Чабби выступил нам навстречу с большим достоинством, наморщив лицо в небывало хмурой гримасе, огромный и неподвластный времени, словно гранитный утес. Забрал мою ладонь в громадный мозолистый кулак и проворчал что-то насчет того, как он рад меня видеть. Он свирепо уставился на Шерри и тут же слегка струсил. А потом случилось такое, чего я раньше не видывал: Чабби стащил с головы просоленную морскую кепку, обнажив отполированный до блеска купол черепа и проявив тем самым неслыханную обходительность, и улыбнулся так широко, что мы имели удовольствие видеть пластмассовые десны его фальшивых челюстей, а дождавшись багажа, оттеснил Анджело, взял по сумке в обе руки и направился к пикапу. Шерри последовала за ним, преданный Анджело плелся за ней по пятам, а я замыкал шествие, изнывая под весом своей поклажи, потому что про меня все забыли. В кои-то веки вся команда единодушно одобрила мой выбор. Мы сидели на кухне у Чабби, миссис Чабби кормила нас банановым пирогом и подливала нам кофе, а мы с Чабби обсуждали условия деловой сделки: за выторгованную самым бессовестным образом плату я зафрахтую на неопределенный срок его вельбот с резвыми новенькими «эвинрудами», они с Анджело поступят ко мне в команду на старое жалованье, а в конце фрахтовки, если моя затея увенчается успехом, обоих ждет внушительная «марлиновая премия». Я не стал вдаваться в подробности насчет цели нашей экспедиции: лишь объяснил, что встанем лагерем на одном из внешних островов архипелага, после чего мы с Шерри приступим к подводным работам. К тому времени, когда мы пришли к согласию и, как принято на острове при заключении сделки, ударили по рукам, дело уже шло к вечеру, и на мой организм вновь заявила права островная лихорадка, чьим первейшим симптомом является нежелание делать сегодня то, что можно без серьезных последствий отложить на завтра. Поэтому Чабби и Анджело остались заниматься подготовкой к экспедиции, а мы с Шерри заскочили к Мамке Эдди за провиантом, а потом, перевалив в пикапе через горную гряду, спустились к пальмам Черепашьего залива. – Это сказка, – прошептала Шерри, стоя под соломенным навесом на широкой веранде. – Так не бывает. – И кивнула на гибкие пальмы и белый до рези в глазах песок. Я подошел к ней, встал у нее за спиной, обнял за талию и притянул к себе. Не сопротивляясь, она накрыла мои руки своими и сжала мне ладони: – Ох, Гарри, я и не знала, что на свете бывают такие места. Я чувствовал, как она меняется, словно озимое растение, слишком давно не видевшее солнца, но меня тревожили сокрытые в ней тайны, ведь я до сих пор не мог их осмыслить: она была непростым человеком, ее трудно было понять, и в глубинах ее океанно-голубых глаз виднелись рифы внутренних противоречий, похожие на силуэты акул-убийц. Прежде я не раз замечал, что Шерри украдкой бросает на меня враждебно-расчетливые и даже ненавидящие взгляды. Так было до приезда на остров, теперь же она, повторюсь, расцвела на солнце, как озимое растение, словно избавилась от неких цепей, до недавнего времени сковывавших ее душу. Шерри сбросила туфли, босая обернулась в моих объятиях и, встав на цыпочки, поцеловала меня: – Спасибо, Гарри. Спасибо, что привез меня сюда. Миссис Чабби подмела полы, проветрила белье, расставила по вазам цветы и заполнила холодильник. Мы рука об руку прогулялись по хижине, и хотя Шерри все приговаривала, как тут по-мужски утилитарно, мне показалось, что я заметил тот блеск, который появляется в женских глазах перед тем, как их обладательница начинает двигать мебель и избавляться от скромных, но любовно накопленных мужских сокровищ. Когда она остановилась, чтобы поправить вазу с цветами, поставленную миссис Чабби на широкий трапезный стол из камфорного лавра, до меня дошло, что в Черепашьем заливе грядут перемены. Но эта мысль, как ни странно, меня не обеспокоила – я вдруг понял, что мне до смерти