Ни слова не говоря, я прошла в спальню и села на кровать. Не угодила ли я в очередную западню? Я посидела так минут десять, пока до меня не донесся аромат жареного мяса. Я вышла на кухню. У плиты возился Андре. Он был в черной водолазке и серых брюках. – Приготовлю так, что ты пальчики оближешь. – Мне все равно. – Это почему? – Потому. Он резко развернулся ко мне: – Кристина! Ты ведешь себя, как обиженный ребенок. Почему ты не хочешь взглянуть на эту ситуацию глазами здравомыслящего человека? Тебе грозит опасность, и ты должна какое-то время пересидеть здесь. По-моему, это единственный выход из создавшегося положения. Надо уметь контролировать свои эмоции и держать себя в руках. – Не знаю. Почему я должна тебе доверять и сидеть здесь неизвестно сколько времени? – Что ты предлагаешь? – Связаться с русским консульством и объяснить им все, обрисовать ситуацию. Я подожду, пока мне не выправят документы и как-то разрешится ситуация с билетами. Я все сказала, что от меня требовалось, и хочу вылететь в Москву. Ты обещал, что меня отпустят, как только я выполню… вашу просьбу. Вместо этого меня привезли сюда, и ты хочешь, чтобы я спокойно сидела сложа руки и верила каждому твоему слову. – У тебя есть какая-то версия, объясняющая, почему я это делаю. Я пожала плечами: – У меня нет ни малейшего желания копаться в твоих мыслях и мотивах. Я просто хочу уехать в Москву. Меня там ждет начальник. Работа, в конце концов. – Именно поэтому ты и не можешь сейчас вернуться в Москву. – Андре вновь повернулся ко мне спиной. – Тогда можешь хотя бы сказать: сколько времени я здесь пробуду? – спросила я у этой спины в черной водолазке. – Не могу, – мрачно изрек он. – Потому что и сам не знаю. – Так не пойдет… – Я села на табуретку и скрестила ноги. – Я даю тебе срок… ну, скажем, неделю. Потом ты меня отпускаешь. И все. – Ты еще ставишь условия? – А почему бы и нет? Чем я тебе обязана? – Жизнью. Я подняла брови, но спина этого не увидела. – Давай пока что отложим этот спор. Ешь. – Он поставил передо мной тарелку. – Что это? Есть мне хотелось ужасно, но демонстрировать ему свой аппетит – нет. Я лениво подцепила вилкой кусочек мяса и медленно отправила его в рот. Он смотрел на меня настороженно, изучающе, пытаясь понять, ломаю я дурочку или такая я есть на самом деле. – Вкусно? – не выдержал он. – Съедобно. Он ухмыльнулся и тут же нахмурился. – Вижу, ты не воспринимаешь меня всерьез. – Что есть, то есть. Не вижу оснований для этого, – прибавила я. – Надеюсь, ты согласишься с тем, что другой реакции ожидать от меня по меньшей мере странно. Он уставился на меня – мрачный, небритый – с таким видом, словно его, наследника английского престола, унизила последняя нищенка. – Ты что, смеешься? – Ничуть! – Я почувствовала, что задела его чувствительные струны, и от одной этой мысли у меня прибавился аппетит, я даже ощутила краткий прилив хорошего настроения. Я выбрала кусок мяса посочнее и отправила его в рот. – М-м… неплохо. Весьма неплохо. По крайней мере готовить ты умеешь. Неплохое мужское качество. Не знаю, как насчет всего остального… – я хихикнула. Я подумала, что его хватит удар: жилы на лбу вздулись, он судорожно дернулся: – Заткнись! Прекрати издеваться надо мной! – Ничего подобного, – запротестовала я и подцепила вилкой какую-то травинку. – Я просто оцениваю тебя. Он ударил рукой по столу, да так, что моя тарелка подпрыгнула, сделала в воздухе кульбит, и ее содержимое шмякнулось на пол. – Вот что ты наделал! – нарочито-спокойно сказала я. – Надо держать себя и свои эмоции в руках. Кажется, ты еще совсем недавно дал мне этот совет. А сам не следуешь ему. Нехорошо как-то получается… Даже не глядя на него, лишь мазнув глазами по его небритому подбородку, подрагивавшему из-за его дикого, неконтролируемого гнева, я встала на счет «три» и, скомкав салфетку, бросила ее на стол. – Ну вот! Ты мне и обед испортил. – Я старалась изо всех сил, чтобы голос мой звучал непринужденно и легко. Так жена выговаривает мужу за то, что он купил не тот сорт картошки или перепутал глазированные сырки. Вместо тех, что с кокосом, купил сырки с вареной сгущенкой. И всего делов! – Никогда! Никогда! – шагнул он ко мне. – Не разговаривай со мной в таком тоне… И он схватил меня за руку. – Да пусти же! Ты только и умеешь, что хватать за руки и делать мне больно. Услышав это от меня, он невольно отпустил мою руку, и, воспользовавшись его секундным замешательством, я проскользнула мимо него в черно-белую ванную комнату, поблескивавшую хромированными кранами, и закрылась изнутри. Мне хотелось поплакать. Без помех, в тишине. Я включила воду и дала себе волю… Наревевшись, я пошмыгала носом, прислушиваясь: не стоит ли Андре за дверью. Нет, он, наверное, сидит в кухне. Или он ушел? Эта мысль меня так испугала, что я выключила воду и прислушалась. Нет, я ошиблась: в квартире слышались какие-то звуки. Я снова включила воду и, быстро раздевшись, залезла под душ. Через пару секунд раздался жуткий грохот. – Открой дверь! – Зачем? – Я ухожу и хочу дать тебе кое-какие наставления. – Говори так. Через дверь. Я неглухая, услышу. – Мне нужно показать тебе кое-что. – Подожди. Я скоро выйду. Путаясь в одежде, я стала одеваться. Он налег на дверь, и она распахнулась. Я обмерла. Я стояла перед ним обнаженная, не считая легкого топика, надетого впопыхах на мокрое тело и прилипшего к нему, как резиновый латекс. – Ты что себе позволяешь?! – Да иди ты… Что ты из себя строишь?! – Не смей на меня орать! – завизжала я. – Пошел вон! – И я замахнулась на него полотенцем. Он перехватил мою руку, схватив полотенце, накинул его мне на шею и этой петлей подтянул меня к себе. Близко-близко от моего лица оказались его расширенные от бешенства глаза. – Я научу тебя обращаться с настоящим мужчиной! – Ну… попробуй! Убьешь меня, что ли? От моего тела шел пар, он заполнял ванную комнату. У моих ног образовались лужицы. – Нет, – как-то спокойно сказал он. – Не убью. Пока. – И на том спасибо. На его лбу выступили капельки испарины. Я переступила с ноги на ногу. Белый жгут полотенца давил на шею. – Мне… Горячим поцелуем он закрыл мне рот. Как тогда – на набережной Антиб. Только теперь поцелуй длился дольше. Он тянулся невыносимо долго, словно вбирая меня всю – с моими дикими мыслями, с растрепанной головой, жарко-влажной кожей и сердцем, так сильно и отчаянно колотившимся о ребра, что этот звук отдавался в моих ушах. Мой жар перетекал в Андре. Сквозь брюки я чувствовала его восставшую плоть. Но он все медлил и медлил, он целовал меня, не отрываясь от моих губ; полотенце упало на пол. Я не могла даже шевельнуться, вздох застрял где-то в глубине груди, и я ощутила, что все вокруг меня качается, плывет, тает… Но, собрав воедино последние остатки разума, я уперлась руками ему в грудь. Он оторвался от меня.