– Но несмотря на желание оторвать ему голову, – продолжил Коротыш, – ты остался возле дома, как он велел, а значит – подчинился его приказу. – Верно, – согласился Кривой. – Потому что я тоже фунгус. XIII Безмерная трагедия Кривого: обстоятельства толкают его на убийство Альбана – ненаглядного сына Майлис Когда Хик-Хик и колонна фунгусов отдалились от дома Майлис, Кривой остался один. Он неподвижно стоял перед изгородью, и все его чувства были настороже. «Убей любого, кто попытается преодолеть изгородь» – таков был приказ. Перед ним расстилался луг, дальше темнел лес. За спиной находилось здание и окружавшая его изгородь. Дом, осталь. Кривому, как и прочим фунгусам, трудно было понять, почему людям так нравятся искусственные своды. Фунгусы не нуждались в иной кровле над головой, кроме облаков, питавших дождем их тела. Но, неподвижно стоя перед осталем, Кривой кое-что понял о людях. Стены не позволяли ему видеть обитателей осталя, но обостренная фунгусская чувствительность помогала считывать эмоции, излучаемые домом. Благодаря этой чувствительности Кривой ощущал, что в доме находятся два человека: один – пожилой, другой – совсем юный и наивный. Старший излучал чувства, закаленные временем и жизненным опытом. В одном из них Фунгус безошибочно различал властность, распространявшуюся на участок за изгородью: некое подобие силы, в которой не было ни капли высокомерия. От другого человеческого существа, очень маленького, исходили чувства еще более удивительные: безграничная доброта и полное отсутствие лукавства. Кривой угадывал, насколько эти люди дополняют друг друга. То, что мог предложить один, было необходимо другому, и наоборот. И дом представлял собой вместилище этой необычайной связи. И наконец Кривой понял: человеческий дом становится домом не потому, что у него есть стены: стены потребны лишь потому, что защищают дом. Кривой предавался этим размышлениям, наслаждаясь эмоциями, которые долетали до него из осталя, пока внимание его не привлекло появление косули. Она промчалась мимо большими скачками. Ее поведение было необычным: животные сторонились фунгусов, их отпугивал крепкий грибной дух. Загадка скоро разрешилась. Кривой услышал резкие пронзительные крики и направил в их сторону взгляд своего единственного глаза. На поляне появились двое. Они прошли вдоль изгороди, повернули за угол и столкнулись с фунгусом. Это были охотники. Двое охотников. При виде чудовища один из них машинально вскинул ружье и выстрелил. Пуля задела одну из правых рук Кривого – отсекла кончик. Лучше бы он не стрелял. Бедняга не успел пожалеть о своем поступке: Кривой набросился на него быстрее молнии, выхватил ружье и запихнул ствол в рот несчастному, впившись в него тремя руками с тремя сотнями пальцев. Фунгус протолкнул дуло вниз по пищеводу, затем надавил сильнее. Беспомощный охотник бился в агонии, но Кривой не останавливался до тех пор, покуда рта не коснулся ружейный приклад. Второй охотник забыл о товарище, о Кривом и обо всем на свете. Обезумев от страха, он желал одного: найти укрытие, спрятаться в доме. «Убей любого, кто пересечет изгородь», – велел Хик-Хик. Охотник навалился на изгородь животом. И тут сзади набросился Кривой. Только верхней половине несчастного удалось перебраться через изгородь. «Убей любого», – гудело у Кривого в голове. Все случилось с головокружительной скоростью. Между появлением охотников и их гибелью прошло всего семь секунд. Ни один из них не преодолел изгородь. Вот и хорошо. Приказание Хик-Хика было выполнено безупречно. Но тут Кривой почувствовал нечто новое. Он обернулся. Прямо перед ним с противоположной стороны изгороди стоял третий человек с ружьем в руках, нацеленным прямо ему в физиономию. Это был Старик. Услышав шум, он вышел из дома, прихватив старое ружье. Старик видел, как