Памятником назвать это сооружение не поворачивался язык: двухметровый узкий пласт песчаника, вкопанный в песок. Правда, у подножья куча ракушек самого разного калибра. — Я найду ракушки. — Бадр начал оглядываться по сторонам. — Бадр, не тупи! Он подумает, что мы геи, и сдаст нас в полицию. Мне просто хотелось увидеть место, где мужественная женщина пыталась спастись, меняя свой облик. Мне же пришлось стать женщиной против своей воли. Не понимаю, за что и кем я так наказан! Обратно мы возвращались по другой дороге: видимо, таксисту хотелось поскорее избавиться от странной парочки. Въезжая в центр, мы попали в полицейский кордон. Остановив движение, он встречал несколько представительских лимузинов. Оказалось, что нас остановили совсем рядом с отелем «Four season». Двери лимузинов открыли подбежавшие швейцары, и меня приморозило к креслу. Из открытой двери ближайшей к нам машины вынырнул мой заклятый враг, принц Зияд Сасави, равнодушно скользнул глазами по перегороженной улице и прошел в отель. Лимузины отъехали, и полицейские разрешили продолжить движение. Я сидел потрясенный: что за напасть такая, эта тварь появлялась всегда, когда я готовился покинуть эту страну. Остановив такси за несколько кварталов до своей квартиры, мы решили нагулять аппетит перед ужином. После ужина Бадр собирался в порт на разведку, прощупать портовиков на предмет возможности пробраться на судно, минуя таможенную службу. — Ты видел его? — Нарушить молчание пришлось мне. — Видел, — араб был немногословен. — После схватки с Билалом я дала себе слово, что убью его. Но стоило мне его увидеть, как у меня затряслись руки. Как я могу уехать из страны, не убив его, когда он так близко? — Саша, у него охрана, но не это главное. Вспомни, какие меры введены в стране после убийства Абдель-Азиза? А Сасави — родственник короля. Закроют все: и порт, и города, и аэропорты. Мы не сможем выехать из страны, а вечно скрываться здесь у нас не получится. Забудь про месть. Если суждено — такая возможность еще будет в нашей жизни. Бадр был прав, умом я это понимал, но сердце взывало к мщению. Ужинали мы вместе с нашей хозяйкой, которую звали Меджнун. Рассудив, что двое человек ее не объедят, а может, проникшись историей любви несчастной еврейки и араба, она предложила нам готовить за символическую плату. Моей же платой за это была необходимость мило улыбаться, когда Бадр называл меня «хабиби», словно невзначай задерживая мою руку в своих руках и пару раз чмокнув в щечку. Играя роль, пришлось сдерживать эмоции. Получилось неплохо, потому что слезы умиления Меджнун были высшей похвалой моему артистическому таланту. Вечером Бадр ушел. В спальне оказалась одна двуспальная кровать и полное отсутствие диванов или кресел. Сбросив подушку и покрывало на пол для Бадра, я лег спать, приняв душ. Проснулся я от ощущения чужого тела: прижавшись к моей спине, спал Бадр. Понимая, что шуметь нельзя, я отодвинулся и долго не мог уснуть, ощущая дар молодого мужского тела в нескольких сантиметрах от себя. Утром, без лишних ушей, с ним следовало поговорить серьезно. Рано или поздно такие близкие контакты заканчиваются сексом, что для меня было неприемлемо. Бадр тем временем, повернувшись на бок, ладонью накрыл мою грудь, а ведь сегодня я лег спать без лифчика. Перетянутая материей грудь болела, решил дать ей немного свободы. Теперь она горела под мужской рукой. Проклиная и себя, и этого прилипчивого араба, я осторожно убрал его руку. А она, клятая, скользнув по животу, накрыла святая святых, мгновенно вызвав повышение температуры. «Чтоб ты сдох, Бадр!» — мысленно пожелал я ему, покидая кровать и устраиваясь на полу. Закутался в покрывало и, несмотря на жесткий пол под собой, довольно быстро уснул. Глава 24 Джидда как зеркало арабской души Когда я проснулся, Бадра в комнате не было. Он с утра вышел в город, даже