надоело в одиночку готовить еду и вести хозяйство. В спальне я надел плавки, а она – купальник: уже в первые несколько часов после того, как мы с Шерри сблизились, я заметил за ней гипертрофированное чувство личной стыдливости, и теперь понимал, что не скоро приучу ее к традиционному для Черепашьего залива купальному облачению. Однако в качестве компенсации за временный избыток одежды на теле мне было дозволено узреть Шерри Норт в бикини. Впервые у меня появилась возможность рассмотреть ее с головы до ног. Самой потрясающей чертой ее внешности оказалась гладкая блестящая кожа. В остальном же она была рослая, чуть широковата в плечах и узковата в бедрах, но с тонкой талией, плоским животиком и точеным пупком. Я всегда считал, что турки не зря считают эту часть женской анатомии высокоэротичной, и за пупок Шерри они бились бы как за Елену Прекрасную. Ей не понравилось, что я ее рассматриваю. – Бабушка, а почему у тебя такие большие глаза? – спросила она. И тут же повязала вокруг талии полотенце, словно саронг, но по пляжу ступала босыми ногами, неосознанно покачивая бедрами и вздрагивая грудью, а я следил за этими движениями с неприкрытым удовольствием. Полотенца мы оставили у горизонта высокой воды и побежали по твердому влажному песку к чистому теплому морю. Шерри плыла обманчиво легким и ленивым стилем, но продвигалась так быстро, что мне пришлось поднапрячься, чтобы догнать ее и не отрываться. За рифом мы остановились. – Давно не плавала, – тяжело дыша, объяснила она. Отдыхая, я глянул в море, и в тот же миг воду рассекла цепь черных плавников – параллельная горизонту, она стремительно приближалась, и я не сдержал восхищения: – Ты почетный гость. Глянь, какую тебе устроили встречу. Дельфины окружили нас стайкой веселых щенков, высунулись из воды и, посвистывая, стали внимательно разглядывать Шерри. Я знал, что они сторонятся большинства незнакомцев и редко позволяют гладить себя при первом контакте, а если и позволяют, то лишь после долгих заигрываний. В Шерри, однако, они влюбились с первого взгляда и раболепствовали перед ней не хуже, чем Анджело и Чабби, а вскоре уволокли ее, повизгивающую от счастья, кататься на нантакетских санках[9], и стоило ей свалиться с дельфиньей спины, как другая афалина тут же толкалась носом, вступая с товарищами в жестокую борьбу за благосклонность новой приятельницы. Когда они вконец измотали нас обоих и мы бессильно поплыли к берегу, один из крупных самцов следовал за Шерри до самого мелководья, где ей было по пояс, после чего перекатился на спину. Шерри набирала полные пригоршни белого колючего песка и чесала этим песком ему пузо, а он ухмылялся застывшей и придурковатой дельфиньей ухмылкой. По темноте, когда мы пили на веранде виски, старый самец все еще свистел и бил хвостом, пытаясь соблазнить Шерри новым морским купанием. Следующим утром я отважно поборол новый приступ «островной лихорадки» – искушение понежиться в постели, – тем более что рядом со мной пробудилась по-младенчески гладкая и розовая Шерри: ясные глаза, сладкое дыхание и томные губы. Надо было проверить снаряжение, поднятое с «Танцующей по волнам», и еще разжиться двигателем для компрессора. Чабби ушел с пригоршней банкнот и вернулся с мотором, требовавшим немало любви и внимания, которые я уделял ему весь остаток дня, в то время как Шерри отправилась к Мамке Эдди за провизией и полевым снаряжением. Отплыть требовалось максимум через три дня, и график у нас был напряженный. Наконец, когда было еще темно, мы заняли места в вельботе: Чабби и Анджело на корме, у моторов, а мы с Шерри воробушками пристроились поверх груза. Рассвет явился нам в красно-золотом великолепии, обещая еще один жаркий день. Чабби увозил нас к северу курсом, доступным лишь небольшой лодке под управлением умелого шкипера. Мы шли в непосредственной близости от островов и рифов, а иной раз между нашим