чудовище расправилось с охотниками, как своими когтями перерезало человека пополам. И теперь целился прямо в него. От мушки ствола до Кривого не было и полутора метров. Начал накрапывать дождь. Прохладные капли отскакивали от головы фунгуса и скользили по металлическому стволу ружья. Дождь орошал траву на лугу с чуть слышным шорохом, словно кто-то кипятил сливки. Старик целился прямо между желтым глазом чудовища и пустой глазницей, пересеченной шрамом. Нападать Кривой не собирался, он вообще ничего не делал: старик же не нарушал правил. Каменная кладка защищала человека, словно земля за оградой была священной. Старик выстрелил и промахнулся. Попасть в голову фунгуса, плоскую, как чечевица, было непросто даже с такого ничтожного расстояния. А может, ружье оказалось слишком старым или дрогнули старые руки хозяина. Так или иначе, его жизни ничто не угрожало. За изгородью он находился в неприкосновенности. К тому же Кривой не хотел нападать. Он ощутил любовь, царившую в этом доме. Это было новое приятное чувство, удивительно редко встречающееся среди людей. Да, любовь. Кривой понял, что любовь живет внутри осталя. Он не имел ни малейшего желания прерывать этот поток нежности, эти редкие благостные чувства. Старик же видел картину с другой точки зрения: он боялся чудовища, этого одноглазого монстра, огромного и кровожадного. Он схватил ружье за дуло, словно дубинку, бросился на Кривого и крикнул: – Беги, Альбан, спасайся! Убей любого, кто пересечет изгородь. Кривой сомневался: Хик-Хик велел ему следить, чтобы никто не пересекал условную черту. В приказе не уточнялось, в какую сторону должен двигаться нарушитель. «Убей любого, кто пересечет изгородь» – и ни слова больше. Старик яростно молотил его прикладом, а фунгус даже не защищался от ударов. – Беги, Альбан! – повторил Старик. И Кривой его убил. Ему не хотелось, но он убил. Фунгус прикончил Старика. Израненные пальцы заломили шею назад, пока жизнь не покинула старое тело, вылетев через глаза, до последней секунды проклинавшие чудовище. Кривой был в замешательстве: почему человек так поступил? Почему напал на него так бессмысленно, почему действовал так отчаянно? Ответ ждал его на крыльце дома: второй обитатель, крошечный человечек, пытался бежать. Кривой никогда еще не видел таких мелких людей, ему не доводилось видеть ребенка. Но крошечное существо было не просто маленьким человеком, оно отличалось чем-то большим. Одноглазый монстр улавливал эту разницу. Из глаз малыша текли слезы, он что-то кричал тоненьким голоском; руки и ноги казались гибкими, а кости – тонкими. От излучал полное незнание мира. Фунгусы такими не бывают. Когда в новичка вселяется жизнь, остальные осыпают его спорами, передающими знания, обретенные его предшественниками. А маленькое человеческое существо было беззащитно и не знало ничего. Старик хотел защитить его от беды. Он понимал, что идет на смерть, но желал одного: выиграть время, чтобы мальчик успел убежать подальше. Кривой ничего не понимал: для этого старика жизнь маленького существа была столь ценной, что ради десяти его шагов он жертвовал своей жизнью. Кривой смотрел на Альбана в недоумении. Какой смысл в столь слабых, никчемных существах? Почему они значат для людей так много? Одноглазый монстр дольше своих собратьев наблюдал за представителями человеческого рода. Ему всегда казалось, что людей отличают от фунгусов две главные черты: болезненное желание Власти, жажда повелевать, и необъяснимая привычка закрывать по ночам глаза. Но теперь ему открывалось третье и чрезвычайно важное отличие: детство – или все то, что мы понимаем под этим словом. Все чувства Кривого были направлены на ребенка. Тот бежал медленно, движения его казались нескладными, как у всех детей: руки раскинуты в стороны, пятки взлетают