не позавтракав. Меджнун возилась на кухне и очень обрадовалась, увидев меня. Вчерашний грим я смыл, ложась спать, и грудь сегодня не перетягивал — она еще испытывала дискомфорт после вчерашней пытки. — Здравствуй, солнышко Мишааль! — Я не Мишааль. Я вяло отмахнулась, разглядывая, что на столе. Салат из свежих овощей, разные сладости в маленьких корзинках. Но все затмевал аромат кофе. Он и на вкус был чудесным, о чем я не преминул сказать хозяйке. Меджнун расплылась в улыбке, довольная похвале. — Арабы не умеют готовить кофе, Мишааль. Настоящий кофе варим только мы, ассирийцы! — Почему вы меня упорно называете именем принцессы? Мы ведь вчера были на том месте, так там только торчит каменный кусок — и никакого памятника. — Это запретная тема, дочка! Сейчас уже не преследуют, а было время, когда даже имя это запрещали давать дочкам, чтобы не напоминало о позоре королевской семьи. — Меджнун присела рядом с чашкой в руках. — Стольких девочек пришлось переименовывать от греха подальше. — Она отхлебнула и продолжила: — Но на самом деле нет никаких доказательств, что у нее была связь с сыном посла. Мишааль была гордой, предпочла смерть позорному разбирательству. — Ну и дурой была. — Я поставил пустую чашку на стол. — Доказала бы свою невиновность и сейчас была бы жива. — Это был ее вызов семье, вызов и против унизительного положения женщин. — Меджнун поднялась и подошла к окну. — Мы все за нее молились, но ее судьба была предначертана именно так. Послышался звук открываемой двери. Бадр, ворвавшись в комнату, сграбастал меня на руки и закружил в воздухе: — Получилось, принцесса моя, есть отличный вариант! — Бадр, поставь немедленно! Я рассердился не на шутку. Он еще за вчерашнюю ночь не получил, а уже снова лезет со своим телячьим восторгом. Араб осторожно опустил меня на стол и, помыв руки, начал расправляться с остатками салата. Меджнун смотрела на нас с умилением и внезапно сказала фразу, которая заставила сжаться мое сердце: — Вы такая красивая пара… Жаль, что вам не быть вместе. Одному из вас суждено умереть, второй будет жить несчастным. — Что вы говорите? — в один голос воскликнули мы с Бадром. — Дети мои, я ассирийка. Мы — древнейший народ, который до сих пор поклоняется солнцу, верит в волшебство и проклятия, умеет ворожить и лечить силой духа. Я смотрю на вас, но не вижу ауры, что говорила бы о долгой жизни. И я думаю, что умрешь, скорее всего, ты. — Указательным пальцем она показала на араба, который нисколько не смутился, наоборот, рассмеялся: — Все мы смертны, тетушка Меджнун, но только Всевышний знает, кому и сколько времени отпущено. Бадр принял из ее рук кофе и начал пить, искренне поблагодарив за столь чудесно сваренный напиток. Меня, в отличие от араба, ассирийка напугала: в ее голосе было столько печали, что это не казалось простыми словами. После завтрака мы пошли в город. Я надел женскую арабскую одежду, закрыл голову платком. Мы гуляли по старинным улочкам города в его старой части, известной как Al-Balad, зашли на рынок золотых изделий, где Бадр, несмотря на мои просьбы не тратить деньги, купил мне пару безделушек. К золоту я был равнодушен и раньше, ничего не изменилось, для меня это был просто желтый металл по завышенной цене. Обедали мы в маленьком турецком ресторанчике, а после попросили кальян. Пока я игрался с дымом, Бадр рассказал, что ему удалось за вечер и сегодняшнее утро. Он нашел рыбака из пригорода, который на своей шхуне не раз уже вывозил эмигрантов. Происходило все по стандартной схеме: заранее находили корабль, следующий в страну, куда собирались путешественники; с капитаном заключался договор, что, выйдя из территориальных вод Саудовской Аравии, корабль ложился в дрейф, по причине «поломки» винта, машины и так далее. По рации корабль связывался с береговой охраной, прося разрешения вернуться в территориальные