Не хотел дразнить? И выставлять себя начальником-скупердяем? Но вполне вероятно, что это Пашина личная сделка и его личные деньги и он просто решил потратить их не на агентство, а на себя. Тоже вполне логично. Вернулся Баранов. Выглядел он растерянным, я сразу подметила его отсутствующий вид, словно он решал какую-то сложную задачу в уме. – Все в порядке? – задала я вежливый вопрос. – Да. В порядке, – но мыслями он был далеко. – Я пойду, – сказала я. – Да-да. До вечера, – рассеянно бросил он. Он подцепил вилкой большой кусок торта и отправил его в рот. Еще несколько минут назад он уговаривал меня составить ему компанию. А сейчас, после этого телефонного звонка, он хотел остаться один. Я махнула ему рукой, но он даже не посмотрел на меня, поглощенный едой и своими мыслями. Узкая улочка вела вниз. Пашина квартира не выходила у меня из головы. А если нападение на меня и угрожающие письма по электронной почте спровоцированы Пашиными делами-делишками? Я просто расплачиваюсь за него. Может, мне следовало рассказать шефу об этом нападении, о письме, и тогда он раскололся бы? Но я – непонятно почему – скрыла все от него и теперь вынуждена теряться в догадках. Вскоре я поняла, что заплутала и не знаю, в какой стороне крепость, на которую я ориентировалась. И как мне теперь вернуться на виллу Колпачевского? Гулять расхотелось. А что, если позвонить Паше и спросить его о квартире напрямую? Но это не телефонный разговор, и я не пойму, врет он или нет, если шеф вздумает все отрицать. В разговоре – по его мимике, взгляду, запинкам и паузам – я бы еще вычислила: лжет Паша или нет. Все-таки за три года я неплохо его изучила. Или – плохо? Может быть, я совсем не знаю своего начальника… Мне стало не по себе. Мой привычный мир летел в тартарары, и я не знала, как остановить это падение. Позвонить и все выяснить? Или – отложить до возвращения в Москву? Немного поколебавшись, я решила отложить. Улочка, по которой я шла, сужалась, в просвете между домами показалось море. Я прибавила шаг. Вскоре я сориентировалась и вернулась на виллу Колпачевского. Я легла подремать в своей комнате, незаметно уснула, а когда проснулась, вечеринка уже началась. Я нашла в гардеробе светло-голубое коктейльное платье, сверху надела серебристое болеро, выбрала светлые чулки и туфли на шпильках. Немного подумав, я достала из чемодана жемчужное ожерелье и надела его. Большой белый зал был полон гостей. Я наткнулась на Марианну Николаевну, но она, по-моему, меня даже не заметила. Она шла куда-то, не отрывая взгляда от бумаг, с наморщенным лбом, шевеля губами. Вечер был теплым, плюс десять, не меньше. Многие из гостей высыпали на открытую веранду, разгоряченные отличным, столетней выдержки, вином, а также сознанием собственного могущества или причастности к нему. Где-то рядом звучал громкий вызывающий смех Алены Сивашовой. Этим смехом она пыталась поймать, как птиц в силки, крупного фазана – какого-нибудь олигарха-тяжеловеса или олигарха-лайт. Алена была просто помешана на них. В своем блоге она откровенно писала, что ее жизненная программа-максимум – иметь виллу во Франции и квартиру в Лондоне. Гости кучковались, разбивались на группки и пары. Во время внешне непринужденной беседы решались важные вопросы, обговаривались будущие сделки и завязывались новые знакомства. Певец Грушев встряхивал своей золотой кудлатой головой и не спускал цепко-хищного взгляда со своего собеседника. Им был человек, входивший в десятку русского «Форбса», владелец винно-водочной империи – Руслан Аджапаридзе. Возникло некое странное чувство, что за мной наблюдают. Или мне это просто кажется? Я незаметно выскользнула на улицу. Перистые пальмы четко вырисовывались на густо-синем небе, похожие на декорации из черного картона. Начался концерт на открытой веранде. Эля и Грушев старательно отрабатывали номер. Грушев был, как всегда, обаятелен и напорист, он энергично взмахивал руками. Певец принял облик античного героя – шлем, латы. Эля – в прозрачном платье, так что все ее хрупкие девичьи прелести были на виду, в царственной накидке из какого-то невесомого белого меха. Она то куталась в эту накидку, то распахивала ее… Тоненький ее голос взлетал к небу, она отчаянно фальшивила, но лица присутствующих были непроницаемыми… Пару раз я выхватила взглядом из толпы самого хозяина. Степенного, важного, несмотря на его невысокий рост. Он стоял, вздернув подбородок и полуприкрыв глаза, всем своим видом демонстрируя крайнее безразличие и предельную усталость. Я взяла со стола тарелку с тарталетками и куриной ножкой, фаршированной грибами, и прислонилась к дереву. Несмотря на то что легкий холодок пощипывал кожу, мне было приятно и комфортно. – Любуетесь вечерними красотами? – раздался рядом знакомый голос. От неожиданности я чуть не уронила тарелку. – Вы всегда выныриваете так внезапно? – Всегда. А вы всегда прикидываетесь невинной овечкой? – Что вы хотите этим сказать? – спросила я громко. Теперь он не собьет меня с пути четко заданного поведения, не выведет из себя! – Я подумал, что вы – скромная тихая девушка. – От этих слов мои щеки заалели, но, слава аллаху, было темно, так что он меня не видит. – А вы запросто тусуетесь с олигархами? – Я вас в заблуждение не вводила, – деловито сказала я, накидываясь на куриную ножку. – Эксперт по искусству может консультировать и министра… и президента… – Что я несу, с ужасом подумала я, вгрызаясь в ножку, и тут же «понесла» дальше: – А вы… вообще человек без определенных занятий. Даже на визитке своей ничего не проставили. Словно скрываете свою профессию. – Конспирация. – Оно и видно. Он взял с моей тарелки тарталетку и отправил в рот. – Вы знакомы с хозяином дома? – Н-да, – неопределенно промычала я, – знакома. А почему вы об этом спрашиваете? – Да так. Большой человек в России. – Да уж немаленький, – с некоторым вызовом сказала я. – Крупный предприниматель. – У нас таких называют «жирными котами». – Не знаю, как у вас, а у нас – это лидеры демократии. Андре вдруг оглушительно захохотал, запрокинув голову. Я невольно смутилась. – Политически неграмотная, так я бы сказал о вас! – Попрошу не оскорблять! – Разве это оскорбление? Констатация факта. Я догрызла куриную ножку и положила ее на тарелку. – У вас хороший аппетит. – Не жалуюсь. Я постепенно впадала в тихое бешенство. Непонятно, почему он так на меня действует, что я становлюсь какой-то дурочкой. Ну что же это такое?! От досады и злости на себя мне хотелось плакать. Но я же не така-а-ая! Надо сворачивать наш разговор «по душам» – ничем хорошим это не закончится. Я опять сорвусь, как пить дать! А главное – меня тянет к нему, тянет до умопомрачения… Та ночь всколыхнулась в моей памяти и ударила в солнечное сплетение. На секунду мне даже стало трудно дышать. Бежать! Бежать, стучало у меня в висках. – Смотрите, – вкрадчиво сказал он. – Истинные хозяева жизни. Вы не задумывались, как они себя ведут? Как звери. Они признают только силу и готовы сожрать слабого, безжалостно затопать его. Как будто человечество вернулось назад к каменному веку с его культом грубой силы. Приматы признают только вожака. Доминирующего самца. Понаблюдайте за их повадками, манерами, если вы как следует присмотритесь, заметите терзающий их животный страх – лишиться своего положения, статуса, денег… Кажется, даже окружающий их воздух отравлен этим страхом. Этот мужчина стоял так близко ко мне, что у меня закололо в позвоночнике. «Надо уходить, – сигналило что-то в мозгу. – Он тебе не по зубам… Ты опять будешь выглядеть мелкой, жалкой, скуляще-несчастной, агрессивной… Этот мужчина крайне отрицательно влияет на твои умственные способности, Кристина». Бежать! Бежать! Я нарочно зевнула, прикрыв рот рукой. – Я, пожалуй, пойду. Завтра вставать рано… – Сбегаешь! И от этого насмешливого «сбегаешь», от этой его уверенности, что ему все можно, все дозволено, моя спина невольно распрямилась, и подбородок вздернулся вверх. – Нет! – отчеканила я. – Не сбегаю. Я могу остаться. – И ладненько. Да поставьте же куда-нибудь вашу тарелку, – вдруг рассердился он. – Я хочу пригласить вас на танец. – Меня? – А что? Это невозможно? Или я – неподходящая партия? У меня захватило дух. – Ну… можно. Он вновь рассмеялся: – Вы так очаровательно говорите, как будто сомневаетесь сами в себе. Я закусила губу: это было близко к правде, очень близко. Как в детской игре: холодно-горячо, стало очень горячо… Даже жарко. Он взял мою тарелку и позвал пробегавшего мимо официанта: