Сивашова затянулась: – Стоим вот мы с тобой, вроде девчонки симпатичные, а стоим – и подпираем местные пальмы. – У тебя же Стависски… – Стависски не в счет. У меня с ним ничего нет. К тому же, по-моему, он гомик. Мужчины по-прежнему делились друг с другом сведениями о футболе и прошлогодней регате. – Холодно как! – Алена поежилась в своем норковом полушубке. – Ты-то как? Не дубеешь? Только сейчас я ощутила, что меня уже бьет легкая дрожь. Странно, а во время танца мне холодно не было. – Мы пойдем, – обернулась я к Андре. – Прохладно становится. – Подождите. Я хочу с вами поговорить. – Прямо сейчас? – Прямо сейчас, – подтвердил он. – Отпустите вашу… подругу. – Она мне не подруга. – Ну, знакомая. Какая разница! Разницы действительно никакой не было. Но считать, что в моих подругах ходит Алена Сивашова – вульгарная, распахнутая настежь, как рубашка на груди пропойцы-алкоголика, – мне не хотелось. И какого черта я так дорожу его мнением, рассердилась я на саму себя. – Алена! Ты иди, а мы тут еще побеседуем. – Ага! – Алена окинула нас взглядом. – Все понятно. Счастливо вам перепихнуться. Пальм здесь много. Только смотрите не замерзните! Она помахала мне ручкой и направилась к замку. Стависски засеменил за ней. – Какая вульгарная особа. – Известная в России журналистка. И о чем вы хотели со мной поговорить? – Подождите. Вы слишком торопитесь. Давайте отойдем в сторону. – Давайте. Меня по-прежнему била дрожь. Красивым киношным жестом Андре снял пиджак и накинул его мне на плечи: – Теперь лучше? Я промолчала. Он достал из кармана брюк пачку сигарет и зажигалку. – Вы же сказали, что у вас нет сигарет. – Не хотелось расшаркиваться перед этой особой… мне не пятнадцать лет, и я не пускаю слюни перед каждой юбкой. Он затянулся – по-мужски красиво, глубоко. Я замерла, застыла на месте, чувствуя себя необыкновенно уютно и хорошо в его пиджаке, наброшенном на плечи. Мне было не по себе, и я понятия не имела, чем закончится этот разговор. Мы оба, словно следуя некой взаимной негласной договоренности, делали вид, что той ночи не существует, не было ее, и я не знала, радоваться ли мне этому или, наоборот, огорчаться. Ничего не было? Или мы начинаем все с чистого листа… – Вы сюда приехали по делу? – спросил Андре между первой и второй затяжками. – Да. По делу. – Можно спросить: по какому конкретно? Я насторожилась. Пусть не думает, что меня можно купить этим пиджаком, этой уютной «норкой». Я повела плечами, как будто хотела его сбросить. – А почему вы об этом спрашиваете? Адре тихо рассмеялся: – Просто интересуюсь. Вы такая загадочная! – Возможно. – И знаете пять языков. Ваша бабушка, должно быть, необыкновенная женщина. – Да, – меня несло, непонятно, куда. Но мне ужасно хотелось щелкнуть Андре по носу и дать ему понять, что я не такая, как Алена, и вообще другая. Все то, о чем я думала в последнее время, что переваривала-переживала, внезапно выплеснулось, да так быстро, что это случилось как бы помимо моей воли. – Я не простая скромная москвичка, о чем вы недавно говорили. Я из древнего польско-литовского рода, восходящего к самим Ягеллонам. Ну почему мужчинам, на которых я хочу произвести впечатление, я говорю эти слова? Что движет мною? Обыкновенное тщеславие или желание выделиться, показать: я – особая! – Очень интересно. А кто такие Ягеллоны? – мне задали вопрос, от которого захотелось завыть. – Династия польских королей, они правили во многих странах Европы. – Просто замечательно, – легкая ирония прозвучала в его низком чувственном голосе. В его пиджаке мне было тепло, уютно и не хотелось из него вылезать. Даже несмотря на этот наш разговор, который не вполне складывался. – И о чем вы хотели со мной поговорить? – вспомнила я, отвлекаясь от своих мыслей. – Я спросил вас: зачем вы сюда приехали? – спросил он почти грубо, словно имел на это право. Странное дело, но меня это не покоробило. Ничуть. – Меня вызвал Константин Диодорович, – сказала я, отчаянно стремясь повысить свои акции. – По какому вопросу? – Послушайте! – Я уже была готова рассердиться, но пиджак не давал мне разойтись в полную силу. Не пиджак, а какая-то смирительная рубашка! – Это все очень конфиденциально. Понимаете – кон-фи-денци-ально! Это было одно из любимых Пашиных словечек. А еще он любил выражения «обалденно» и «суперважно». – Понимаю. Это вы ничего не понимаете! – О чем вы? – Несмотря на беспечность тона Андре, по моей спине прошел легкий холодок. И даже пиджак не защитил меня от него. – Вы не понимаете, насколько все это опасно, – последовал быстрый бесстрастный ответ. – Но вы-то здесь при чем? Если вам есть что сказать – говорите. Не ходите вокруг да около! – сказала я, поправляя пиджак, уже почти сползший с моих плеч. И украдкой провела ладонью по рукаву, как бы удостоверяясь, что он на месте. – Но вы же только что сказали, что у вас все конфиденциально. То же самое и у меня. Надеюсь, вы отнесетесь к моим словам со всей серьезностью. Все хорошее в моей жизни всегда заканчивалось банально и прозаично, даже если я хотела чего-то совсем другого. Наш романтический танец, оказывается, был всего лишь прелюдией к этому разговору, предлогом, чтобы предупредить меня о какой-то опасности. И эти слова не были пустым звуком. Письмо, которое я получила по электронной почте накануне своей поездки, и еще одно – сегодняшнее. Нападение в подъезде – все эти факты складывались в неопровержимую картинку. И эта картинка мне категорически не нравилась. – Послушайте, – я была настроена вполне решительно. Даже несмотря на пиджак. – Вы как-то связаны с Колпачевским? – Не совсем. – Вы связаны с рынком предметов искусства? – Тоже не совсем. Но, по крайней мере, это уже ближе к истине. – A где гарантии, что вы не работаете в конкурирующей фирме? Красивое колечко дыма повисло в воздухе. – Гарантий – никаких. – Вот видите, и вы еще хотите, чтобы я была с вами откровенной.