. Я проплыл вдоль массивного ствола, внимательно осмотрел его и тут же заметил в сумраке у самого рифа еще одну пушку – эту полипы не пощадили, и она на три четверти вросла в коралл. Я подобрался ближе, нырнул под первое орудие и опустился к груде коралловых фрагментов и прочего мусора. В двух футах от этой аморфной массы я вдруг понял, на что смотрю, и едва не задохнулся от вскипевшего в жилах волнения. Энергично работая ластами, я проплыл вдоль кораллового кургана, нашел, где заканчивается осыпь и начинается цельный риф, поднялся над зарослями бамбука, чтобы оценить размеры нашей находки, и внимательно поискал какие-нибудь неровности или отверстия. Прикинул общий объем – пожалуй, с пару пульмановских вагонов, – но, лишь раздвинув заросли подводных трав и вглядевшись в квадратное отверстие орудийного порта с торчавшим из него пушечным дулом, чью форму не до конца деформировали вездесущие коралловые полипы, я окончательно пришел к выводу, что перед нами передняя часть фрегата «Утренняя заря», разбитого по линии грот-мачты. Я закрутил головой в поисках Шерри и заметил ее ласты над другим концом кургана. Перевел ее в вертикальное положение, убрал мундштук акваланга и жарко поцеловал в губы, а потом вернул мундштук на место. От волнения на нее нашел приступ смеха, а когда я дал сигнал к подъему, она горячо помотала головой, вырвалась из моих объятий и вновь опустилась к коралловой глыбе. Лишь пятнадцатью минутами позже я сумел оттащить ее от останков фрегата и вернуть в вельбот. Едва избавившись от мундштуков, мы принялись говорить: я громко, а она тише, но настойчивее. Чтобы вступить в права командира экспедиции, мне потребовалось несколько минут, и только потом я повернулся к Чабби и стал описывать увиденное. – Это «Утренняя заря», вне всяких сомнений. Под тяжестью вооружения и груза камнем пошла ко дну и легла сразу за рифом, у самого подножия стены. По пути выронила несколько пушек, они теперь валяются рядом с корпусом… – Мы не сразу поняли, что это «Заря», – снова встряла Шерри, едва я ее утихомирил. – На вид как свалка, огромная груда кораллового мусора… – Насколько я понял, ей перебило хребет сразу за грот-мачтой, но сильно потрепало по всей длине. Пушку, как видно, сорвало с батарейной палубы, и целыми остались только два порта – самые первые, у бака… – Как она лежит? – тут же перешел к сути дела Чабби. – Килем кверху, – признался я. – Наверное, перевернулась, когда шла ко дну. – Радоваться тут нечему, – недовольно проворчал он. – Разве что сумеешь забраться через орудийный порт или поднырнуть под шкафут… – Я все облазил, – перебил его я. – Ни одной точки входа. Даже порты и те намертво заросли кораллом. – Дружище, – траурно покачал головой Чабби, – похоже, эту заводь крепко сглазили. Все мы, за исключением Шерри, тут же скрестили пальцы. – Не говори так, понял? – одернул его Анджело. – Не то бурю накличешь. Но Чабби снова покачал головой, и физиономия его покрылась пессимистическими складками. Я хлопнул его по спине: – А правду говорят, что ты ссышь дальше, чем видишь? От этой юморески он окончательно скис и стал похож на безработного могильщика. – Оставь Чабби в покое! – пришла ему на помощь Шерри. – Лучше нырнем и поищем пробоину в корпусе. – Перерыв на полчаса, – объявил я. – Покурю, выпьем по кружке кофе, а потом уже нырнем. Во второй раз мы так долго оставались под водой, что Чабби пришлось давать тройное оповещение, а когда мы поднялись на поверхность, заводь уже вскипела. В наследство от циклона нам остался высокий прибой – приливные волны тяжело перехлестывали через барьер, врывались в пролом и катились по лагуне с небывалой доселе мощью. Во время бешеной гонки домой мы молча держались за банки и смогли продолжить дискуссию, только когда вошли в спокойные воды нашей бухты. – Неприступная, как замок Чатвуда[13] на сейфе Национального банка, – посетовал я. – Один порт перекрыт пушкой, а во второй я сунулся фута на четыре, а потом наткнулся на упавшую переборку. И еще там обитает мурена – здоровенная, размером с питона, зубы как у бульдога, – и мы с ней так и не подружились. – Ну а шкафут? – спросил Чабби. – Без вариантов. Вся палуба вросла в коралл. Чабби скроил самодовольную гримасу – «а я вам говорил», – и мне захотелось стукнуть его гаечным ключом, но я сдержался и вместо этого показал всем деревяшку, которую сумел отковырять от корпуса. – Коралл намертво перекрыл все входы и выходы, – продолжал я. – Там теперь как в древнем лесу, где окаменели все деревья. «Утренняя заря» превратилась в камень под коралловой броней, и попасть внутрь можно лишь одним способом: с помощью взрывчатки. – Дело говоришь, – кивнул Чабби – Ну а если корабль разлетится в щепки? – разволновалась Шерри, но я успокоил ее: – Мы же не полезем к нему с атомной бомбой. Начнем с небольшого заряда в ближнем орудийном порту – так, чтобы отколоть кусок коралловой обшивки. – И продолжил, повернувшись к Чабби: – Короче, нам нужен гелигнит, и чем быстрее, тем лучше. Каждый час на вес золота. Сможешь отвезти нас на Сент-Мэри? Сегодня вечером? Чабби не потрудился ответить. Наверное, счел этот риторический вопрос косвенной хулой на его судоводческое мастерство. Из-за недавнего урагана в воздухе было полно песка, в небе висела рогатая луна, окруженная бледным гало, тусклые звезды казались невероятно далекими, но циклон принес в пролив огромное количество океанского планктона, и при всяком возмущении эта фосфоресцирующая масса начинала светиться. За кормой павлиньим хвостом шел длинный зеленоватый след, а сновавшие у поверхности рыбки походили на метеоры. Шерри опустила руку за борт, а подняв, изумленно охнула: ладонь была покрыта потусторонним жидким пламенем. Позже ее сморило. Она прильнула к моей груди под брезентом, которым мы прикрывались от сырости, и мы слушали, как бьются в открытом море гигантские морские дьяволы, высоко выпрыгивая из воды и снова плюхаясь на волны плоским брюхом и несколькими тоннами веса. Далеко за полночь мы завидели огни города Сент-Мэри: бриллиантовое ожерелье на груди одноименного острова. Оставили вельбот у причала и отправились к Чабби домой. На улицах не было ни души. Дверь нам открыла миссис Чабби в розовых пластмассовых бигуди и ночной рубашке, на фоне которой пижамный костюм Чабби показался бы воплощением консерватизма. Я впервые видел ее без шляпы и даже удивился, что на голове у нее имеются волосы, – в остальном они с мужем походили друг на друга как две капли воды.