килем и хищными коралловыми клыками оставалось дюймов восемнадцать воды. Все мы с волнением смотрели в будущее. Если по правде, не думаю, что меня тогда возбуждала перспектива обладания несметными богатствами, – мне всего-то и надо было в жизни, что хороший катер вроде «Танцующей», скорее то была мысль о редчайшем и прекраснейшем сокровище и о шансе отвоевать его у моря. Если бы мы собирались поднять банальные слитки или монеты, вряд ли я был бы и вполовину столь заинтригован, но теперь неприятелем стал сам океан, и мне вновь предстояло сразиться с ним лицом к лицу. Огненные краски рассвета, померкнув, сменились жаркой и однотонной голубизной небес. Из-за горизонта поднималось солнце. Шерри Норт, встав на баке, сняла джинсы и куртку – тоже из джинсовой ткани – и осталась в бикини, а одежду сложила в холщовую дорожную сумку, откуда извлекла тюбик лосьона для загара и принялась смазывать им прекрасную светлую кожу, на что Чабби и Анджело отреагировали с неприкрытым ужасом. Они провели краткое совещание на повышенных тонах, после которого Анджело был делегирован на бак с отрезом брезента, чтобы соорудить для Шерри укрытие от солнца, что повлекло за собой новую перепалку, но теперь между Анджело и нашей гостьей. – Так вы кожу испортите, мисс Шерри, – возражал Анджело, но Шерри одержала победу и прогнала его обратно на корму, где оба наших матроса расселись с видом плакальщиков на поминальном обряде: коричневая физиономия Чабби окончательно сморщилась, а Анджело в открытую заламывал руки. Наконец, не в силах вытерпеть эту пытку, они опять посовещались, теперь шепотом, и вновь избранный эмиссаром Анджело подполз ко мне по грузам в надежде заручиться поддержкой. – Запретите ей так делать, мистер Гарри! – взмолился он. – Она же потемнеет! – По-моему, именно этого ей и хочется, Анджело, – объяснил я, но предупредил Шерри, чтобы остерегалась полуденного солнца, и она послушно прикрылась, когда мы пристали к песчаному берегу на обед. Во второй половине дня, ближе к вечеру, мы засекли очертания Дедов, и Шерри воскликнула: – Все как в описании Барлоу! Мы подошли к острову с моря, по узкой полосе спокойных вод между берегом и рифом. Вход в лагуну, где «Танцующая» ускользнула от зинбальского патрульного катера, навеял приятные воспоминания, и мы с Чабби усмехнулись друг другу, после чего я повернулся к Шерри и объяснил: – Планирую разбить главный лагерь на острове, а по этой лагуне будем добираться до зоны кораблекрушения. Она смерила узкий пролив оценивающим взглядом: – На вид опасная. – Зато не надо будет каждый день ходить вокруг острова: почти двадцать миль сэкономим. К тому же там не так уж страшно. Однажды я провел по этому пути пятидесятифутовый катер – на полном ходу. – Да ты чокнутый! – Шерри даже очки на лоб подняла. – Ну… Ты уже неплохо меня знаешь, – усмехнулся я, а она усмехнулась в ответ и похвастала: – Это еще мягко сказано. Я знаю тебя как облупленного, Гарри. Из-за солнца веснушки у нее на носу и щеках потемнели, а кожа засияла с удвоенной силой. У Шерри была та редкая кожа, что не краснеет и не воспаляется от контакта с солнцем, но стремительно покрывается золотисто-медовым загаром. Был прилив, когда мы обогнули северную оконечность острова и вошли в закрытую бухточку. Вельбот причалил к песчаному берегу в каких-то двадцати ярдах от первой линии пальм. Мы выгрузили поклажу, отнесли ее к роще – повыше от уровня прилива – и снова накрыли все просмоленной парусиной, чтобы защитить снаряжение от вездесущей морской соли. Когда закончили и потащились вглубь острова, было уже поздно, солнце перестало жарить и долгие тени пальм исполосовали землю. С собой мы взяли только личные вещи и пятигаллонную канистру с питьевой водой. В крутом тыльном склоне самой северной вершины многие поколения рыбаков, что останавливались на острове, выскребли несколько неглубоких пещер. Самую