IX Из донесений разведки становится ясно, что фунгусы взялись за невероятные работы: опустошают гору, дабы превратить ее в логовище всех мерзостей Нелегко давался полку поход в Велью. Все дороги в этих краях шли через Пиренейские горы, а не обходили их стороной, и четыреста военных со всем своим снаряжением вынуждены были двигаться по невероятно крутым или до смешного узким тропам, которые не могли вместить в себя одновременно все колеса, ноги и копыта. Люди задыхались, подворачивали себе ноги, поэтому вскоре повозки оказались перегружены ослабленными или получившими травмы солдатами. Острые кустарники рвали шинели, полы мундиров и брюки. С наступлением весны дождь лил неустанно, как бывает только в Пиренеях, а когда пехотинец день за днем шагает под дождем, чувствуя, что вода проникает сквозь фуражку, струится по голове и бежит за воротник, а мокрые брюки прилипают к икрам, его боевой дух неминуемо снижается. От напоенного влагой воздуха порох отсыревал, а жерла пушек ржавели, сколько бы их ни затыкали огромными пробками. Когда полк наконец вошел в Велью, вид у солдат был такой, словно они отступали после сокрушительного поражения, а не собирались атаковать неприятеля. День выдался туманный. Вдали уже виднелись первые дома Вельи, но солдат отделяла от городка густая и холодная завеса. С незапамятных времен туман вызывает у людей безотчетное беспокойство. Желая противостоять этому чувству, Антонио приказал барабанщикам возглавить отряд, чтобы подбодрить солдат. Кроме того, он хотел войти в городок во всей боевой красе, но это оказалось ошибкой. Ордоньес добился только того, что местные жители, от природы не слишком общительные, забились еще глубже в свои домишки с черепичными крышами. Когда Антонио въехал верхом в Велью, в глубокой тишине был слышен только звон его подков о булыжники мостовой. Навстречу ему вышел только градоначальник, который пытался разглядеть командира полка в густом тумане, вертя головой на слишком короткой шее, точно растревоженная курица. Наконец он увидел коня Антонио и бросился ему навстречу. Ордоньесу этот человек сразу не понравился. У него была огромная и круглая голова, словно предназначенная для епископской митры, короткие и толстые, как сардельки, пальцы и огромная задница размером с большой барабан. На лице сияла притворная, будто бы нарисованная, улыбка в обрамлении обильных светлых бакенбард. Градоначальник произнес несколько дежурных любезностей, но Антонио лишь поплотнее закутался в плащ и распрощался, сухо сказав: – Позаботьтесь о размещении моих солдат. Пока солдаты расселялись по домам, Ордоньес, не теряя времени даром, отправился в казарму гражданской гвардии. Это было большое безобразное здание, стоявшее за пределами городка. Темно-коричневые стены придавали строению сходство с квадратной коровьей лепешкой. Внутри все выглядело так, словно кто-то срочно эвакуировал сумасшедший дом: кучи мусора на полу, хлопающие на сквозняке двери и окна, а из персонала всего три человека: два гвардейца и их начальник. Все трое казались слегка не в своем уме, а на Антонио смотрели так, будто не до конца понимали, кто он таков, как моряки, потерпевшие кораблекрушение и долго скитавшиеся по морю в шлюпке. Антонио задал начальнику гвардейцев три вопроса: где располагаются враги? сколько их? И главное: кто они? Но внятного ответа не добился. Начальник выглядел глуховатым, однако страдал, по всей видимости, не столько тугоухостью, сколько тугодумием. Особенно настораживали его остекленелые глаза, которые смотрели так, словно их хозяин лежит на дне реки и оттуда взирает на мир. Тогда Ордоньес решил задать ему вопрос попроще: где неприятель чаще всего нападал на патрули, которые он отправлял в горы? Начальник гвардейцев задумался, и лицо его приняло растерянное выражение, как у человека, которого просят назвать свое имя, а он вдруг обнаруживает, что начисто его забыл. Наконец, пытаясь унять дрожь, пробормотал: «На западном склоне… Они там, там…» Однако сколько Антонио ни спрашивал его: «Кто? Кто они?» тот только лепетал: «Они, они… на западном склоне». Дело казалось безнадежным. Ему поручили разбить врага, но при этом никто не желал его называть. Ордоньес решительно направился в мэрию. Повсюду мелькали солдаты в поисках крова, сена и дров. – Ты, ты и ты, за мной! – велел они троим из них. Задастый градоначальник встретил их широкой улыбкой, которая тут же исчезла с его лица: Антонио схватил беднягу за воротник, вытащил на улицу, поставил у стены мэрии и потребовал немедленного ответа: что творится в этой проклятой долине? Несчастный клялся и божился, что ничего не знает. Тогда