Но пока можно… отложить, да? Пока можно просто порадоваться солнцу, холоду, снегу, который сверкает, как бриллиантовые россыпи! Она никогда не видела, чтобы снег так сверкал! И человеку, стоящему рядом и держащему ее руку в собственном кармане. Он вчера вошел в землянку и сказал: «Лиля, это я!» – и это были самые лучшие слова за всю ее жизнь. Пока можно еще немного побыть на этой планете, которая вдруг стала к Лиле добра и расположена, будто повернувшись какой-то другой своей стороной. Дом, похожий на серого гренландского кита, почти нависал над обрывом, с лимана несло крепким ледяным ветром, и вдруг оказалось, что сопки на той стороне покрыты снегом, а воды нет, вместо нее лед! Льдины ходко идут, сталкиваются, налезают друг на друга, как будто очень спешат! Лиля подошла и взялась за ограду: – Куда они плывут? – В Ледовитый океан. Она некоторое время смотрела, ежась от холода и ветра в своем пуховике, а потом от красоты и величия у нее закружилась голова и защипало в глазах. Или от ветра защипало? Нужно было что-то делать со всеми этими сложными чувствами, но она не знала и не умела ничего с ними сделать, поэтому просто повернулась к лиману спиной: – Это твой дом? – Лиля, нам надо поговорить. – Очень красивый. – Обыкновенный полярный дом. – А тот чей? – Она показала подбородком. – Моего брата. – А кто у тебя брат? Моряк? Или геолог? – Губернатор. Она решила, что он пошутил. – Лиля, нам надо поговорить. До работы. Пойдем в дом, ты замерзла совсем. Я тебе баню натопил, в баню надо обязательно, а то сейчас все приедут, и мы не успеем. Тут она поняла, что ничего он не шутил. – Подожди, как губернатор?! Он же… как его… Господи, я опять забыла, как его зовут! – Роман Андреевич его зовут. Фамилия Грохотов. – А как же тогда… – Мама сначала вышла замуж за его отца, но он погиб, утонул. Потом вышла за моего. Он был из Магадана, преподавал в университете. Мы его очень любили. – А… сейчас? – Сейчас родителей нет, – сказал Олег сухо. – Мы остались вдвоем. Лиля, я должен… – Слушай, а ты на него похож! – вдруг восхитилась она. – Очень похож! На губернатора! В смысле на брата! У вас глаза совершенно одинаковые! И вот это место. – Холодной рукой она провела по его скуле. – А на «Пурге» никто не знает, что ли?! Ну что вы братья? – Все знают. – А мне почему не сказали?! Олег засмеялся и подтолкнул ее к дому. Она так нравилась ему, что он не знал, что делать со всеми этими сложными чувствами. Повернуться спиной?.. – Кто же тебе скажет? Ты пришлый человек, чужак. Московское начальство. – Ах, ну да, конечно! Слушай, а ты Тане позвонил, что со мной все в порядке? И Алене? И Литвиненко? – Все в курсе, что ты нашлась. Включая библиотекарей и пограничников. Сан Саныч, полковник Багратионов, скомандовал «отбой». Тебя же все искали!.. Весь город. Тут она остановилась, взяла его за какие-то очередные шкуры, в которые он был одет, притянула к себе и сказала, глядя в глаза: – Ну, нашел-то меня все равно ты! – Лиля! Баня в брюхе у гренландского кита оказалась самой настоящей, с печкой, широкими полками – и от печки, и от полков несло ровным плотным жаром, – ушатом и ковшиком для воды. Еще были веники, замоченные в кадушке, почему-то из елки. – Это не елка, – сказал Олег, когда она спросила. – Это стланик, полярная сосна. – Там были такие ветки. В печке. Сухие! Они сразу занялись, когда я спичку сунула. А я думала, не разожгу никогда! И все там было: и спички, и чайник, и водка… – В таких местах всегда оставляют что-то для тех, кто может попасть в беду, – сказал Олег сухо. – Хотя тут до города рукой подать, но на всякий случай… И видишь, пригодилось. – Мы отнесем туда водку? Он не ответил, шуровал кадушками, переставляя их с места на место. Лиля стояла босиком на горячем лиственничном полу в его вчерашних брюках для сноуборда и футболке, надетой наизнанку. Никакого халата в хозяйстве Олега Преображенцева не нашлось. – Смотри, я здесь скамейку поставил. Попаришься и залезешь. – В кадку?! – Она подошла и заглянула. В горячей воде извивалось что-то длинное и коричневое. – Это ламинарии, морские водоросли. Лучше всего обернуть ими ноги и руки. – Зачем?! Как только он вышел, прикрыв за собой дверь, Лиля содрала с себя одежду, пошвыряла ее на пол и ринулась в парную, где пахло хвоей и горячим деревом. Вдруг вернулось ощущение тела, о котором она как будто забыла на время, и ощущение это было болезненным, саднящим. Она долго грелась, и боль и маета постепенно уходили из мышц, а потом ожесточенно терла себя мочалкой, особенно ноги, которые все никак не оттирались. Она все терла и терла, поливалась горячей водой, и это было такое блаженство!.. Шею защипало, когда она и ее потерла, и Лиля подумала – как хорошо, что щиплет! Это значит, что она жива, что тот злой человек не задушил ее до смерти! Из коротких волос вымывались труха и иголки, как будто она прожила в лесу много дней, и под волосами тоже было больно, и она вспомнила, как драла себя за них, пытаясь спастись от снежных пауков. Не было никаких снежных пауков! В кадушку с водорослями она залезла осторожно. Коричневые ламинарии всколыхнулись, и сразу запахло морем и курортом. Она возьмет отпуск на радиостанции «Пурга» и поедет на курорт. Морской. И будет лежать на пляже с Олегом Преображенцевым. Ничего более несовместимого, чем пляж и Олег Преображенцев, представить себе нельзя. Пожав плечами – на предмет Олега и пляжа, – Лиля стала аккуратно наматывать длинные полосы сначала на ноги, потом на руки. Они наматывались легко и приятно. …Не будет никакого пляжа. Не будет никакого Олега. У Лили Молчановой есть любимый. В Москве. Кажется, любимый и, кажется, в Москве. Кажется, есть. Да ну их к черту, и Москву, и любимого! Лиля вылезла из кадки, когда вода стала остывать, подивившись тому, что болезненных ощущений не осталось вовсе – как будто никто не бил ее, не душил и не тащил за шею по снегу! Должно быть, кадка с водорослями – нечто вроде той самой гадости, которой Таня мазала ее ошпаренные ноги. Чудодейственное средство. Вещи – ее собственные, из чемодана! – кучкой лежали в кресле, и Лиля напялила их, радостно недоумевая, откуда они здесь взялись. Даже удалось сделать прическу! На полке она обнаружила фен, который немного подпортил ей настроение. Олег Преображенцев решительно не походил на мужчину, который сушит волосы феном после бани. Впрочем, любую женщину из его жизни Лилия Молчанова вытурит. Просто вытурит, и все. Он принадлежит только ей. Ей одной он мог сказать, войдя в землянку: «Лиля, это я!» – Олег, ты где?! – С легким паром. Он показался в конце коридора. – Что ты так смотришь? И откуда взялись мои вещи? Она была отмытая, раскрасневшаяся, короткие темные волосы завивались колечками. Она очень походила на ту московскую фифу, которую он увидел в вестибюле радио «Пурга» первый раз. Женщина с другой планеты. Вскоре звездолет заберет ее. – Вещи привезла Таня, – сказал он негромко. – Я ее попросил, и она привезла. Ты… очень красивая.