воды на время устранения неполадок. За это время рыбак Ухуд на своей шхуне доставлял мигрантов на корабль, подходя с противоположной стороны. После того как мигранты попадали на борт, капитан вновь связывался с береговой охраной, благодарил за помощь, понимание и докладывал, что поломка устранена. А затем брал курс на порт прибытия. За несколько миль до него мигрантам выдавалась надувная лодка с моторчиком и веслами, и дальнейшее их благополучное прибытие было вопросом их собственной компетентности. Конечно, по большей части лодку успевала перехватить береговая охрана, но именно в случае с Ливией успех был неизмеримо больше, и даже перехваченная лодка могла продолжить путь, лишь договорившись с жадными ливийцами о цене вопроса. Ухуд уже три года работал с неким Баниотисом Селевка, капитаном сухогруза, плававшего под эритрейским флагом. Сам капитан был греком. Его прибытие в порт Джидда ожидалось завтра, в порту он проводил два дня, затем, загрузившись минеральными удобрениями, пластмассой и продуктами питания, должен был возвращаться в страны Магриба. Ухуд уверял Бадра, что схема надежная и за три года ни разу не было проблем. Грек был известным пройдохой в портах Красного и Средиземного морей. Все это стоило хороших денег, но Бадр заверил меня, что с этим проблем нет, даже еще останется, чтобы на первое время не бедствовать в Ливии. Мы продолжили знакомство с Джиддой. Посетили парк Atallah Happy Land, где покатались на американских горках, посидели рядом с королевским фонтаном. День незаметно клонился к вечеру, когда, увидев невдалеке ресторан, Бадр потащил меня на ужин. Vertigo Cafe and Grille, со слов официанта и меню, был ориентирован на европейцев. Кухня преимущественно была итальянской и впервые за долгое время я с удовольствием ел европейскую пищу. Арабская кухня — крайне жирная и с обилием специй, уже успела осточертеть. Живая музыка в ресторане была прекрасной и исполнялась по заказу. За время нашего ужина по заказу прозвучало несколько итальянских и французских композиций. Подозвав официанта и выяснив, что обходится это удовольствие в тридцать риалов заведению и двадцать — музыкантам, я заказал «Подмосковные вечера». Музыканты провели не меньше пятнадцати минут, перелистывая свои ноты и партитуры, пока нашли требуемое в толстой нотной книге. Когда полилась чарующая музыка, зал, не переставая говоривший при исполнении других композиций, притих. Мои глаза наполнились слезами против моей воли. На пять минут я перенесся в Россию, забыв обо всем на свете. Мир вокруг просто перестал существовать. Увлеченный музыкой, я не заметил, как парочка мужчин европейской внешности, сидевших от нас через два столика, напряглись и стали оглядывать зал. Когда исполнение закончилось, старший из музыкантов подошел и поблагодарил меня за столь романтический заказ. Без моего внимания осталось и то, как один из двоих европейцев сфотографировал меня в профиль. Через час изображение молодой арабки за столиком с арабом попало на стол третьему атташе посольства Российской Федерации. Никитин поручил своему специалисту проверить фото по программе распознавания лиц. Через десять минут программа опознала арабку как Светлых Александра, объект операции «Гендерфлюид», он же Александра Иванова, он же Зеноби. Поручив установить наружное наблюдение за объектом, Никитин послал шифровку в Москву для Проскурнова: «Объект жив, находится в Джидде в компании с арабом. Жду инструкций». Ответ пришел буквально через час, еще десять минут потребовалось, чтобы дешифровать: «Установить наружное наблюдение, взять под охрану, не контактировать. После выхода в море передать координаты „мурене“. Муреной ласково обозначался крупный десантный корабль „Маршал Шапошников“». В это же время в штаб-квартире ЦРУ, в Лэнгли, начальник отдела специальных операций на Ближнем Востоке Сэм Паттерсон изучал