большую я отвел под склад, а еще одну, поменьше, под жилье для нас с Шерри. Третью, в сотне ярдов по склону, заслоненную от нас невысоким кустарником, облюбовали Анджело и Чабби. Я оставил Шерри подметать наши новые квартиры импровизированным веником из пальмовых листьев и раскладывать на надувных матрасах спальные мешки, а сам взял невод и ушел к бухточке. Вернулся я затемно, с десятком приличных лобанов. Анджело уже развел костер и вскипятил чайник. Поужинали в умиротворенном безмолвии, а потом мы с Шерри улеглись на матрасы и стали слушать, как среди пальм царапаются и пощелкивают крупные манящие крабы. – Все такое девственное, – прошептала Шерри, – как будто мы с тобой первые люди на свете. – Я Тарзан, а ты Джейн, – согласился я, а она усмехнулась и придвинулась ближе. На рассвете Чабби в одиночку отправился в долгое путешествие к Сент-Мэри: назавтра вернется с топливом и питьевой водой в пятигаллонных джерриканах – запасом на пару недель или около того. Дожидаясь его возвращения, мы с Анджело занялись утомительным перетаскиванием припасов и снаряжения в пещеры. Я наладил компрессор, заправил пустые баллоны и проверил оборудование для дайвинга, а Шерри соорудила вешалку для одежды и навела уют в нашем временном пристанище. На следующий день мы бродили по острову, взбирались на скалы, обследовали между ними пляжи и ложбины, где я надеялся найти пресную воду – источник или колодец, не замеченный другими посетителями острова, – но, разумеется, ничего не нашел: не бывает такого, чтобы практичные старые рыбаки что-то проглядели. Южный и самый дальний от лагеря край острова оказался непроходимым из-за приливного болота между вершиной и морем. Мы прогулялись вдоль края зловонных и густых болотных трав. В воздухе висел тяжелый запах гнилой растительности и дохлой рыбы. Колонии красных и пурпурных крабов понаделали в зоне отлива своих норок, откуда пучили на нас глаза, когда мы проходили мимо. В мангровых зарослях длинноногие цапли высиживали птенцов в своих здоровенных неряшливых гнездах, а однажды я услышал всплеск, глянул в ближайшее болотное озерцо и заметил гибкую тень, в которой безошибочно узнал крокодила. Оставив малярийные болота, мы поднялись на сухую землю и стали пробираться сквозь заросли кустарника к южной вершине. Шерри настаивала, что туда тоже стоит взобраться. Я пытался ее отговорить, так как эта скала была выше и круче остальных, но протестам моим не уделялось ни малейшего внимания. Даже после того, как мы пробрались на узкий выступ под южным откосом вершины, Шерри целеустремленно продолжила восхождение, заявив, что если первый помощник капитана «Утренней зари» нашел способ подняться наверх, то и она сумеет пройти тем же путем. – Вид оттуда такой же, как с других скал, – заметил я. – Не в этом смысл. – А в чем тогда? – спросил я. Но Шерри, окинув меня жалостливым взглядом, какой обычно приберегают для малых детей и полудурков, не удостоила мой вопрос ответом и продолжила осторожно, бочком, взбираться на вершину. Там был обрыв – футов двести, не меньше, – а в моем грозном арсенале мужественных талантов имеется одна проплешина: я терпеть не могу высоту. Однако, чем признаться мисс Норт в этой своей слабости, я предпочел бы одноного балансировать на шпиле собора Святого Павла, и поэтому последовал за ней, хоть и с великой неохотой. К счастью, уже через несколько шагов Шерри издала ликующий возглас и свернула с выступа в узкую вертикальную расщелину в лицевой стороне скалы. Этот раскол в камне предоставил нам ступенчатую и вполне пригодную для восхождения тропу к вершине, куда я и проследовал, причем с огромным облегчением, а Шерри почти сразу издала очередной возглас: – О господи, Гарри, ты только глянь! – Она указала на закрытую от непогоды темную нишу в стене, где на плоской каменной поверхности проступала стародавняя, терпеливо нацарапанная надпись: Э. БАРЛОУ.