«Да еб твою мать, что же за куйня такая? Вечно мою жопу тянет на приключения, а теперь она вообще она лотерейным билетом станет?» Надо было срочно выпутываться из дурацкого положения. — Принц, я могу отказаться? — Это была глупость с моей стороны. — Нет, здесь так нельзя, отказ невозможен, теперь на кону моя честь. — Абдель-Азиз посмотрел на меня и продолжил: — Готовься, через одного участника твоя очередь. С этими словами он пошел к остальным зрителям, явно недовольный поворотом сюжета. — Теперь ты довольна, безмозглая кукла?! — это Бадр почти кричит мне в ухо. — А тебе какое дело? Ты без хозяина не останешься, рисковать буду я! — кричу ему в ответ, привлекая внимание посторонних. Бадр дернулся было залепить мне пощечину, но вовремя опомнился: — Дура, гордая и тупая дура! На этом диалог наш закончился, и он, отойдя от меня метров на пять, начал ковыряться ногой в песке. Абдель-Азиз злился понятно отчего, может потерять наложницу, которую он добыл, рискуя много чем. А этот-то что? Возомнил из себя папашу или брата? Или?.. Или он запал на меня? Интересно, почему я о таком варианте не подумал раньше, это же классика: девица влюбляет в себя охранника и бежит из тюрьмы, крепости, лагеря… Масса примеров в кинематографе, а сейчас поздно: фига с два я там покорю бархан и через полчаса перейду в собственность к другому. А если не перейду, а если покорю? Так, надо прикинуть, что не так делали все соревнующиеся? Думай Александр, думай. Почти не было пробуксовок, они с места разгонялись, шли наверх, потом застревали. Почему? Мотор ведь дизельный, мощный, крутящего момента — за глаза. Настолько за глаза, что электроникой его душат. Стоп, электроника, она не дает показать все возможности машины, а арабы привыкли к ней, у них не было наших тазиков, что об электронике и не слыхали. Ясно, отключу электронику, все эти антибуксы и еср, может сработает. От мыслей меня отвлек оклик принца: — Наша очередь. Серебристый ленд крузер стоял в ожидании меня: парни охранники смотрели, как на зверя, в их фантазиях машина разбита и им придется либо ждать, либо переться пешком. Я сел в кабину, захлопнул дверь и, подъехав к началу трассы, замер в ожидании сигнала. У судейской палатки стоял оживленный гомон. Платье мешало, я поднял его почти до трусов и подоткнул. Так лучше, ничего не путает ноги. Отключил все электронные помощники, пристегнулся — сигнала к старту нет. Вдруг открывается пассажирская дверь и в машину вваливается Бадр. Устраивается поудобнее, косясь на мои оголенные ноги, затем пристегивается и говорит: — Так как впервые участвует женщина, учитывая, что ты можешь попытаться сбежать, принцу удалось уговорить братьев, чтобы я был с тобой. Постарайся не убить нас обоих. — Бадр замолчал. — Это была твоя идея, сесть в машину? — даже не поворачиваясь, я видел, как пялится на мои ноги охранник. Он замешкался с ответом, укрепив меня в подозрении, что идея его, и продиктована она не боязнью моего побега. Куда убежишь ночью среди барханов, понятия не имея, где какая сторона света? Мужчина, стоящий впереди и чуть сбоку, поднял руку с фонариком, привлекая мое внимание. Убедившись, что движение замечено, он чуть помедлил и дал резкую отмашку. Я утопил педаль газа — и внедорожник прыгнул вперед, вдавив меня в кресло: такого резкого старта сегодня еще не было, мотор никто не душил, и лошадиные силы рвались наружу. Отчаянно крутя баранку, добавляя газу или скидывая обороты, я, как в полусне, как в заторможенном кино увидел выпученные глаза Бадра, светильники по бокам. Ревет мотор, колеса выбрасывают песок на десятки метров, стрелка тахометра замирает на красной линии. «Не переключаться, не скидывать, не дать пойти юзом!» Отчаянно взревев, машина останавливается у предпоследнего светильника, колеса крутятся как на испытательном стенде, корпус дрожит. Я чувствую, как миллиметр за миллиметром начинаю сползать вниз и вбок, уже не задумываясь, перехожу на скорость ниже, одновременно скидывая газ. Движение вниз остановилось. Сантиметр за сантиметром начинаю ползти наверх, только бы выдержала коробка, моторы здесь неубиваемые. Вот передний бампер поравнялся с последним светильником, еще пять метров и я выиграл. Давай, япошка, давай, я в тебя верю! — Стой, стой, дура! — кричит мне Бадр, тряся за плечо. Выныриваю из адреналина, копоти, пыли и липкого пота по всему телу: светильник на три метра позади, бампер машины уперся в набранный холм песка, я на вершине. На вершине Эвереста из песка и моей самонадеянности! Нестерпимо пахнет горелым, колеса не крутятся: мотор выдержал, коробка накрылась. Ошалело смотрю на Бадра. — Я смогла?! Вместо ответа он хватает меня за плечи и, притянув к себе, целует прямо в губы. Я испуганно поднимаю руку, чтобы оттолкнуть его — и проваливаюсь в темноту, теряя сознание. Глава 4 Невольничий рынок в пустыне В детстве, когда я не мог уснуть или болел, меня, пятилетнего оболтуса, мама укачивала на руках: ходила по комнате, держа на руках, напевая песню. Вот и сейчас мама меня укачивает на руках, только что это за странные крики? Никак дети во дворе дерутся и бабушки их разнимают. Нет, это не детские крики и руки не мамины, нежные, руки сильные в мышцах, и меня несут, несут куда? Открываю глаза, одновременно напрягаясь: я лежу на руках у Бадра, который, прижав меня к груди, спускается вниз с бархана. От него исходит приятный мускусный запах, который щекочет мои ноздри, и тепло от широченной выпуклой груди. — Поставь меня, — говорю я требовательно. Бадр останавливается, бережно опускает меня на песок, в котором я сразу увязаю по щиколотку. Вспомнив, что подоткнул платье под резинку трусов, шарю по бедрам, чтобы одернуть его. Платье одернуто и полностью скрывает мои ноги. Бадр? Вот скотина, когда он успел залезть под резинку трусов? Тогда, в машине, не до этого было, а сейчас я чувствую, как пылают щеки. Блин, веду себя как девчонка недотрога, это же не мое тело. Ну увидел он там ноги, подумаешь. Но почему-то именно перед ним мне стыдно, стыдно, что я оказался в таком нелепом положении, хоть бери и пользуйся. — Ты идти можешь? — Голос Бадра прерывает мои душевные стенания. — Я и тебя понести смогу, если понадобится. Мой голос сух, как песок под ногами. Делаю шаг, и нога начинает съезжать, песок так и стремится ускользнуть из-под ног. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за рубашку Бадра. Протянутую руку я демонстративно не заметил. Черт, так тяжело спускаться вниз, как же этот монстр нес меня на руках? Внизу творилось невообразимое, крики галдеж, чьи-то вопли, неяркий свет не позволял различить детали. Надеюсь, и им не было видно, что я терял сознание и меня нес охранник. Я же победил, а победители в обморок не падают, это аксиома. Только спускаясь вниз, я смог оценить реальную крутизну склона: да здесь все шестьдесят градусов будет. И я выиграл, выиграл там, где провалились вполне профессиональные водители. Зазевавшись, я неустойчиво поставил ногу и упал, съезжая вниз по склону: моментально в рот набился песок, глаза запорошило, и без того плохая видимость упала до нуля. Сильные руки подняли меня, помогли принять вертикальное положение. Я принял помощь, не выпендриваясь. Тело болело, передвигать ноги было мучительно трудно. Когда мы спустились, внизу творился настоящий бедлам: Абдель-Азиза обвиняли, что я профессиональная гонщица, что изначально все так и было задумано. Впрочем, более сильный хор голосов требовал признать мою победу законной и правомерной. Арабы расступились, и мы с Бадром оказались в центре кружка, даже все охранники подтянулись поближе. Седой, худощавый араб с властным взглядом и небольшой аккуратной бородкой поднял руку. Воцарилась тишина. — Скажи мне, дитя, ты занималась профессиональным автоспортом? Есть ли у тебя специальные навыки рейсинга? Вопрос был адресован мне. Я дважды попытался сказать, но песчинки в горле саднили и вместо ответа я что-то прохрипел. Бадр, понявший раньше всех мое состояние, взял со стола бутылку с водой и протянул мне. Прополоскав горло, отойдя немного от принцев, я сделал несколько глотков: заметно полегчало. Вернувшись к арабам, я ответил на заданный мне вопрос по-английски: — Нет, ваше высочество, никогда не занималась профессиональным автоспортом, но владею машиной, часто приходилось проезжать по трудным местам. Закончив, я почтительно склонил голову, помня нормы этикета. Принц выслушал меня, задал уточняющий вопрос стоящему рядом Абдель-Азизу и громко объявил: — Победа присуждается наложнице Абдель-Азиза. Победа добыта честно, без помощи шайтана. Все, кто сомневаются в этом, подвергают сомнению мои слова и волю Аллаха! Шум поднялся с новой силой, только в этот раз то были поздравления. Принцы по очереди подходили к Абдель-Азизу, обнимали