– Это уже не важно. И что он тебе говорил? – Ты меня все время перебиваешь. Просто слова не даешь сказать. Я даже не знала, что ты стала такой упрямой… – Мои извинения. За упрямство. – Он стал просить меня встретиться. И поговорить. Я не хотела, но он упросил. И я согласилась. Мы пошли в кафе «Маргарита». Я все время была как на иголках. Только мы сели за столик, как он заказал себе еду. И стал говорить, что мне обязательно нужно вернуться во Францию. Он все расходы возьмет на себя. Больше он ничего сказать пока не может. Но я должна поверить ему, что это очень важно. Что меня хотят использовать в своих интересах, но он этого не позволит. Я сидела и слушала весь этот бред и думала, как поскорее удрать. И Машка стала уже толкаться. Она вечером все время толкается. Ноги затекли и хотелось на воздух. Сказала, что мне душно и этот… Раймон, точно, он представился Раймоном… вывел меня на террасу. Уже стало темнеть и мне хотелось спать. Я сказала, что никуда не поеду, а останусь здесь. Я его не знаю и пусть он вообще отстанет от меня. Он схватил меня за руку, но я пригрозила, что сейчас заору. Раймон выпустил руку и сказал, что я еще пожалею обо всем… Я встала и вышла из кафе. Потом оглянулась, он шел за мной… Потом… – Эва замолчала. – И? – у меня покалывало в кончиках пальцев. – Я не хочу об этом говорить. – И она закрыла лицо руками. – Эва! – я погладила ее по плечу. – Говори! Пожалуйста… – Он потянул меня в кусты и стал кричать, что я – идиотка, что я не понимаю опасности, которая мне угрожает, что я должна уехать с ним… Он схватил меня; я ударила его, вырвалась и убежала. Все! – выдохнула Эва. – Чем ты его ударила? – Рукой, естественно, – немного удивленно сказала Эва. – Хотела вмазать ногой в пах. Но Машка… не дала бы. Из-за живота неудобно. А так бы вмазала. Все не сходилось и это было ужасней всего. Если Эва сидела там – в «Маргарите», то как труп мог оказаться в реке, которая находилась значительно дальше. Или он встречался с кем-то еще? Сразу после Эвы? Встретился и его убили?… Но за что? Как Раймон-Марсель вычислил, что Эва приехала к себе в родной город? Почему он не связался с ней раньше – там, в Париже, а проделал такой длинный путь, чтобы сказать ей – возвращайся обратно в славный город Париж на Сене и я решу все твои проблемы? Чего он ждал? Или с чем тянул? – Ты раньше видела его? – Кого? – Ну, этого Раймона. – Н-не, – Эва потрясла головой. – Первый раз. – Ты уверена? – Уверена. – Точно? – Ты что меня за полоумную принимаешь, – рассердилась Эва. – Я же говорю? Первый раз его видела. – А он тебя – получается нет! – В смысле? – Ты же сказала, что он сразу попросил тебя уделить ему время. Не спросил, как тебя зовут? И кто ты? – Не спросил. – Значит, он тебя знал. А ты его нет. – Са-а-шка! – слезливым голосом протянула Эва. – Кончай всю эту бодягу. «Кончай всю эту бодягу» – эта фразочка была одной из самых любимимых Эвиных, еще с тех – до парижских времен. – Я сама-а-а ничего не знаю. А ты меня тут пытаешь, как будто бы я этого Раймона убила. А я его не убива-а-ла. Понимаешь это или нет? Я уже ничего не хочу, только Машку спокойно родить. Но мне и здесь покоя нет. Может, мне в Ветланке утопиться и дело-о с концом. Эва плакала, размазывая по щекам злые слезы. – Прекрати! Не реви! – строго осадила я. – Тебе вредно плакать. И вообще… слезами тут не поможешь. Я тебя ни в чем не подозреваю, просто уточняю некоторые обстоятельства. И все. – Да… выясняешь, – Эва шмыгнула носом. – Меня хочешь извести. – Она снова скривила рот, словно опять собираясь заплакать, но я вспомнила, что я всегда была за старшую. Эва в положении и толку от нее мало. А я должна думать о Машке. – Все. Прекрати! Мучать я тебя больше не стану. Женщина. Которая тебя преследовала. Она – кто? – Да я откуда знаю, просто сумасшедшая. Прицепилась ко мне и все! Я задумалась. Сумасшедшие не летают за своими жертвами в другие страны. Тогда это уже не сумасшедшие, а настоящие маньяки. Зачем ей нужна Эва? Может быть, у нее хотят отнять ребенка и отдать в другую семью? Кто-то положил глаз на Машку? Международная организация по усыновлению-удочерению? Сейчас это модно. Передают детей как посылки – туда-сюда. Эва – здоровая женщина и ребенок у нее должен быть здоровым, и кто-то захотел этого малыша… – Ты делала анализы? – Какие анализы? Эва всегда была глупой красоткой, а я умной и отвественной. – Обычные. Крови, мочи. Машка растет нормальной… без отклонений? – Какие отклонения, – обиделась Эва. – Она у меня как крепкий орешек. Пьет, ест. Все показатели нормальные. – А где ты делала анализы? – В частной клинике. – Может быть, там работал этот Раймон-Марсель? И ты встречалась с ним в этой клинике? Просто не помнишь? Он посмотрел твои анализы и… – Нет, – твердо сказала Эва. – Я бы его узнала. – Может, он просто проходил мимо? – Этого я уже не знаю. Мы так и будем здесь сидеть? – обрушилась на меня Эва. – Машке вообще-то уже спать пора. Где ты меня пристроишь? В гостиницу я не пойду! – Гостиницы отпадают, – согласилась я. Я задумалась. Можно было позвонить Милочке и попросить ее принять нас на одну ночь. Милочка откликнется. Она сердобольная. Я набрала Милочкин телефон. После долгой трели я услышала ее веселый голос. – Алло! Это «Алло» было таким звонко-раскатистым, что я сразу поняла – она не одна. – Саш! Ты чего молчишь? – Ты не одна? – Не одна, – подтвердила она. – У меня Паша. А что ты хотела? На заднем плане слышалась музыка и мужской голос, напевающий «увезу тебя я в тундру, увезу…» Голос принадлежал Паше. – Я с Эвой! – Нашлась? – Да. Но у нас проблема – негде ночевать. – А гостиницы? – Нам туда нельзя. Никак. Милочка въехала в нашу ситуацию сразу и даже не стала переспрашивать, почему «никак». – Тогда ко мне. – А Паша? – А мы уедем. К нему. Вы сразу приезжайте. Пока мясной пирог не остыл. – Ты же раньше не любила готовить? – Ну так раньше-е-е, – протянула Милочка. И я поняла, что у нее началась другая жизнь. После всемирного потопа Ной спасся и зажил по-другому. – Едем. Скоро будем у вас. Пирог остыл самую малость. Милочка положила его на сковородку, сковородку накрыла крышкой и обмотала сначала газетой, а потом – старым зимним пальто – «для тепла» и он был еще теплым и ароматным, когда мы приехали. Милочка медленно, бережно распаковывала пирог, как зимний букет роз, обернутый целофаном и бумагой, чтобы цветы не подвяли и не прихватились морозцем. – Вот, – торжествующе сказала она. – Мой пирог. Эва, это – для тебя. Я помню, ты всегда была такой… Я понимала, что хотела сказать Милочка – «феерической девушкой, той, за которой всегда тянулся шлейф поклонников», но вместо этого она выпалила: