– Эй, есть кто дома? – Веселый бас Ивана нарушил спокойное течение мыслей. Аронов поморщился, ну как можно быть таким шумным? – Эльвира, ангел мой, а ты все хорошеешь… А где Никуша? Чего там Лехин орал, чтоб… Что ответила Эльвира, Аронов не слышал, а Иван уже добрался до кабинета. – Ну, Великий и Прекрасный, твой раб приветствует тебя… – Уже набрался. – Ник-Ник ощутил острый укол раздражения, он искренне не понимал, как можно с таким небрежением относиться к себе. Впрочем, чего еще ждать от Ивана, Шереву крупно повезло, но этот слабак не сумел даже воспользоваться этим везением, все растранжирил, и славу, и деньги, и связи, и имя в конце концов. Да он больше двух лет не снимается, а ведь мог бы, мог… – Не вини слабого за слабость его, не ругай слепого за слепоту… – Освободи меня, ради Бога, от своих стишков, вон, девушке почитай, ей понравится. Только сейчас Иван заметил Лисс. – Оба-на, а это что за чудо? Что за клон недоделанный? Даже под слоем грима было заметно, как вспыхнули щеки девушки, явно оскорбленной выпадом Шерева. – Ты чего, Никуша, на солнце перегрелся? У тебя одна такая есть, так зачем вторая? К тому же классом пониже… Халтуришь, Аронов, ой халтуришь… – Заткнись. Где Ксана? – Внизу. Она же девушка воспитанная, не то, что я, без приглашения в кабинеты вламываться не умеет. Так чего случилось? – Ксану позови, – велел Аронов, рассказывать два раза одно и то же он не собирался, да и вообще рассказывать. – А Эльвире вели принести газету, которую она мне утром показывала, там сам увидишь, что случилось. Химера Славка – козел. Урод. Падаль. Скотина. Муфлон безрогий! Он же обещал… две недели срока дал, а сам… Как он мог со мной так поступить? Эта газета, эта статья, как такое вообще возможно? Я читала, перечитывала, как когда-то в детстве, когда хотела заучить текст наизусть, а спину жег внимательный, наполненный притворным сочувствием взгляд Эльвиры. Она радовалась, а я не находила в себе сил даже на то, чтобы разозлится. Я была медузой, прозрачным куском желе, способным лишь на то, чтобы дрожать. Эгинеев вчера сказал, что я не смогу вечно прятаться за маской Химеры, и пророчество сбылось. Странно, но сейчас я была благодарна Эгинееву за вчерашнее. Маленькое предательство послужило своеобразной защитой от предательства большого, как прививка в детстве. Глупо думать о прививках в тот момент, когда жизнь рушится. Аронов предупредил, что «л’Этуаль» разрывает контракт со мной, что Лисс – тощая особа с блеклыми глазами – на один вечер станет Химерой, и это будет последнее появление Химеры на людях, но я пока могу пожить у Аронова, недолго: неделю или две, потому что ему нужно закончить портрет. Что ж, спасибо и на этом. – Не переживай, подруга. Хочешь, я ему морду набью? – Предложил Иван, и я в который раз поразилась, насколько умело Шерев играет, не знай я о его маленькой тайне, решила бы, что он пьян. Аронов велел сидеть смирно, так ему удобнее сравнивать меня с Лисс. Интересно, как ее зовут по паспорту? Алиса? Скорее всего, но она гордится новым именем, смотрит на меня с нескрываемой радостью, всем своим видом демонстрируя готовность к подвигу. Подумаешь, один раз снять маску, это не сложно. Но и в маске Лисс на меня не похожа, и Шерев не удержался от замечания: – Халтура. – Заткнись, – рявкнул Аронов. Он злился и я понимала эту злость: столько труда, столько денег, столько сил и все рухнуло потому, что один козел не сумел удержать язык за зубами. Славку я убью, еще не знаю, как, но убью обязательно. – Так, ты Ксана иди, отдыхай, из дома чтобы ни шагу, понятно? – Понятно. – А мы еще поработаем. Оставшись наедине с собой, я расплакалась, а что, теперь можно поплакать вволю, теперь никто не станет ругать за красные от слез глаза, теперь всем будет наплевать и на мои глаза, и на кожу, и на загар, да и вообще на такого человека, как Шафранова Оксана. Ну и пусть, я сильная, пореву дня два, еще с неделю пострадаю об упущенных возможностях, а потом… А потом меня убьют. Как Айшу, Юкку, Анну и остальных, и что-то подсказывало, что убьют именно меня, а не дублершу-Лисс. От этой мысли стало холодно и по-настоящему страшно. – Можно? – Иван зашел, не дожидаясь разрешения. – Ревешь? – Реву, – отрицать очевидное было глупо. – Да ладно, это ж не конец жизни. – Он плюхнулся на кровать и неловко погладил меня по голове. Утешает, только этот жест вызвал лишь новый поток слез, а холодный комок страха в груди разросся до невероятных размеров. – Ты это… Короче, я тут подумал, что в доме боятся нечего. Даже если Аронов… ну, ты понимаешь, о чем я… в общем, если даже он – это он, то вряд ли он осмелится тронуть тебя в своем собственном доме. Тут и Эльвира, и шофер, и вообще народу навалом, а бояться надо, когда он тебя отсюда выгонит. Но только все равно не бойся, я тебя спрячу. Ты ведь не другие, те не верили, думали у меня белая горячка, а ты веришь, значит, мы его уделаем. Его оптимизм мне не понравился, а идея, что в доме Аронова безопасно, показалась надуманной. Конечно, если убийца – Аронов, то совершать преступление в собственном доме он не станет, ведь это привлечет к его особе ненужное внимание. Но если это не Аронов, если убийце плевать на внимание, тогда что? – Сегодня я буду тут, и ночевать тоже. Никуша считает, что такого алкоголика, как я, нужно спрятать, а то еще сболтну прессе что-нибудь не то. Завтра, конечно, придется ехать вместе с этой дурой… Не понимаю, на что они с Лехиным надеются, за километр же видно, что она – это не ты. Подделка, к тому же грубая. Ненавижу вранье. Короче, пару часов без меня ты уж как-нибудь продержишься, а там видно будет. – Спасибо тебе. – Да не за что. – Иван поцеловал меня в макушку. – Все, девочка, я пошел к Аронову, а ты отдыхай. И плакать не надо, оно того не стоит. Может, и не стоит, но я все равно поревела от души, даже Эльвира, принесшая ужин, обеспокоилась и предложила валерьянки. Кроме нее и Шерева, который заглядывал каждый час, больше никому не было до меня дела. И наступила ночь – беспокойная темнота, наполненная незнакомыми звуками и мятыми сновидениями – а за ней утро, день и, наконец, вечер. Я даже нашла в себе силы спуститься вниз: должна же я увидеть ту, что отобрала маску. – Ксана пришла пожелать удачи? – Изумился Аронов. – Не волнуйся, девочка, все получится, никто ни о чем не узнает. Интересно, кому были адресованы эти слова, мне или Лисс? До чего же неприятно видеть свою маску на чужом лице, траурное платье – черное кружево на белом атласе и скорбные слезы речного жемчуга – смотрится великолепно, будто сшито специально для нее. Хотя платье мое, я мерила его когда-то, атлас скользкий, а кружево, там, где ему удается коснуться кожи, колючее, еще к платью прилагаются неудобные перчатки и белые шелковые туфельки… К горлу снова подобрался тугой комок из слез. – Ну, пожелай нам удачи, – попросил Ник-Ник. Я только махнула рукой. Они вышли, такие уверенные, красивые, а Иван, обернувшись на пороге, тихо произнес: – Ничего не бойся, я скоро вернусь. Дневник одного безумца. Все, назад дороги нет, я видел газеты – в кои-то веки в них правда, а значит, время пришло. Я еще не знаю, когда: сегодня или завтра, но знаю, что скоро. Я успею, Августа. Я придумал красивую смерть, чтобы помнили, чтобы никто не усомнился, что убийца – Арамис. Маша желает убрать и его, и скорее всего убьет, в ее теле живут демоны разрушения, но мне все равно. Главное, уничтожить его имя, саму память о нем. Я хочу, чтобы каждый человек в этой стране узнал правду. Арамис – убийца. Мне немного страшно, Августа, в сотый, тысячный раз перебираю весь мой план, ищу недостатки и не нахожу, но страх не отступает. Не смерти боюсь, пред ней я беззащитен, – неудачи, того, что ему снова удастся сохранить лицо, точнее ту отвратительную маску лицемерной добродетели, которая давно уже стало его лицом. Наверное, это последнее мое письмо к тебе, чувствую, время убегает сквозь пальцы, и потому спешу. Сегодня Маша отнесет мои письма к нему. Письма и бутылку коньяку, приправленного ее любимым ядом. А завтра все случится. Или послезавтра. Но ждать осталось недолго, скоро мы увидимся, непременно увидимся. Я люблю тебя, Августа, и всегда любил, прости меня. Твой несостоявшийся герой. Якут Ночь прошла в кошмаре, Эгинеев не мог думать ни о чем, кроме этого распроклятого «сейшна». Он почти вживую видел жадную до крови толпу, томящуюся ожиданием невиданного доселе развлечения, и Ксану, которой уготована роль жертвы. Ксана снимет маску, у нее не будет иного выхода, а толпа бездельников, убедившись, что их обманули, разорвет обманщицу в клочья. До реального убийства дело, конечно, не дойдет, но… Эгинеева не отпускало ощущение приближающейся катастрофы. А Верочка веселилась, она обзвонила всех своих подруг, перемерила добрый десяток платьев и долго сетовала, что ее доходы не позволяют одеваться в приличных магазинах. Верочкин супруг благоразумно убрался из дому, сославшись на срочную работу, и весь поток стенаний-сомнений и возмущения пришлось выдерживать Эгинееву. Он выдержал, потому как был занят собственными мыслями и даже согласился надеть костюм. А пистолет пришлось оставить дома, на «сейшны» не пускают с пистолетами. Это было самое странное мероприятие, на котором доводилось бывать Эгинееву. Огромный зал, расставленные у стен столы с выпивкой и закусками и оглушительная музыка. – Правда, тут классно?! – Проорала на ухо Верочка. – Сейчас все потусуются слегка, потом само мероприятие, а потом снова сюда, чтобы, значит, обсудить, и по домам. – А ты откуда знаешь? – Разговаривать сквозь музыку было неудобно, в горле моментально запершило, и Эгинеев схватил со стола ближайший стакан, и отхлебнув теплой минералки, повторил вопрос. – Всегда так. – Верочка осматривала зал взглядом профессионального охотника. – Подпоить хотят, чтобы народ легче реагировал. Ну да расслабься, это ненадолго, сейчас все соберутся, и сам увидишь. Ну в общем, я пошла.