его, хлопали по плечам, как будто это он сидел за рулем и рисковал жизнью. — Выигрывает хозяин, а проигрывают слуги. — Голос Бадра был тих и говорил он себе под нос, но я все расслышал. Значит, не так все идеально между ними, если охранник бормочет такие фразы. Тем временем один из принцев, что громче всех возмущался до этого, что-то зашептал на ухо тому властному старику с бородкой. Был этот принц невзрачным даже на фоне Абдель-Азиза: ниже меня ростом, с хорошим животом, гитлеровскими усиками и прыщиками на лице. Старик слушал этого неприятного толстяка, который периодически смотрел в мою сторону масляными глазками. Не знаю, что именно меня насторожило, но покрылся я гусиной кожей еще до того, как старик выслушал хмыря и вновь поднял руку. — Принц Зияд Сасави напомнил мне, что несмотря на выигрыш наложницы Абдель-Азиза, мы вправе требовать от него проведения аукциона с небольшой поправкой: хозяин может перебить любую выигравшую ставку своей ставкой. Также он может отказаться от аукциона, но в таком случае его неуважение к нашей просьбе мы не оставим без внимания. — Бадр, меня продадут?! — Теперь я уже осознанно вцепился в руку охранника. — Могут, если хозяин не перебьет их ставку. У него есть преимущество, его ставка как владельца автоматически удваивается. Если бы ты проиграла, он просто не имел бы права даже участвовать. — Я же выиграла, как они так могут? Это же несправедливо! Слезы, против воли выступили у меня на глазах, конец фразы потонул в приветственном хоре голосов, когда в круг вышел Абдель-Азиз. — Это всего лишь женщина, красивая, необыкновенная, но только женщина. Мое уважение к братьям выше всего, кроме веры в Аллаха. Я принимаю вызов на аукцион, — закончил он короткую речь. Круг расширился, превратившись в полукруг, разрываясь на мне. Я хотел сказать, сказать многое, сказать матом, но просто стоял и смотрел, смотрел на этих работорговцев, решивших купить меня. Это вам не аукцион Сотби, здесь не надо заполнять заявки, представлять счета из банков, подтверждающих кредитоспособность. — Миллион риалов! — Это голос хмыря, который сразу перебивается следующей ставкой: — Пять миллионов! Лицо кричавшего мне было видно плохо, но взвинтил он цену конкретно, это же полтора миллиона долларов. На целую минуту установилась тишина. Седой старик дважды спросил, есть ли еще предложения, когда проклятый хмырь снова поднял цену: — Шесть миллионов! Потом пошли торги с небольшим шагом: добавлялись сто тысяч, двести тысяч риалов. Абдель-Азиз молчал, молчал и Бадр. По раздувающимся ноздрям было ясно, что парень крепко недоволен. Меня удивляло молчание принца, который организовал мое похищение, рисковал репутацией. Только за сегодня я принес ему прибыль в пятьдесят миллионов риалов, за вычетом стоимости угробленной машины. Торги тем временем подошли к отметке десять миллионов. Двое стоявших рядом со мной принцев вполголоса переговаривались, не принимая участия в самом аукционе. — За Мехрием было заплачено четырнадцать миллионов, выше никогда никто не торговался. Неужели побьют рекорд? — Мехрием была благородного рода, чей отец попал в зиндан, да и сама была красавицей, не то, что эта бледная замухрышка. Второй говоривший был явно невысокого мнения о моей красоте и значимости. — Пятнадцать миллионов! Прозвучавшая цифра на мгновение установила тишину, разорванную криками арабов. — Пятнадцать за нее? Аллах, вразуми этих слепцов, — сплюнул в песок принц, явно не мой поклонник. Аукцион продолжался, с каждой названной цифрой я приходил в ужас: это как мне отработать свою стоимость? Всей жизни не хватит. Когда прозвучала цифра тридцать миллионов риалов, в торгах участвовали всего трое: хмырь и еще двое принцев, которые ничем не выделялись и находились в дальнем от меня конце круга. На цифре тридцать миллионов пятьсот тысяч риалов, один из принцев признал поражение и поднял вверх руки. Ну правильно, платить больше десяти миллионов за женщину не стоит, даже если у нее золотая вагина. Тридцать три миллиона были озвучены хмырем с гитлеровскими усиками. Его оппонент взял минуту на раздумье и отрицательно качнул головой, признавая поражение. Седовласый властный старик дважды повторил цифру тридцать три миллиона. Тишина в ответ. Паника охватила меня: только не этот мерзкий тип, по нему видно, что начнет он с меня требовать уже в машине, не дожидаясь приезда в дом!