– И чай. Себе я взяла только пирожки и кофе. После обеда мы вышли на улицу. – Эва! Где твоя бабка живет? – На другом конце города. – Пойдем возьмем твои вещи и подумаем, что делать дальше. Ты бабке заплатила? – За неделю вперед. Такая настырная – хотела вообще за месяц. А у самой мыши в доме и никаких удобств. – Разберемся. И с мышами и с удобствами. – В каком смысле? – В прямом. Что-нибудь тебе организуем. Я не знала, что я могла организовать, но мне надо было задать Эве один-единственный вопрос. Но только после того, как мы побываем у бабки. До ее дома мы шли медленно. Эва часто останавливалась и тяжело дышала. Русые волосы падали на лоб, она поправляли их; от четкого стильного каре мало что уже осталось. Голову бы ей помыть, и вообще помыться. Машка грязная… – Как бабку зовут? – А бог его знает, – откликнулась Эва. – Наталья Никандровна или Демьяновна. Я все время путаюсь. Дом Натальи Никандровны-Демьяновны был низким, покосившимся на один бок; наличники облупились, и калитка тоже нуждалась в свежей покраске. – Этот? – Этот, – кивнула Эва. – Как тебя сюда занесло? – Лишь бы подальше… – тихо сказала она. – Понимаю. Так и будем стоять и любоваться на дом? Эва толкнула калитку. – Наталья Демьяновна? – И чего орешь, милая, – раздалось откуда-то из глубин дома. – Ща выйду. Подожди. Ща. Бабка выкатилась на крыльцо и подозрительно осмотрела нас своими маленькими глазками, похожими на поблекшие стеклянные бусинки. Мы сказали, что пришли за вещами, и она поджала губы. – Не устраивает чо? Или как? Она с сожалением смотрела на Эву; понятное дело – лишиться постоялицы и прибавки к пенсии было жалко. Она что-то кряхтела про дорогую жизнь и алкоголика-сына, который не помогает ей, а напротив, тянет последние деньги… Эва немного подумала и сунула ей в руку пятьсот рублей. Бабка проворно убрала деньги в карман темно-синего платья и поправила платок на голове. – Если шо, милая, заходи, я всегда дома. Надумаешь остаться – милости просим. – Хорошо, хорошо, – быстро сказала Эва. Ей уже хотелось поскорее избавиться от бабки и ее липкого, как подтаявший сахар, внимания. Мы прошли в комнату, в которой жила Эва – железная панцирная кровать, застланная лоскутным покрывалом, с горкой подушек – мал-мала меньше, колченогий деревянный стол у окна, полированный шкаф и иконостас в углу. Я взяла Эвину сумку – темно-зеленую с красным логотипом на боку – и мы вышли на крыльцо. Бабка проводила нас до калитки, прибавила, что она «завсегда рада» и зашагали вдоль улицы, в молчании. – К тебе нельзя, – сказала Эва. – Я не пойду. – Это я знаю и без тебя. – Тогда – куда? – Куда-нибудь, – неожиданно разозлилась я. – Например, обратно в Париж. – Почему ты злишься? – Потому. – Я остановилась. – Ты скрываешь от меня важную информацию и хочешь, чтобы я тебе помогала. – Что я скрываю? – То, что ты приехала на день раньше. Где ты была все это время? – Это – мое дело, – отрезала Эва. – Твое? Ты знаешь, что у нас в окрестностях нашли труп француза – Марселя Донека. И что он, интересно, делал в нашем городе? Не странно ли, что внезапно у нас объявляются граждане свободной Франции – причем слетаются косяками. И куда? В наш город? Как будто бы то Канны или Ницца? Тебе нечего сказать по этому поводу? – Нечего. – Совсем? – Совсем. – Эва! Я никуда не пойду, – я поставила сумку на дорогу. – Если ты мне сейчас все не расскажешь. Как есть. Если ты в чем-то замешана, я должна знать это. Может быть, тебя втянули помимо твоей воли в сомнительные дела? И ты связана с каким-то криминалом? Эва как-то вся сжалась и ее глаза стали еще больше. – Ты говоришь чушь! – Хотелось бы в это верить. Но я – не верю. – Я и сама ничего не знаю, – устало сказала Эва. – Не знаю и не понимаю… Да, я приехала, действительно, пораньше. Но я просто заметала следы, чтобы не нашел Франсуа. Я боялась, что в мой телефон вмонтировано подслушивающее устройство или он каким-то образом выследил, как я покупала билет, и поэтому сдала его и приобрела новый. Я делала это как героиня шпионского боевика – со всеми мерами предосторожности – два раза меняла такси и постоянно оглядывалась: не следит ли кто за мной. А потом… я не хотела сразу сваливаться к тебе как снег на голову. Я хотела сходить на могилу родителей. Одна. Мне хотелось заново почувствовать и привыкнуть к городу, который когда-то был моим родным. Видишь ли… с годами я стала несколько сентиментальной. – Она замолчала. – Продолжай! – Я приехала и остановилась в гостинице. – Какой? – Это имеет значение? – Не знаю. Может быть. – «В Полонезе». – И что? – Я приехала туда под вечер. Только распаковалась. И стук в дверь. Я еще думала: открывать или нет. Открыла. На пороге стоит мужчина и спрашивает по-французски: не могу ли я уделить ему час времени. – Как он выглядел? Мы стояли посередине улицы. – Подожди, давай хоть на скамейку сядем. Мы уселись на скамейку без спинки, и Эва со страдальческим выражением лица вытянула ноги. – Как он выглядел? Эва задумалась. – Среднего роста. – С бородой? – Без. – Лет сколько? – Сорок. Может, чуть старше. Мизинец как-то странно скрючен. Я стиснула зубы. – Это он! – Кто он? – Марсель Донек. – Мне он представился по-другому.