отчеты о резко активизировавшейся деятельности российских спецслужб в треугольнике Иордания — Сирия — Саудовская Аравия. «Маршал Шапошников», курсирующий в Красном море третью неделю, вызывал у него озабоченность. «Неспроста это, ой, неспроста. Опять эти русские что-то замыслили!» Сэм потер виски. В последнее время в Саудовской Аравии творилось что-то непонятное: умер один из принцев, по словам информаторов, убит он женщиной. Эр-Рияд был закрыт на неделю, а теперь, со слов его резидента в службе общей разведки Саудовской Аравии, чуть ли не весь штат службы спешно переброшен в Джидду. И этот «Маршал Шапошников» все время недалеко шастает от Джидды, хоть и держится пока в международных водах. Сэм решительно поднял трубку. Он связался с Пентагоном, прося привлечь беспилотников для скрытного наблюдения над Джиддой. Затем, связавшись по официальному каналу с Саудовской Аравией во исполнение союзнического долга, довел информацию о чрезвычайной активности русских в определенном секторе, как и о десантном корабле неподалеку от Джидды. Получив из МИД данную информацию, начальник службы общей разведки Зиянуддин Шарави провел совещание, где полностью были подтверждены их догадки. Искомая женщина — агент русской, а не израильской разведки, она представляет большую ценность, если русские держат почти месяц огромный корабль. Предположение Шарави также оказалось верным: сбежавшая женщина действительно выбрала Джидду, чтобы покинуть страну. Оставалось лишь надеяться, что эти сумасшедшие русские не будут десантироваться, чтобы забрать своего агента, хотя ожидать стоит всякого. Секретарь директора переслал запись разговора совещания руководителю DGSE Алену Готье, который, проанализировав запись, инициировал проход из Средиземного моря в Красное фрегата радиоэлектронной разведки «Дюпюи-де-Лом», чтобы прослушать все переговоры русских и арабов в этом секторе. Фрегат «Дюпюи-де-Лом» был гордостью французских ВМС, хотя ведомственно принадлежал DSGE. Этот корабль был единственным в мире, даже аналога не было ни у кого. Он был способен перехватывать сигналы раций, телефонов, спутников на любой длине волны, декодировать любые цифровые и аналоговые сообщения любого уровня шифровки. Получив сигнал о движении «Дюпюи-де-Лом» Министерство обороны отдало приказ на российскую базу «Хмеймим» привести в боевую готовность СУ-34, оснащенных системами «Харбин» для дезориентации работы фрегата. Сигнал был перехвачен американцами, которые развернули группировку из двух авианосцев, двух фрегатов и субмарины, чтобы оказать психологическое воздействие на «Маршала Шапошникова». Действия американцев встревожили иранское руководство, объявившее, что в ответ они готовы перекрыть Ормузский пролив. Аятолла выступил по местному телевидению с призывом быть готовыми ко джихаду. Тяжелый крейсер «Петр Великий» вышел из российской базы в Тартусе и взял курс на Красное море. Ситуация накалялась, причем ни одна из задействованных сторон не могла сказать, к чему именно они готовятся. Мог ли я предполагать, что романтическая мелодия, заказанная мной, повлечет за собой такую опасную эскалацию? Мог ли я предвидеть, что мой немного неразумный шаг изменит мою жизнь настолько, что все, происходящее до этого покажется детской игрой?.. Получив косвенное подтверждение, что я и Бадр находимся в Джидде, служба общей разведки Саудовской Аравии, мобилизовав весь полицейский резерв города, начала прочесывать квартал за кварталом, объясняя гражданам свои действия поиском иранских смертников. А мы шли пешком по городу после сытного ужина. Услышав родную мелодию, моя душа пела. Я напевал себе под нос, абсолютно не замечая ничего вокруг. Бадр шел, ослепленный любовью. Его взгляд был сосредоточен на мне, и он также не заметил, что за нами следят. Мы дошли до своей квартиры и поднялись наверх, так и не увидев слежки.