Антонио построил троих солдат с ружьями наизготовку. – Заряжай, целься! – грозно скомандовал он. Градоначальник в ужасе упал на колени. Антонио дал ему последний шанс: упрямое молчание, предупредил он несчастного, приведет только к тому, что его убьют, а потом расстреляют всех мужчин из его семьи. Спасутся только дети до тринадцати лет и женщины. Не успел он произнести эту речь, как кто-то встал между градоначальником и солдатами: это была женщина. Ее волосы были очень светлыми – таким ярко-желтым цветом дети рисуют солнце. Заслонив собой градоначальника, она заявила, что раз так, пусть заодно расстреливают и его дочь. Когда женщина ведет себя так решительно, подумал Ордоньес, трудно сказать, что в ней кажется более привлекательным: лебяжьи формы или характер валькирии. * * * Взаимоотношения людей бывают иногда весьма запутанными. Армейские правила гласили, что командующий должен размещаться в самом лучшем здании населенного пункта, где располагается войско, а в случае Вельи таким зданием был дом градоначальника, которого Антонио едва не расстрелял. Поэтому в тот вечер приговоренный к расстрелу, приговоривший его офицер и дочь приговоренного ужинали вместе за одним столом. Ее звали Майлис. Ордоньес не мог знать того, что она перебралась в Велью сразу после чудовищного визита Хик-Хика и фунгусов в ее осталь, чтобы предупредить соседей об ужасных созданиях, рыскавших в горах. Майлис вообще не любила военных, а этот тип ей не нравился особенно. Однако за ужином она попыталась объяснить ему суть дела: горожане Вельи не желают обсуждать с военными страшные события последнего времени – появление чудовищ на дорогах и исчезновении гвардейцев среди скал – совсем не потому, что не доверяют военным или кого-то укрывают; просто им ясно: власти ни за что не поверят их объяснениям. Однако Антонио настаивал на своем: – Просветите меня, я хочу знать этот миф. – И, как истинный военный, добавил: – Это приказ. Местные жители, начала Майлис, верят в легенду о невероятных существах, которые зовутся менайронами. Согласно народному поверью, менайроны послушны и трудолюбивы, они охраняют пещеру, где прячется Власть над всем миром. Единственное, чего они требуют от хозяина, – это приказы, бесконечные приказы, один за другим. Однако в один прекрасный день после многих приключений и происшествий они отказывались подчиняться и завладевали Властью, Властью над всем миром. Конец истории. Антонио рассмеялся. – Какая ерунда, – сказал он. – Политическая власть не прячется в пещере, она вообще не сосредоточена в каком-то одном месте. – Вот как? – возразила Майлис. – По-моему, как истинный военный, вы как раз таки убеждены, что власть находится в очень определенном месте – в дулах армейских винтовок. Антонио совсем не понравился ее ехидный тон. Как может какая-то деревенская училка давать ему уроки политической философии? Он посмотрел на Майлис со сдержанной яростью и сказал такие слова: – Вы правы, я в этом абсолютно уверен. И если бы вам довелось увидеть, как стреляют артиллерийские орудия, вы бы поняли, что так оно и есть. Тем не менее никакой новой информации Антонио не получил. Туземцы этой долины – существа престранные, подумалось ему. Своим многочисленным отрядом он занял весь город, допросил его жителей под угрозой расстрела, но ни на шаг не приблизился к разгадке: кроме дурацкой сказки так ничего и не узнал. На сладкое подали мед с орехами, после чего все разошлись по комнатам. Антонио выделили самую большую. Он заметил, что свободных комнат в доме было достаточно, но, несмотря на это, отец и дочь предпочли спать в одной спальне. Ясное дело: они его боятся. Трудно было в этом их упрекнуть, но в то же время Ордоньес почувствовал себя оскорбленным и ничего с этим не мог поделать. Антонио растянулся на кровати и принялся думать о Майлис. Кольца она не носила, это он заметил. Как могло случиться, что такая красивая женщина до сих пор не замужем? У дочки градоначальника, да еще с такой внешностью, наверняка хватало претендентов. Он так умаялся за время похода, что даже его пробор уже не казался таким прямым. Ордоньес закрыл глаза и стал погружаться в сон, как в колодец со сладкими сахарными стенами, и, уже теряя сознание, задал себе вопрос: что более таинственно – пиренейские легенды о бесформенных чудищах или прекрасные женщины, избегающие любви? * * * «Западный склон… Они там… На западном склоне…» Только через два дня проклятый туман рассеялся. За это время Антонио сделал все возможное, чтобы лишний раз увидеть Майлис, но она его избегала. И все же они обедали, ужинали и спали под одной крышей. В конце концов, он здесь