вверх. Мальчик всхлипывал, из глаз его текли слезы, из носа – сопли, между ног струилась моча, от которой на штанишках обозначилось темное пятно. Он хотел перебраться через изгородь, но руки его были такими короткими и слабыми, что ему никак не удавалось на нее залезть. Кривой не хотел убивать мальчика, но ему придется сделать это, если тот одолеет преграду. «Нет, не перелезай через изгородь», – подумал фунгус. И тут он совершил неожиданный для самого себя поступок: молнией бросился к тому месту, где стоял ребенок, и оказался прямо напротив него по другую сторону каменной изгороди. При виде внезапно возникшего перед ним чудовища мальчик упал. Он лежал навзничь, рыдая от страха. Над ним нависала огромная приплюснутая голова с маленьким желтым глазом. Монстр перегнулся через изгородь, и мальчик увидел его цилиндрическое туловище с торчащими по бокам дюжинами извивавшихся конечностей. От них отделились тонкие упругие волокна, протянулись к ребенку и, словно слизняки, ощупали его тело. Кривой чувствовал все, что происходит в душе мальчика, и разволновался: из него во все стороны брызнули споры. Вскрикнув, Альбан бросился к противоположной стороне изгороди, перелез через нее и упал на мокрую траву. Дождь не утихал. Кривой устремил взгляд своего единственного глаза на маленькую фигурку в промокшей от дождя и мочи одежде. Мальчик преодолел изгородь. * * * Тем временем Хик-Хик и остальные фунгусы совершали набег на Велью. В исторических летописях и хрониках великих битв особое место уделяется нападениям кавалерийских отрядов. Их атаки – зрелище незабываемое, прекрасное и величественное: безудержная мощь и одновременно результат продуманного плана. Штурм кавалерийских отрядов объединяет в себе неистовый пыл, бурный натиск в самом его чистом и ярком виде; для всякого воина это миг исключительный. Даже Хик-Хик оценил подлинную значимость кавалерийской атаки. Если же вместо лошадей в бой идут фунгусы, зрелище впечатляет еще больше. Решение принято: планы меняются, они будут штурмовать Велью. Хик-Хик вместе с Лысой Гусыней вылезли из паланкина и забрались на голову самого высокого чудовища. Этот фунгус был куда глупее Кривого, зато рост его составлял два с половиной метра. Хик-Хик возглавил атаку, сидя на голове гиганта. Стоило ему отдать приказ, сотни монстров устремились вниз по склонам в сторону города. Устроившись на голове огромного фунгуса, чья кожа отливала оттенками лососины и базилика, Хик-Хик издал победный клич. «Га-га-га!» – вторила ему гусыня. А наш герой, вдохновившись сценой атаки, чувствовал себя всесильным, словно божество разрушения. Возглавляя атаку свирепого войска на людское поселение, он размышлял о том, что располагать Властью не менее приятно, нежели почесывать себе яйца: стоит начать, и не можешь остановиться. Орда хлынула с гор. Издалека жителям Вельи она казалась лавиной, где вместо белейшего снега, стекавшего обычно в долину с западного склона, громоздились чудовищные тела. Там, где она проходила, верхушки деревьев раскачивались, словно корабельные мачты в шторм. Сотни и сотни глоток ревели, будто одновременно закалывают тысячу боровов. Спустившись с горы, взбешенное войско направилось к городу. Огромный двухцветный фунгус с Хик-Хиком на голове двигался впереди, но вскоре его опередили дюжины более мелких чудовищ, легких и быстрых, как метеоры. Внезапно предводитель увидел стоявшего столбом посреди дороги человека: авангард едва его не растоптал. – Стой, стой! Это был полный, прилично одетый господин: белые брюки и белый пиджак. Над головой он держал белый флаг. Вцепившаяся в древко рука дрожала. Это был градоначальник. Орава монстров остановилась в полуметре, образовав вокруг него стену из склизких тел и извивавшихся лап, готовых в него вцепиться. Однако им это не удавалось, кто-то их сдерживал. Хик-Хик встал в полный рост и зашагал вперед по головам толпящихся чудовищ. Он наступал на их головы, словно на круглые керамические плиты, и наконец остановился напротив господина. Со своей высоты он презрительно уставился на градоначальника, скрестив на груди руки и решительно задрав подбородок. С древних времен эти горы видели много необычного. Они лицезрели таинственных и живописных слонов Ганнибала, присутствовали при трагической гибели рыцаря Роланда. Но никогда прежде им не приходилось быть свидетелями столь невероятного и забавного диалога, как тот, что состоялся минутой спустя. Хик-Хик шикнул на Лысую Гусыню, вякнувшую было на градоначальника, и в ответ на его вопрос, чего они хотят, возопил тоном опереточного героя с напускной важностью и театральной решимостью: – Миллион песет. Эти деньги помогут нам распространить Идеал по всему миру, – но тут же поправился: – Нет! Два миллиона! И диван в придачу. – Один миллион, два миллиона? Но это невозможно! – возразил градоначальник. – Это бюджет нашей мэрии на столетие или даже на два столетия! Где, скажите на милость, взять мне такие деньги? – А диван? – Во всей нашей долине нет ни одного обойщика. Хик-Хик в задумчивости почесал затылок дулом револьвера и сказал: – Ладно. Пусть будет тысяча песет. Градоначальник смекнул, что перед ним безумец: сначала просит два миллиона, но при первом же возражении снижает свои требования до тысячи песет. Лысая Гусыня вновь загоготала, словно настаивая на немедленной казни парламентера. Коротыш так возбудился, что не послушался Хик-Хика; встал на четвереньки и устремился к градоначальнику сначала на четырех, затем на восьми ногах. Оказавшись рядом, маленький фунгус цапнул его за нижнюю часть штанин: на дать ни взять паук и одновременно собачонка. Во время дальнейших переговоров градоначальнику приходилось отгонять его древком. – Тысячу песет? Если мы выдадим эту сумму, вы оставите город в покое? – Да, и, пожалуйста, мелкими купюрами. И еще одно условие: фотография. – Фотографию? Вы желаете, чтобы вас сфотографировали? Хик-Хик рассердился не на шутку: – Сколько раз повторять? Да, да, да. Пусть снимут мой портрет! – Договорились, – сказал градоначальник. – Тысяча песет и фотография. Но не могли бы вы отогнать это существо от моих щиколоток? Нам было бы удобнее разговаривать. – А, и вот еще что. В своем величайшем милосердии я не стану жечь вашу церковь. Но начиная со следующего воскресения там должны читать не Библию, а избранные статьи Бакунина, после чего прихожане на общем собрании будут их обсуждать. Градоначальник согласно кивнул. Тысяча песет. Фотография. Читать Бакунина во время церковной службы, кем бы ни был этот Бакунин. Прекрасно. Мир окончательно обезумел, но, если такой ценой можно спасти Велью, он готов ее заплатить. Градоначальник решил было, что переговоры завершились, но Хик-Хик сказал: – Минуточку. Вы же не думаете, что все эти товарищи вернутся с пустыми руками? Майлис. Сеньорита Майлис. Вы с ней знакомы? Парламентер сделался белее своего флага. Еще бы! Ему ли ее не знать? – Завтра мы вернемся и ее заберем, – пообещал Хик-Хик. Он потребовал свой паланкин, и фунгусы с радостью бросились выполнять указание. Сотни зеленых рук установили сей странный предмет посередине дороги. – Пусть она войдет в эту кабинку, – распорядился Хик-Хик. – Завтра, рано утром. Он небрежно махнул рукой, и чудовища с бараньей покорностью отхлынули назад, словно волны во время отлива. Все, кроме Коротыша. Хозяину пришлось свистнуть, как пастуху, только тогда маленький монстр оставил в покое брюки градоначальника. Хик-Хик посмотрел на растерянного парламентера и на прощание сказал: – Если сеньорита Майлис не сядет в паланкин, мы вернемся в Велью. И уж тогда я точно всех вас перебью, чертовы реакционеры.