командовал и имел полное право быть с тем, кто ему нравится, и когда захочется. Сам Ордоньес чрезвычайно удивлялся тому, что Майлис его привлекала. Все женщины, которых он знал раньше, были покорными, стыдливыми и скромными, а эта спорила с отцом, словно заповеди об уважении к родителям для нее не существовало, и пила винкауд, холодный или подогретый, наравне с мужчинами. Когда однажды Антонио удалось остаться с ней наедине, он принялся снова расспрашивать Майлис о менайронах, или как их там называют. Она рассказала, что на уроках в школе частенько использовала эту народную легенду, считая ее отличным материалом, чтобы объяснить детям, чем грозят человеку высокомерие, тщеславие и отсутствие чувства меры. Согласно легенде, найти настоящую Власть чрезвычайно трудно: тот, кто ее искал, оставался ни с чем, а досталась она самым ничтожным существам – менайронам. По легенде, истинная Власть состояла не в том, чтобы подчинить себе других, а в том, чтобы самому стать лучше. – Вот вы, например, – спросила его Майлис, – какую Власть ищете? Антонио на минуту задумался и сказал себе, что на самом деле его интересует только та власть, которая позволит ему стать героическим тенором. Однако признаться в этом он не решился и ответил с поистине кастильской галантностью: – Ту власть, которая бы позволила мне вас соблазнить. Она сделала вид, что не расслышала, и под каким-то предлогом вышла из комнаты. На третий день туман наконец рассеялся. «Западный склон… Они… на западном склоне…» Ордоньес выбрал двадцать солдат и своего лучшего сержанта по прозвищу Малагенец. В каждом полку испанской армии всегда есть сержант, которого все так называют. Никого не называют Леридцем и Понтеведренцем, а вот без Малагенцев дело не обходится. Самое смешное – Малагенец из полка Ордоньеса был вовсе даже не из Малаги, а из Мотриля. Ордоньес приказал солдатам отправиться на разведку на западный склон, стрелять только в случае нападения, если таковое случится, а потом вернуться в Велью. Отряд вышел из городка затемно. Майлис, всегда встававшая очень рано, вышла на большой квадратный балкон с деревянными перилами, покрашенными коричневой краской. Вершины гор казались оттуда зубьями огромной пилы – из отцовского дома открывались прекрасные виды. Вдали, среди гор, все еще можно было разглядеть солдат. Они медленно поднимались по склону и с большого расстояния казались дисциплинированной колонной синих муравьишек. Но вскоре они исчезли за холмами. После обеда Антонио исхитрился оказаться на балконе, когда туда вышла Майлис. Он заявил, что обдумал их разговор о менайронах и пришел к следующему заключению: он – представитель армии, обладает всеми полномочиями, отдает приказы, а значит, располагает властью. И власть эта останется у него навеки. Словно желая ее продемонстрировать, Антонио уселся на стул, положил ноги в сапогах на коричневые перила балкона и с гадкой улыбкой на лице заявил: – Власть у меня в руках, не так ли? Майлис его поведение крайне не понравилось, и она собралась уходить, заметив с иронией, что у отца до сих пор пошаливает сердце после того, как его собирались расстрелять. Но Ордоньес схватил ее за запястье и повторил: – Власть – это я. Майлис погрозила своим учительским пальцем у него перед носом, давая понять, чтобы он держал свои губы подальше, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы вдали не послышался какой-то грохот. Сперва раздались хлопки, словно кто-то взрывал петарды. Ордоньес отпустил Майлис и с тревогой посмотрел вдаль. Это гремели выстрелы. Много ружейных выстрелов. Он приказал, чтобы ему принесли бинокль. Встревоженные офицеры тоже поднялись к нему на балкон. Ордоньес и два командира батальонов просидели на балконе довольно долго, глядя в ту сторону, где шла перестрелка. Они могли только догадываться, что происходит там, в диких горах. Выстрелы раздавались еще некоторое время, потом все реже и реже, пока не стихли совсем. И только затем они увидели его. Точка с руками и ногами неслась в сторону Вельи. Ордоньес навел на нее бинокль и увидел перепуганного сержанта. Тот возвращался один. * * * Если публике угодно выслушать рассказ о самой невероятной военной операции девятнадцатого века, то сержант из Мотриля, испуганный и почти неграмотный, вряд ли будет лучшим рассказчиком. Чтобы облегчить ему задачу, Антонио отвел его в осталь градоначальника, усадил возле очага, велел опустить ноги в таз с горячей водой и укутаться одеялом. Кто-то раскурил ему сигарету, и наконец он заговорил. По словам Малагенца, сначала они двигались спокойно, хотя ступни ныли на постоянных подъемах. Но дорога не казалась чересчур трудной. Тут и там на склонах росли чахлые деревца и торчали скалы, но время от времени попадались и довольно большие горизонтальные участки, позволявшие солдатам немного передохнуть. Но вскоре на пути стали попадаться всякие странности, просто невероятные странности. Первый сюрприз ждал на одной из горизонтальных площадок, на которой беспорядочно громоздилась диковинная мебель: некое подобие диванов, сделанных из необструганных веток с подушками из прессованного мха. Одноместные, двухместные, трехместные. Диваны в форме буквы «Г», прямоугольные гиганты, где могли поместиться человек двадцать… Никто не решился присесть на эти нескладные творения, имитировавшие обстановку мирного и спокойного быта, при том что удобства в них было так же мало, как жизни в глазах фарфоровых кукол. Отряд продолжил путь, предварительно зарядив винтовки и держа их наперевес. Двадцать человек неустанно глядели по сторонам. Им казалось, что за каждым кустом, за каждым деревом, за каждым выступом скалы прячется враг. Вдруг они заметили, что не слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Сержант посмотрел вверх. Высоко в небе летали стервятники, но ни один не кружил над их головами, словно даже эти птицы смерти избегали участка горы, по которому проходил их путь. Рота дошла до горной речки. Малагенец заверил, что увиденная там картина выглядела абсолютно безобидной, но по какой-то неясной причине показалась до крайности зловещей. Над речкой кто-то возвел больше дюжины мостов. На участке длиной не более ста метров они насчитали их тринадцать штук: каменные мосты, мосты из бревен, из веток и камней. Построенные кое-как, частично разрушенные. Мосты, множество мостов, которые не служили священному делу соединения двух берегов, а преследовали лишь одну цель: свести с ума людей, которые на них смотрят. Зачем их построили? Кому понадобились тринадцать мостов на таком крошечном пятачке? Да еще и построенных кое-как! Кое-кто из солдат засомневался. Стоит ли двигаться дальше? Любой мигом бы понял, что они оказались в непонятном, фантастическом и призрачном мире. Многие солдаты предпочитали вернуться под благовидным предлогом: предупредить начальство. Но сержант приказал двигаться вперед. Однако они не были готовы увидеть картину, ожидавшую за следующим поворотом. Уже некоторое время их сопровождал тошнотворный запах разлагавшегося мяса. Солдаты, шедшие впереди, раздвинули кусты и замерли с открытым ртом. Трупы двоих гражданских гвардейцев, погибших довольно давно, были зарыты в землю до пояса друг подле друга, как два куста герани. На них еще виднелись зеленые мундиры, но от тел остались почти одни кости. Картина ужасала и одновременно сбивала с толку: зачем понадобилось убийце зарывать тела в землю таким диким способом? Солдаты отступили назад, стеная и чертыхаясь. Следующее явление они не увидели, а услышали. Пока сержант пытался урезонить солдат, напуганных видом трупов, раздался какой-то стук. Никто не понял, что это было. Издалека доносились глухие непрерывные удары. Отряд двинулся в их сторону, и скоро среди скал показался проход. Каменные стены были увиты вековым полузасохшим плющом с темно-зелеными листьями. Солдаты продвигались медленно, осторожно шагая по рыхлой, богатой железом почве. В конце туннеля обнаружилась стена, представлявшая собой как бы фасад горы. Но самое удивительное было другое: в стене имелась дверь, грубо сколоченная из нестроганых досок. Двадцать солдат невольно нацелили свои винтовки, потому что из-за нее и раздавались удары. Этот звук нельзя было описать: казалось, тысячи молотков стучали и стучали сами по себе, вразнобой, словно в недрах горы скрывалась кузница Вулкана. Сержант приказал солдатам опустить винтовки, он хотел пройти вперед и боялся, что кто-нибудь нечаянно нажмет на курок. Он направился к двери в сопровождении двоих солдат. Дверь не была заперта на ключ, достаточно было просто нажать на нее прикладом. На этом месте Малагенец прервал свой рассказ. Ему не хотелось вспоминать прошлое, точнее, хотелось его забыть. Однако армия есть армия: – Продолжайте, черт вас дери. Сержант мысленно вернулся в пещеру в тот самый момент, когда он и двое солдат открыли грубую дверь и потихоньку вошли внутрь. За дверью они обнаружили крошечную каморку, похожую на жилище пещерного человека. Грязь там была страшная. На выступе скалы висела шляпа-котелок, на полу лежала подстилка и в огромном количестве валялись пустые бутылки и кукурузные початки, перевязанные бечевкой. Воняло старой мешковиной, сладким вином и табаком, запах которого, казалось, въелся в каменные стены стального цвета.